Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он сказал примирительно:
— Тут еще разобраться надо, Ефим Кузьмич. Дело не так просто.
— Разбирайтесь, да поскорее! — крикнула Смолкина.
Всем стало легче оттого, что пауза кончилась.
— С Воловиком теперь, надо думать, вопрос будет решен, — спокойно продолжал Полозов. — Но я привел этот пример, чтобы доказать основное: мы много говорим о темпах, подписываем обязательства, а когда доходит до конкретного дела, до механизации, мы не проявляем ни чуткости, ни рвения, ни просто здравого смысла. Требования и претензии, Георгий Семенович, все правильны, но здесь не стоило заслонять ими наших собственных прорех. За такой стеной где уж заботиться о досрочном выполнении плана, о социалистических обязательствах!
— Демагогия! — раздельно произнес Любимов, густо краснея. — Соцсоревнование поручено вам, адресуйте упреки себе, а не разводите демагогию!
Ефим Кузьмич стучал кулаком по столу, стараясь унять возникший шум.
Полозов поднял обе руки, призывая выслушать его:
— Я хочу напомнить Георгию Семеновичу, что социалистическое соревнование — не участок работы, а дух всей нашей жизни. И сейчас, когда завод стоит накануне принятия нового, труднейшего обязательства, скажем прямо: или мы провалимся, или мы подчиним ему всю жизнь цеха и завода. И завода! — повторил он в сторону директора.
— Вот именно, — громко подтвердил Котельников и, не прося слова, добавил: — Захотеть — мобилизоваться — все подчинить главной цели — и победить! Иначе провалимся, товарищи турбинщики!
Так начавшись, заседание продолжалось бурно. Даже красноречивый начальник планово-диспетчерского бюро Бабинков, известный своей склонностью всех мирить и все сглаживать, и тот заговорил с необычной резкостью:
— Обработка цилиндров — наше самое узкое место, но как раз тут мы часто зависим от таких «тузов», как Торжуев и Белянкин. Я спрашиваю начальника цеха: долго еще Торжуевы будут нам диктовать свою волю?
Во время этой речи Диденко перебросил Немирову записку: «А что, Григорий Петрович, справится ли Л. с новыми задачами? Боюсь, не хватит у него пороха!» Немиров сделал удивленное лицо и покачал головой: напрасно, мол, — в Любимове я не сомневаюсь! Записка глубоко уязвила его. Диденко все еще помнит Горелова... а Любимов, как назло, хитрит и страхуется. Тут нужно людей поднять, а он публично прячется за список претензий. И какую-то затяжную историю с изобретателем допустил, и два «туза» помыкают им как хотят...
— Что за вздор! — сердито прервал он Бабинкова. — Торжуев диктует вам свою волю? Да это же смешно, товарищи! Безрукость какая-то!
— Положение обострилось только теперь, — оправдывался Любимов. — Раньше они справлялись. И потом, вы знаете, на уникальных каруселях... не всякому доверишь.
— А вы не всякому, а хорошему. Будто уж на ваших «тузах» свет клином сошелся!
И тоном приказа:
— Завтра с утра позвоните ко мне. Придется снять с других цехов двух-трех карусельщиков. Турбинный нам сейчас всего важнее.
Под общее одобрение он добавил:
— Другие претензии цеха постараюсь выполнить. Но тут товарищи правильно говорили: в цехе есть большие резервы, и ваша основная задача — использовать их полностью.
Он начал перечислять все, что следовало сделать, о чем следовало задуматься коммунистам цеха. Несколько раз ему хотелось попутно отругать Любимова, но он сдерживался: нет, не доставит он Диденко такого удовольствия, вот еще! С глазу на глаз Любимов получит сполна, а здесь подрывать его авторитет не стоит... Зато пусть послушает, как следует ставить вопросы, пусть поучится, раз своего ума не хватило!
— Теперь ясно! — воскликнула Катя Смолкина, выслушав директора. — С этого бы начать, больше толку было бы!
Заготовленный заранее проект решения оказался слишком расплывчатым, Воробьев встал и решительным взмахом руки как бы отбросил его.
— Это не годится, — твердо сказал он. — Я предлагаю другое: срочно разработать план всех мероприятий, которые обеспечат досрочное изготовление турбин. Разработать совместно со стахановцами и рационализаторами. Обсудить, начиная с бригады, с участка, с партгруппы. Этот план и будет нашей программой действий.
— Хо-ро-шее предложение! — громко отметила Аня Карцева, и снова все посмотрели на нее, но теперь уже без удивления, а с дружеской симпатией, как на свою.
Диденко соскочил с подоконника и остановился у стола, положив руку на плечо Воробьева.
— Предложение действительно очень хорошее, если его провести со всей энергией и страстью большевиков, — сказал он. — Тут не писанина нужна, а творческое участие всех людей цеха. Подчеркиваю — творческое. И еще подчеркиваю — всех! Вот когда технические вопросы, организационные неполадки, скрытые резервы выйдут наружу и найдут быстрое, оперативное, боевое решение. Молодец, Воробьев!
Воробьев улыбнулся и по-воински ответил:
— Служу Советскому Союзу!
Немиров с Любимовым прямо с заседания пошли по цеху. Работала неполная вторая смена. Шел десятый час, и в цехе царил дух неторопливости и благодушия, какой бывает в плохо налаженных ночных сменах, когда и начальства мало, и не все станки работают, и задания даны недостаточно продуманные и рассчитанные.
— Вот еще иллюстрация, — сквозь зубы сказал Немиров.
Любимов вытирал платком влажное от пота, сразу обрюзгшее лицо. Он мог бы сказать в свою защиту, что не раз требовал укомплектования второй смены рабочими и мастерами, но спорить и доказывать у него уже не было сил.
— А вы приуныли, — заметил Немиров, теряя охоту ругать начальника цеха. — Разве можно руководителю так раскисать от критики!
— Я думаю не о критике, а о новой задаче, — раздраженно сказал Любимов.
— Так вы же сегодня всю задачу на мои плечи переложили: сделай да подай готовеньким, — съязвил Немиров и в упор недобрым взглядом поглядел на Любимова. — Вы вот что, Георгий Семенович: спутали партбюро цеха с докладом у директора — плохо! Продумали все претензии цеха — хорошо! Но теперь хватит! Я директор завода, я и позабочусь. А вы думайте да организуйте, чтоб цех сработал. Тут дело ваше, и за вас никто не провернет. Вот так! Да поторапливайтесь, потому что время не ждет.
Диденко вышел из цеха вместе с главным конструктором. После долгого, утомившего обоих заседания была особенно приятна свежесть ночного воздуха.
— Подмораживает, — сказал Котельников. — Смотри-ка, лужи затянуло.
— Жаль, коньки домой снес, а то бы заглянуть на стадион…
— Катался нынче зимой?
— А как же? На моей работе да перестать спортом заниматься — через год обрюзгнешь, вот как Любимов, будь он неладен!
Котельников усмехнулся, покачал головой:
— Знаешь, Николай Гаврилович, есть люди, с которыми весело работать, а есть — с которыми скучно. Помнишь Горелова? Ведь какой угрюмый на вид мужик... а работать с ним было весело, искорка в нем настоящая и до людей у него жадность — ко всякому присмотрится, от всякого возьмет все, что тот может дать. А Любимов и приветлив, и культурен, и человек знающий, а работать с ним, ох, как скучно!
Диденко ответил не сразу. Напоминание о Горелове было ему неприятно, потому что в крупном споре из-за снятия Горелова Диденко пришлось отступить, сдаться. Был он тогда молодым парторгом, только что выдвинутым из цеховых секретарей. Новый директор восхищал его и немного подавлял. Напористый, скорый на смелые решения и крутые меры воздействия, Немиров тогда беспощадно снимал, понижал в должности, подхлестывал выговорами работников, которые плохо справлялись с делом или не умели примениться к новым задачам производства. Снял он и Горелова — в один день, не посчитавшись с возражениями парткома. Диденко ринулся в бой, поддержанный многими коммунистами, а затем и райкомом. Немиров уперся, настоял на своем, да еще обвинил своего парторга в том, что тот не сумел занять объективную позицию в вопросе о начальнике цеха, с которым долго проработал «душа в душу»... Диденко сделали замечание: «Что же вы, Николай Гаврилович, лезете в драку с директором, вместо того чтобы помочь ему навести порядок»...
— Горелов тогда допустил много ошибок, — неохотно сказал он теперь, стараясь быть вполне объективным. — При Любимове дела пошли лучше, разве не так?
— Так, — согласился Котельников. — Но сейчас, Николай Гаврилович, начинается новая полоса... и что-то нет у меня уверенности в нем... Ну, до дому?
— Да, пора.
Они расстались на трамвайной остановке. Диденко уехал первым, стал на задней площадке и смотрел, как убегали из-под вагона, будто живые, рельсы, как издалека наплывали цветные огоньки следующего трамвая, как бежал рядом, то отставая, то нагоняя, голубой троллейбус... Да, начинается новая полоса, может быть самая трудная из всех, какие были. Кто выдержит, а кто сойдет с круга, не дотянув?
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко - Советская классическая проза
- Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев - Советская классическая проза
- БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ - Александр Котов - Советская классическая проза
- Белые коромысла - Михаил Щукин - Советская классическая проза
- Бремя нашей доброты - Ион Друцэ - Советская классическая проза
- Через двадцать лет - Юрий Нагибин - Советская классическая проза
- Лога - Алексей Бондин - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Ардабиола (сборник) - Евгений Евтушенко - Советская классическая проза