молодые жизнерадостные лица, голоса, совместные спарринги и поцелуи в ночных полутемных коридорах. В глубине сознания неожиданно зарождается какая-то версия, не версия даже, а внезапная догадка.
Я срываюсь с кресла и, опрокинув на пол чашку с уже остывшим кофе, несусь к двери. Среди работников приюта есть только один человек, который может мне помочь. Бегу по коридору, расталкивая приютских, и молю Разделенного, чтобы Мария Пантелеевна оказалась на месте.
— Заходи, Симпа! — говорит она, распахнув дверь перед моим носом. — Я ждала тебя — пора исправить твою ужасную прическу!
— З-здравствуйте, — отвечаю, немного смущаясь.
Выскальзываю из-под руки, ерошащей мои непослушные черные кудри, и захожу в гримерку. Я знаю, что нравлюсь Марии, пользуюсь этим, и потому в ее присутствии меня всегда гложет чувство вины. Сажусь в высокое крутящееся кресло и наблюдаю в огромное во всю стену зеркало, как она подходит ко мне сзади.
Короткий белый халат с глубоким вырезом подчеркивает достоинства идеальной фигуры, и оттого наш гениальный гример, предмет вожделения всех мальчишек Приюта, кажется еще более сексуальной. Она кладет руки мне на плечи и внимательно смотрит на мое отражение.
Я краснею. Не из-за откровенных прикосновений Марии Пантелеевны, которые сопровождают каждую нашу встречу, начиная с моих первых дней в Приюте, а от осознания собственных коварных планов.
Десять лет назад, когда мне было восемь, а ей — восемнадцать, я называл ее тетя Мари и безумно любил посещения гримерки. Повзрослев, я понял, что в раннем детстве жаждал нежных прикосновений Марии из-за недостатка материнской ласки. А затем пришел бурный пубертат, и после каждой стрижки или наложения грима можно было выжимать трусы.
— В кого превращаем тебя сегодня? — интересуется Мария и снова ерошит мои волосы.
— Я могу доверить вам сердечную тайну? — спрашиваю я подрагивающим от волнения голосом и кротко опускаю взгляд долу.
— Конечно, Симпа! — серые глаза лучатся любопытством, а ладони ложатся мне на грудь. — Это связано с Миной?
— Да! — киваю я, замолкаю на пару секунд и краснею еще больше. — Ей всегда нравились парни постарше, и я хочу быть похожим на них…
— Женская душа — потемки! — удивленно говорит Мария. — Что это за актер или модель? Нароков? Неронов? Меньшиков? Ульрих?
— Это приютские, Мария Пантелеевна…
— Приютские? — ее глаза округляются от удивления. — Она нашла кого-то привлекательнее тебя⁈
— Да! — подтверждаю я, наполняя интонации голоса горечью и обидой. — Позавчера она призналась, что всегда сохла по Барсу, а затем — по Грину. А я — рак, который на безрыбье…
— Симпа! — Мария лукаво смотрит в отражение моих глаз. — Мина просто играет с тобой! Она хочет, чтобы ты не прекращал сражаться за нее, пусть и с мнимыми соперниками из прошлого!
— У меня Испытание, — тихо сообщаю я, будто выдавливая из себя признание. — Хочу напоследок доказать ей…
— Напоследок⁈ Даже не говори так! — Мария накрывает мой рот ладонью. — Ты — лучший! Лучший выпускник, лучший боец и лучший мужчина! Ты обязательно выживешь!
Она осекается на полуслове и замолкает, стесняясь собственной откровенности. Затем наклоняется, выставляя на обозрение аппетитный зад, и разблокирует клавиатуру, утопленную в стол. Часть зеркала передо мной превращается в монитор, на который транслируется изображение. Обычно на нем высвечивается фотография человека, под которого меня гримируют.
— Грин или Барс? — спрашивает Мария.
— Давайте начнем с Грина, — прошу я.
На экране появляется фотография симпатичного мальчишки с каштановыми вьющимися волосами и темно-зелеными глазами. Ее сменяет следующая, затем еще одна, и начинается слайд-шоу. Грин взрослеет на глазах, детская припухлость лица постепенно исчезает, уступая место юношеской угловатости, а взгляд наполняется иронией и умом. Типичный отпрыск Рода Романовых.
В самом конце появляются его образы в гриме, и сердце замирает от радости — моя догадка верна.
— Какую оставляем для образца?
— Последнюю, — я указываю пальцем на экран. — Мне кажется, что эта прическа — то, что нужно.
Череда образов Барса также подтверждает мое предположение. Его предсмертное фото застывает на экране рядом с изображением Грина. Парни выглядят как типичные короткостриженые молодые повесы из числа высокородных цветных. Необходимость в этом могла возникнуть лишь одном случае: если они шли не убивать, а втираться в доверие, пытались стать для жертв своими!
— Если бы я не знала Мину, предположила бы, что она хочет переспать с одаренным, — задумчиво говорит Мария, стоя перед выведенными на экран образами. — Это типичные стрижки молодых аристо, за последние пару лет мода в их кругах практически не изменилась.
— Вы… Вы же ей ничего не расскажете? — спрашиваю я с деланным отчаянием в голосе.
— Нет, конечно! — успокаивает меня Мария. — Снимай футболку и закрывай глаза!
Это тоже непременный атрибут посещения гримерки. Снимаю майку и отдаюсь в ласковые умелые руки. Ножницы порхают вокруг моей головы и на обнаженную кожу падают обрезки волос. Мария периодически смахивает их на пол, нежно касаясь меня подушечками пальцев, но привычного возбуждения я не чувствую. Мысли безостановочно вертятся вокруг фотографий. Фотографий мертвых выпускников и убитых ими аристо.
— Ну, открывай глаза! — голос Марии отвлекает меня от размышлений, и я смотрю на свое отражение. — Сейчас голову помою, обработаю гелем, и будешь звездой Мосфильма!
Новая короткая стрижка изменила меня сильнее, чем я ожидал. Скулы кажутся еще выше, глаза — больше, брови — гуще и выразительнее, а поднятые вверх волосы подчеркивают высоту лба. Настоящий аристо — ни дать ни взять! Подмигиваю своему отражению, вскакиваю на ноги, обнимаю Марию и целую в щеку, кружа ее по комнате.
— Ты же весь в волосах! — восклицает она и мягко меня отталкивает. — Садись, я еще не закончила!
Шеф вызывает аккурат в тот момент, когда Мария завершает священнодействовать с моей прической, не раньше и не позже. Я даже не сомневаюсь, что за нами наблюдают каждую секунду в любой точке Приюта, и давно с этим смирился.
Весь спектакль со стрижкой был разыгран в большей степени для наблюдателей, чем для Марии. Мне был нужен безобидный повод увидеть последние фото хотя бы пары выпускников. Просить о большем слишком рискованно. И для меня, и для нее.
— Спасибо, Мария Пантелеевна! — я благодарю красавицу и за стрижку, и за информацию, которую она предоставила, и за то, что когда-то пробудила мою юношескую сексуальность.
— Быть может, еще
