Форма входа
Читем онлайн Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Девочка, волчонком взглянув на бабу Надю, отвернулась.
Мужчина с кряхтеньем повернулся, посмотрел на незваных гостей печальными и угрюмыми глазами.
— Сашка, Петька, вы бы табуретку поставили, что ли, — укорил он сидящих на плите чумазеев.
Но пацаны посмотрели на него с недоумением и остались сидеть на плите.
— А хозяйка где же? — спросила баба Надя.
— К маме уехала. Погостить, — ответил мужик, сбрасывая руками ноги с кровати.
— Погостить, — передразнила его девочка, вытирая грязными ладонями глаза, и сердито уличила отца во вранье: — Бросила она нас. Зачем мы ей, безногие да двоечники?
— Кто двоечники? — возмутился младший из братьев. — Какие мы двоечники, если в школу не ходим?
— Вот я сейчас встану да ремнем тебя перетяну, — пригрозил отец дочери.
Он наконец-то сел и, изнуренный усилиями, тяжело дышал.
— Встанешь ты, — снова передразнила его девочка, — лежи уж, вставало.
Мужчина посмотрел на нее, на старушек, на свои ноги и сказал:
— Вы уж простите их. Они у меня хорошие. Все из-за меня.
Сердце у бабы Нади разрывалось. Чувствуя, что вот-вот расплачется, она потянула соседку за рукав: «Идем…».
Возвращались старушки молча. Только снег сердито скрипел под ногами.
Долго баба Надя не находила себе места. Сидела у окна, смотрела на заснеженные яблони-дички, на незнакомых птиц, клюющих побитые холодом яблочки, и плакала. Потом откинула край скатерти, взяла лежавшие под ней деньги, пересчитала, прикинула и пошла в дежурный магазин. Купила три булки хлеба, немного крупы, немного вермишели да сахару и отнесла все это в дом без ограды.
— Когда нечего будет есть, — наказала она девочке, — не воруйте, а приходите ко мне. Много ли нам надо. На хлеб денег не будет — картошка есть.
Так баба Надя взяла на себя функции государства. Всю зиму она снабжала похитителей кур дровами и продуктами. Нашила из старого тряпья одежду для детей и настояла, чтобы они снова пошли в школу.
— Жалей их, жалей, — ворчала суровая комиссар Каттани, потерявшая веру в человечество, — отблагодарят они тебя, как же! Держи карман шире. Остудись, кума. Чего за других-то потеть?
Впрочем, однажды вечером баба Надя видела собственными глазами, как эта гроза грабителей грузила в санки Петьке и Федьке дрова из своей поленницы. При этом сердито ворчала: «Только бабке своей придурошной не разболтайте. А то знаю я вас, куроедов».
Наученная горьким опытом баба Надя беспокоилась о квартире сына. Как и многие учителя-степноморцы, жил он с семьей большую часть года у полярного круга, а домой наезжали лишь в летние каникулы. Квартира же в многоэтажном доме оставалась под присмотром соседей. Конечно, баба Надя навещала ее время от времени, проверяя сохранность имущества. Разграбление козловского дома сильно напугало ее. И на саночках, потихоньку она стала перевозить посильные вещи из городской квартиры в свой домик, в Оторвановку. Однако же были там неподъемные для нее Светино пианино, книжный шкаф и массивный стол с выдвижными ящиками.
— Какие деньги, тетя Надя, — обиделся Козлов, — мы же с вашим Витей друзья были. Почти родственники. Перевезем. Вот найдем салазки попрочнее — и перевезем.
Хорошие салазки были у художника. Сварены из нержавейки, полозья широкие. Он на них по ночам ворованные дрова из парка возил.
Квартал, где жил художник, обитавшие в бараках первостроители Степноморска прозвали бар-городком. Коттеджи для специалистов, возводивших плотину, были построены вокруг березовой рощи и напоминали дачный участок. Энергетики откочевали строить очередную ГЭС, и дома их заняли постоянные начальники. Когда же город стал потихоньку вымирать, здесь появился народ попроще. Художник, живший в одном из уцелевших коттеджей с гордой, но странной для вымирающего поселения надписью через всю стену: «Не продается», прирабатывал редкими заказами. Писал по фотографиям портреты покойников. Прошло благодатное для живописцев время, когда, как грибы после дождя, вырастали клубы, школы, детские сады и библиотеки. Каждому нужно было панно. Человек хрупкий, невысокого роста, любил он рисовать крепких людей и резвых коней, скачущих с развевающимися по ветру гривами в степном раздолье. Большой спрос был на портреты членов Политбюро. Кабинет без вождя — все равно что церковь без иконы. Денежная была халтура. Памятником ушедшему благополучию из сугроба выглядывал ржавеющий остов «Москвича». Из-под снежного одеяла торчали лишь серебряные рожки оленя, заимствованные у «Волги».
Но сейчас его, как и Козлова, кормили покойники. Ну и что? Все искусство вышло из кладбища. Все, что делает человек, — только надгробья. Он же не пишет смерть. Напротив: своей кистью воскрешает мертвецов. Этим можно было утешиться.
Художник был одет в фуфайку с желтыми заплатами на локтях и ватные штаны с брезентовыми наколенниками. Он церемонно отставил ногу, словно собираясь склониться в изысканном поклоне и обмести рыжим малахаем подшитый валенок, но ограничился лишь тем, что снял овчинную рукавицу и протянул через забор руку.
— Гофер — существо без родословной. Национальность — человек.
Он не представлялся. Он дарил себя, как редкую книгу, с изящным автографом.
Руслан представился, но Гофер не разжимал кисть. Карие, большие, как у существа, ведущего сумеречный образ жизни, глаза жаждали общения. Крылья носа вздрагивали, жадно обоняли незнакомца. Пухлые губы загадочно улыбались в надежде на ответное любопытство. Не дождавшись интереса к своей персоне, художник спросил:
— Не встречал людей с такой фамилией?
Руслан отрицательно покачал головой и попытался освободить озябшую руку.
— И я не встречал. Одна фамилия на всю планету, — опечалился художник, но тут же просиял: — Гофер — это дерево, из которого Ной построил ковчег. Странная фамилия, не правда ли?
Изнуренный долгим рукопожатием Руслан пожал плечами.
— Должно быть, в детдоме что-нибудь перепутали, — успокоил странный человек нового знакомого и тут же намекнул: — Не подкинули же меня инопланетяне.
Соскучившийся по новым людям и общению художник Гофер был сделан из прозрачного стекла и открывал душу первому встречному.
Старожилы знали о его несчастье: красивой жене, которая не могла простить ему прозябания в этой дыре и при каждом удобном случае подчеркивала его ненужность, всячески унижала при посторонних. В молодости звал он ее своей музой. Ехидные соседки до сих пор за глаза — Муза Карапуза. Зная о такой напасти, Козлов отклонил приглашение хозяина войти в дом. Они беседовали, опершись с двух сторон о штакетниковую ограду, и Козлову было печально видеть, как сильно поредела березовая роща за эту зиму. Еще год-два и от нее вообще ничего не останется. Скуку тихо умирающего городка время от времени сотрясали дичайшие, бессмысленные преступления, а раз в год кто-нибудь непременно вешался. И, как правило, на одной и той же березе, прозванной в народе виселицей. Ее хорошо было видно со двора художника. Старое и необыкновенно красивое дерево: кряжистое, разлапистое, узловатые корни, словно когти хищной птицы, вцепились в землю. На ее ветвях вырос целый город вороньих гнезд. Роща бар-городка была практически вырублена на дрова, но эту красивую березу с мрачной историей не тронули. Директор местного краеведческого музея Кузьмич души в ней не чаял. Огородил жердями и повесил табличку: «Памятник природы. Охраняется государством». А какой-то мрачный шутник дописал: «Вешаться категорически запрещено!» Однако дерево с неотвратимой силой притягивало самоубийц. Оно плодоносило покойниками. И снимали этот страшный урожай в самые мрачные месяцы — в феврале и ноябре. Все чаще тоскующие глаза Гофера пристально вглядывались в ее печальную крону. Несколько раз он принимался писать ее с натуры и даже придумал название: «Грачи улетели», но всякий раз на крыльцо выходила жена и говорила тоном учительницы начальных классов: «Ты бы лучше делом занялся».
Художник не стал жадничать, но, когда он выкатил из сарая свои замечательные салазки, на крыльцо вышла жена и сказала, не поздоровавшись с Козловым и Русланом:
— Ты бы сначала навоз вывез.
Гофер беспрекословно повиновался. Когда жена ушла в дом, печально пожаловался шепотом, отряхивая рукавицами снег с ватных брюк:
— У меня нет имени. «Ты бы почистил у коровы…», «Ты бы принес воды…», «Ты бы подмел двор…». Тыбы, да Тыбы. А еще: «Ну-ка, наколи дрова, ну-ка, подай, ну-ка, сбегай…». Что это за Нука? Нука Тыбович. Как можно у человека отнимать имя?
— Терпи, — утешил его Козлов, — что нам, безработным, остается делать?
А сам подумал: если мужик жалуется на жену посторонним людям, совсем плохи, должно быть, его дела.
— Вот тут ты не прав, — возразил, нахмурившись, художник. — Человек с талантом никогда без работы не останется. Другое дело, денег за работу не получит. А работать будет. Работу у него из глотки не вырвешь.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин бесплатно.
Похожие на Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Считанные дни, или Диалоги обреченных - Хуан Мадрид - Современная проза
- Роман с Полиной - Анатолий Усов - Современная проза
- Stalingrad, станция метро - Виктория Платова - Современная проза
- Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Зеркала - Нагиб Махфуз - Современная проза
- 2. Работа под прикрытием - Маргарита Гришаева - Современная проза
- Третье дыхание - Валерий Попов - Современная проза
- Пьющий время - Филипп Делерм - Современная проза
