Форма входа
Читем онлайн Алба, отчинка моя… - Василе Василаке
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Как-то раз на мельнице говорит мне бадя Георге: «Ты чей, пацан? Чего сидишь в стороне?!» А было это в шестидесятом, в год смерти отца… — И обернувшись к матери: — Мама, сколько же мне было тогда?..
— Как раз тринадцать сравнялось…
— Так вот, спрашивает меня бадя Георге: «Ты, малец, чей?» И так хорошо, сердечно спросил… А я не то чтоб ответить — чуть было не расплакался. Тут он по голове погладил меня и сказал: «И ты тоже боишься? Все, даже дети, боятся чего-то, кого-то… Или я страшен? А ты не бойся, такой уж у меня грубый голос, ничего на свете не бойся! Страх — это самое последнее дело…» Поднял мой мешок, очередь плечами раздвинул. «Посторонитесь, люди, здесь сынишка вдовы!..» И в два счета помолол мне…
«Что правда, то правда, был он человек не без сердца. Да будет земля ему пухом», — думал про себя Никанор, а вслух совсем другое сказал:
— Ну, что за характер? Заставил ребенка плакать, а потом приласкал…
А тесть на его слова жестко заметил:
— Жизнь, конечно, пестрая штука. Сегодня ты хороший, а завтра плохой. Но если уж обижаешь другого — обижай, доброе дело делаешь — делай. Только вот одного с другим путать не следует… — А про себя подумал: «Тоже мне, сделал доброе дело, оно ему ни копейки не стоило!»
А жена Никанора что думала, то и сказала:
— Тебе еще повезло, дорогой… Должно быть, ты ему в святую минуту попался!
И каждый был по-своему прав, ибо когда речь шла о том, что Кручану был «груб» или же что он был «не без сердца», слова эти не означали «грубость» и не означали «сердечность» в обычном их смысле, ведь это каждому из нас случается в жизни бывать и сердитым, и добрым, а слово и сердце Кручану ни с чем не сравнишь: сразу же, как бывало, откроет глаза и скажет: «Доброе утро», — даже в эти два слова, которые каждый из нас выучился говорить еще до того, как на него впервые надевают рубашку, — эти два слова звучали у живого Кручану, как пара костяшек на игральной доске: и было ему глубоко наплевать, что там выпадет — две шестерки или две единицы, будто его вовсе не интересовала игра…
— Так все же как, был добрым или недобрым Кручану?.. — не унимался жених.
А гости пожимали плечами, вздыхали: «Куда ты торопишься, парень?.. И что ты знаешь о жизни? Был ты ребенком… и жизнь тебе казалась веселой игрой, а взрослые, когда угощали конфетой или просто гладили по голове, были — все сплошь — добрыми дядями. Вот только теперь жить начинаешь — и, охо-хо, сколько всего насмотришься!» И поднимали стаканы, и чокались, желая молодым здоровья и счастья, полям — урожая, людям — добра, небу над головой — хорошей погоды и попутного ветра — всем, кто в пути…
И только жена Никанора Бостана ответила на вопрос жениха без всяких уверток:
— Ты у его родичей расспроси, какой он был добрый… Ведь у него, бывало, и снега зимой не выпросишь! Всю свою родню отвадил от дома: «Я, дескать, ни в ком не нуждаюсь, и вам ко мне ходить незачем». Думаешь, зачем это он перебрался на выселки из центра села?!
— А и правда, зачем перебрался? — задал с кривой усмешкой жених наивный вопрос.
И тут теща вмешалась, ей не терпелось ответить на вопрос жениха, но, по обыкновению, она сперва покивала на мужа:
— Пусть мой вам расскажет!..
Тесть, уже давно слушавший жениха с нескрываемым любопытством и, пожалуй, даже с любовью (как-никак, но с настоящего дня он — отец невесты и тесть — приходился этому взрослому парню чем-то вроде родного отца, как самый старший и близкий мужчина в семье), сделал вид, что понятия не имеет об этой давней истории, развел руками.
Тещу наконец прорвало, хотя она еще продолжала кивать на мужа:
— Мой знает, почему тот перебрался, мой знает! Скажи им, муженек дорогой… Ведь у нас с тобой столько разговоров-то было!.. Я ведь первая попросила тебя: давай, муженек, продадим наш дом в центре села… давай его продадим и переберемся на выселки! Вот где раздолье и птице, и свинье, и овце… Ведь край села — это край, пастбище близко, и никому не мешаешь. И травы можно накосить, и колхозная ферма под боком, и у доярок можно комбикорма попросить… И колхозный ток у тебя под рукой, надо только со сторожами дружить… И что же мне ответил мой, вы только послушайте! «Есть резон!..» — говорит. Ну, думаю, уломала… А он всегда долго соглашается, да коротко отказывает!. «Да, говорит, женушка, решено!.. Малость пообождем, покуда все на край переедут, тогда и мы, глядишь, на выселках останемся». Вот и разговаривай с ним…
— Вы спросите, сколько у Кручану стало соток на участке, когда он перебрался на окраину! — чуть не крикнула жена Никанора.
— Да, но что досталось ему под конец? Три аршина на вершине холма!.. — прозорливо заметила бабушка жениха, которую не покидала мысль о предстоящих похоронах.
Бабушкино вмешательство обезоружило женщин, и разговор как-то сам собой перешел на другое: «И для чего, скажите на милость, понадобилось докторам сердце усопшего? Что им может сказать мертвое сердце?.. Теперь они его, конечно, разрежут на сорок кусков, на то они доктора, чтобы учиться на мертвых… Но как же похоронить человека без сердца?! И кто только позволяет такое?..»
А жених сидел в стороне и думал невеселую думу: «Трава… честное слово, трава, а не люди! Только б им местечко под солнцем занять… Рассуждают о мертвом Кручану, и он в их понимании такой же… как трава, как и они сами. Что же остается после тебя на земле? Разговоры за стаканом вина, дети и внуки… дела, о которых опять же судят со слов твоих недругов? На что же мне надеяться тогда в этой жизни? И что же я должен делать? Старики рассказывают, будто бы жил когда-то в соседнем местечке веселый торговец. Сам от жира лопался, жена его, бедняга, в дверь уже не пролезала, а он все потирал от удовольствия короткие ручки и приговаривал, отпуская пирожные: „Мои покупатели — клиенты — наивные люди! Им кажется, они сладкое едят, а на самом деле они печень свою пожирают, ха-ха…“»
И тут жених услыхал поговорку, полюбившуюся ему с детства: «Воевода хочет, а Хынку — нет», — и он прислушался к общему разговору. Женщины как раз рассуждали на тему о том, кому теперь заботиться о детях покойного?
В таких делах, конечно, никто не превзойдет женщину! Она терпеливо, как клубок, распутает родственные связи. Действительно, и Костаке, и Захария, и Ефтения, и Кирикэ, и Ион с Алексеем — все они родные и двоюродные братья, дядья и племянники Георге Кручану, но здесь… Когда они добрались до их общего корня, до прапрадеда, который первым носил имя Кручану, то вдруг выяснилось, что поначалу его будто бы звали Хынку. И когда-то, в летописные времена, когда напали на нас бесчисленные полчища турок, а господарь знамена свои опустил перед ними, тот общий их предок — он тоже был крепким орешком — впервые в здешних местах выругался страшным ругательством «в перекрут креста его господа душу» (за точность, конечно, поручиться нельзя, ибо летописи об этом умалчивают, но старики так вспоминают…). Слова эти возымели столь сильное действие на окрестных жителей, что они тут же восстали против владык, укрылись в соседнем лесу, а своего предводителя Хынку переименовали в Кручану, памятуя о крестной муке Иисуса Христа, давшего миру новое откровение… Так или иначе, но до нынешних дней предание сохранило имя Хынку: «Воевода хочет, а Хынку — нет!»
— Так вот, значит, где собака зарыта?! — воскликнул изумленный жених.
Его впервые поразила мысль, что та народная мудрость, которую он усвоил из чужих уст, так переплетается с тем Кручану, который еще был жив третьего дня. И где пришло это открытие? У себя на свадебном сговоре! Нет, здесь следовало основательно разобраться. С одной стороны, простой смертный, колхозник Кручану. С другой — неизгладимые свидетельства славы былой. И все же что-то общее есть между ними! Кто из нас с малолетства не мечтает, о славе и подвигах? А живем мы чаще всего в наивной и мелкой суете повседневности, ненавидя или любя ближних своих: соседа, жену, любовницу, милиционера или какого-нибудь там Василе Кофэела… И помираем мы, как правило, тоже примиренные с прожитой нами жизнью и с мыслью примерно такою: «Какая там, к черту, слава? Живешь как трава, так же и увядаешь. Неужели это истина?»
Вот помирает Кручану, и что-то заставляет всех их — близко его знавших людей — поднатужиться мыслью (да-да, поднатужиться, а иначе не скажешь?), чтобы непременно уразуметь намерения и поступки покойного. Неужели Кручану морочил село своей дурью? Спать спокойно не давал. А теперь будто рядом с ними сидит, на самом почетном месте, да вроде бы еще и кукиш держит в кармане… А что в его жизни было такого особенного:-ну, разрушил дом в центре села и перебрался на выселки (стало быть, мужик был хозяйственный!); и вот, наконец, помер — и все?.. Может, они чего-то самого главного не понимают или недоговаривают?
И тут жених, самый молодой и самый любимый человек в доме и за этим столом, задал вопрос трудный и, пожалуй что, оскорбительный:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Алба, отчинка моя… - Василе Василаке бесплатно.
Похожие на Алба, отчинка моя… - Василе Василаке книги
- Свет-трава - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Прекрасная лошадь - Юрий Нагибин - Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- В бесконечном ожидании [Повести. Рассказы] - Иван Корнилов - Советская классическая проза
- Под крылом земля - Лев Экономов - Советская классическая проза
- Игра над бездной - Вилис Лацис - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Пограничные были - Павел Иванович Петунин - Прочие приключения / Советская классическая проза
- Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко - О войне / Советская классическая проза
