не было зафиксировано ни одного случая нападения нечисти или появления аномалии, возможность такую никто из присутствующих не исключал. Поэтому Кот работал под стук ножей и кипение кастрюль, не умолкая, благо исполняемый им репертуар никогда не повторялся. А для того чтобы работающее радио в довольно большом помещении не заглушало разговоры, этих радиоприемников в столовой насчитывалось несколько штук, равномерно расставленных вдоль стен.
«И вот они вышли из деревни и стали звать колибри пьоддудду. Когда птица прилетела, они всунули ей в клюв конец толстой веревки, а другой конец привязали к лапе. И сказали птице:
– Лети и привяжи конец веревки к лиане здесь, на земле, а тот конец, что у тебя в лапе, – к дереву там, на небе.
Птица сделала, как они просили. И тогда мальчики стали один за другим подниматься по лиане, как по лестнице.
Тем временем матери вернулись в деревню…»
– Это и есть тот самый знаменитый Кот? – Радченко улыбнулась, склонив голову на бок.
– Да, – кивнул Мэт. – Это он.
– Ученый?
– Вполне себе. Начитанный уж точно.
– А как он выглядит?
– Никто не видел, – развел руками Мэт. – Наверное, как обычный кот.
– Как интересно… – протянула Катя, прислушиваясь к рассказу.
«Одна из женщин взглянула в сторону леса и увидела веревку, конец которой терялся в тучах, а на веревке – длинную вереницу детей, взбирающихся на небо. Женщина позвала других, и все побежали в лес и стали громко звать сыновей и ласково просить, чтобы те спускались назад. Но сыновья остались глухи к мольбам и, напротив, стали взбираться еще быстрее.
И тогда женщины, видя, что просить бесполезно, сами принялись взбираться вверх по лиане…»
– А я вот о чем думаю…
Более острый слух проходника уловил ведущийся за соседним столиком разговор. Мэт повернул голову: там спиной к нему сидело двое земельников, что-то горячо обсуждающих приглушенными голосами.
– Я на днях специально к Алевтине сходил и перечитал «Руслана с Людмилой». Там у них в сказке есть еще поле битвы с костями и Живая голова. Вот я и подумал, увидят ли все это в дальнейшем мужики?
– Вполне может быть. – Второй земельник пожал плечами. – Странно, что они до сих пор сюда не пожаловали, как остальные.
– Да как они могут? В том-то и дело, что это получается по типу «стационарных» аномалий! Я же говорю, что там Живая голова. Она может только разговаривать. И поле описано, на котором куча скелетов в доспехах.
– А скелеты не могут подняться? Зомби же здесь ходят.
– Не знаю. Может быть, это другое? В зомби же превращаются живые люди, а скелеты как поднимутся? Хотя… Фиг его знает. Тут может быть все, что угодно. Да и зомби этих давно не видно. Говорят, перестали попадаться.
– Зато кое-что другое попадается. Пострашнее. От мертвяков можно, в крайнем случае, отбиться, если они толпой не валят. А вот если Черномора увидишь, то уже точно конец песенке. – В голосе второго появилось сытое удовлетворение. Земельник откинулся на спинку стула. – Но тут и другое еще можно встретить. Ковша знаешь? Он проходником тут работает. Сегодня должен вернуться с очередной ходки. Ну, не важно. Он мне неделю назад рассказывал, что в прошлый свой заезд сидел возле окна ночью на смене, головой вертел по сторонам и тут заметил на границе буфера избу. Стоит на куриной ноге, без окон и дверей. Как в сказке, короче. И видно, что аномалия: избушка полупрозрачная. Смотрит он на нее, смотрит, а потом моргнул – а она исчезла. Вот что это такое? Как ты ее классифицируешь? С одной стороны, вроде бы стационарная аномалия. А с другой, нога есть – может допрыгать. Но тогда непонятно, как она так быстро смогла исчезнуть.
– Наверное, передвигается все-таки, раз исчезла. – Первый земельник наполнил стакан. – Причем, я про эту избушку на ножках слышу уже второй раз. Кто-то ее или уже видел или рассказывал про нее. Не могу сейчас вспомнить.
«Мальчик, укравший маис, поднимался последним и самым последним достиг неба. Вступив на небо, он глянул вниз и увидел на веревке длинную вереницу женщин. Тогда он обрезал веревку, и женщины попадали на землю, кто куда, и обратились в разных животных и диких зверей. А злые дети, в наказание за свою жестокость, осуждены с той поры ночи напролет смотреть на землю и каждую ночь вновь и вновь видеть то, что произошло с их матерями. Глаза этих злых детей и есть звезды».[10]
– Можно вопрос? – Мэт посмотрел на Радченко.
– Смотря какой. – Девушка поправила хвост длинных волос.
– Вам принципиально путешествие вглубь Зоны? Я к тому, – быстро пояснил проходник, – что для вас было бы безопаснее остаться в поселке.
– А кто осуществит наладку и пуск регистраторов? – Катя улыбнулась. – Я не могу доверить дорогостоящую аппаратуру третьим лицам. На меня надеется Евгений Афанасьевич, я ему обещала. Нет, – девушка покачала головой, – я не могу.
– Вы меня не так поняли. Я хотел спросить… – Мэт на мгновение запнулся. – Ведь вы уже и так в Зоне. У вашей аппаратуры есть какой-то радиус действия?
– Теоретические расчеты предполагают расстояние в пятнадцать-двадцать километров. Тут, конечно же, не исключена погрешность. Но мне нужно добиться максимально возможной чистоты эксперимента. В условия поселка возможно наличие множества артефактов, и тут слишком большая скученность населения. На дальнем расстоянии, мне думается, мы получим более достоверную информацию. – Радченко посмотрела поверх
очков на проходника. – А к чему вы все это начали? Вы же говорили, что дорога чаще всего бывает спокойной.
«Нагадаю, высмотрю сама я суженого: выгляжу из толщ своих зеркал.
Я не знаю, на беду ль, на счастье, вижу его – ворожу, вот грех-таки побрал!»
Кто-то из сидящих ближе к радиоприемнику повернул верньер вправо.
«Ты гори, свеча, играй огнем для нас приветным, покажи, что жребий предсказал.
Говори, свеча, и дай о нем подсказ заветный, попроси, чтоб бог не наказал!..»
– Гиль! Хэлл! – Мэт неожиданно вскочил и замахал руками. – Не слышат, что ли? – Проходник виновато посмотрел на лаборантку и добавил: – Я сейчас.
Он встал из-за стола и направился в глубину помещения.
«Так хочу я распознать в своем колечке друга, чтоб ходил, как тень, за мной, молил,
Ворожу, чтоб мне не знать в своей любви недуга, чтоб мне каждый день благоволил,
Чтоб пошла я замуж – никогда б не пожалела, чтобы только всласть любил, ласкал,
И сложилось так уж, чтоб любовь враз одолела, чтобы он, таясь, других не знал!»[11]
Радченко
