Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дело было сделано. Если бы теперь приговоренный попытался сопротивляться, он только ускорил бы свою смерть.
Стражники развязали ему ноги и оставили на телеге стоящим со связанными за спиной руками. Толпа замерла.
На этом этапе казни нередко что-то случается: либо мать осужденного заголосит, либо его жена бросится с ножом к телеге, пытаясь в последнюю минуту перерезать веревку. Иногда осужденный взывает к Богу, моля о пощаде, или бросает страшные проклятия в адрес своих палачей. Поэтому стражники встали по обе стороны виселицы, готовые пресечь любой беспорядок.
И тут заключенный запел песню.
Голос его был высоким и чистым. Он пел по-французски, но даже тот, кто не знал этого языка, услышав грустную мелодию, понял, что это была песня о печали и утрате.
Жаворонок, пойманный в сети охотника,
Песнь свою сладкую петь продолжает,
Словно той песни мелодия звонкая
Дорогу к свободе ему открывает.
Он пел, не отрывая глаз от кого-то в толпе. Стоящие постепенно расступились, образовав круг, в центре которого оказалась девушка.
Ей было лет пятнадцать. Люди, глазевшие на нее, удивлялись, как это они не заметили ее. У девушки были длинные темные волосы, пышные и густые, образующие форму клина на ее высоком лбу — в народе это называлось «дьявольской макушкой». У нее были правильные черты лица и чувственный рот. Старухи обратили внимание на ее широкую талию и тяжелые груди, из чего заключили, что она беременна, и догадались, что отцом ее будущего ребенка был осужденный. Но остальные не заметили ничего, кроме ее глаз. Она была бы красавицей, если бы не глубоко посаженные, сверлящие глаза поразительно золотого цвета, настолько светящиеся и пронизывающие, что, когда она смотрела на кого-либо, казалось, могла заглянуть прямо в душу; и люди отводили взор, боясь, что она узнает их секреты. Одета она была в тряпье, по ее щекам текли слезы.
Погонщик вола и помощник шерифа переглядывались в ожидании команды. Молодой священник со зловещим видом нетерпеливо подталкивал шерифа, который все медлил, давая вору допеть свою песню до конца. Казалось, сама смерть терпеливо ждала, когда смолкнет чудесный голос.
Бедную пташку охотник схватил,
Свободы лишив навсегда.
Все люди и птицы должны умереть,
Но песня жить будет всегда.
Когда закончилась песня, шериф взглянул на своего помощника и кивнул. «А-ап!» — погонщик щелкнул хлыстом. Телега заскрипела, стоящий на ней осужденный закачался и, потеряв последнюю опору, повис. Веревка натянулась, и шея несчастного, хрустнув, переломилась.
Послышался пронзительный крик, и все посмотрели на девушку.
Но кричала не она, а жена ножовщика. И все же причиной ее крика была именно девушка, которая опустилась на колени перед виселицей, вытянув вперед руки, готовая послать проклятия палачам своего мужа. Стоявшие рядом в ужасе попятились: каждый знал, проклятия тех, кто несправедливо пострадал, обязательно сбудутся, и все чувствовали в этой казни что-то неправедное. Даже мальчишки испугались и притихли.
Девушка остановила взгляд своих гипнотизирующих золотистых глаз на трех чужаках — рыцаре, монахе и священнике, — и ее звенящий голосок разнес над площадью грозные слова проклятия: «Да не оставят вас болезни и горе, голод и страдание, да сожрет огонь жилища ваши, и да будут повешены дети ваши; пусть процветают враги ваши, а вы состаритесь в тоске и печали и умрете в нищете и отчаянии…» Еще не растаяли в воздухе последние слова проклятия, как девушка выхватила из мешка, лежащего рядом, петуха, в ее руке блеснул нож, и одним движением она отсекла голову птицы.
Фонтаном брызнула кровь, и обезглавленный петух был брошен к ногам трех чужаков, которые с отвращением отпрянули, но кровь достигла каждого из них, обагрив лица и одежды.
Девушка побежала прочь.
Толпа расступилась, давая ей дорогу, и вновь сомкнулась. Какое-то время все были в смятении. Наконец шериф призвал стражников и приказал преследовать беглянку. Они стали пробиваться сквозь толпу, грубо расталкивая мужчин, женщин и детей. Но девушки уже не было видно, и, хотя шериф пытался ее разыскать, она словно провалилась сквозь землю. Раздраженный, он повернул назад.
Рыцарь, монах и священник ничего этого не видели, стоя в оцепенении около виселицы. Шериф проследил за их завороженными взглядами. Повешенный слегка покачивался, его бледное лицо посинело, а под ним в предсмертной агонии, описывая рваные круги на обагренном кровью снегу, метался обезглавленный петух.
Часть I
1135–1136
Глава 1
I
На берегу весело журчащего ручья, что бежал по широкой долине, у подножия пологого холма Том строил дом. Работа спорилась, и стены уже поднялись на высоту трех футов. Двое нанятых Томом каменщиков скребли, шлепали и пристукивали своими мастерками, в то время как их подручные обливались потом под тяжестью массивных каменных блоков. Сын Тома Альфред замешивал строительный раствор, вслух считая порции добавляемого туда песка. Рядом с Томом плотник мастерил скамью, тщательно обтесывая буковую доску. В свои четырнадцать лет Альфред был лишь на пару дюймов[1]ниже отца, ростом на целую голову превосходившего большинство людей. Они были очень похожи: по-мужски красивые, русоволосые, с зеленовато-карими глазами. А отличались они только тем, что у Тома была курчавая темная борода, тогда как у Альфреда лишь нежный светленький пушок. Том с умилением вспоминал, что когда-то у его сынишки и на голове вились вот такие волосики. Но теперь Альфред становился мужчиной, и Том хотел, чтобы он проявлял больше интереса к работе отца, ибо, если хочешь стать настоящим каменщиком, нужно многому научиться. Но пока азы строительной науки казались Альфреду скучными и ненужными.
Дом, который они возводили, обещал стать самым роскошным на многие мили вокруг. На первом этаже расположится просторное складское помещение с овальным сводчатым потолком — это уменьшит возможность возникновения пожара. Жилое помещение — наверху, и попасть в него можно будет только по наружной лестнице, что очень важно при отражении внезапного нападения. Там же, у стены, пристроят трубу для вытяжки дыма. Это было радикальным нововведением: всего один раз Том видел дом, в котором имелся дымоход, и был так потрясен, что твердо решил использовать эту блестящую идею. А этажом выше будет размещаться маленькая спаленка: в последнее время дворянские дочки стали требовать для себя отдельные покои — они, видите ли, слишком нежные, чтобы спать вместе с мужичьем, прислугой и охотничьими собаками. Кухня разместится в отдельном доме, так как рано или поздно там обязательно случится пожар, и единственное, что можно с этим поделать, — построить ее подальше от всего остального, смирившись с тем, что пища к столу будет подаваться полуостывшей.
Сейчас Том трудился над входом в здание, придавая дверным косякам форму колонн, что должно свидетельствовать о благородном происхождении жильцов дома. Сверившись с деревянным шаблоном, он приставлял к каменному косяку железное зубило и слегка постукивал по нему большим деревянным молотком. Осколки из-под резца дождем осыпались на землю. Колонна получалась гладкая, не хуже, чем в соборе.
Однажды Том уже работал на строительстве собора. Дело было в Эксетере. Сначала он трудился добросовестно, но без особого усердия. И даже разозлился на мастера, когда тот сказал ему, что качество его работы недостаточно высоко: уж Том-то знал, что он более прилежный, чем обычные каменщики. Но затем понял, что стены собора должны быть не просто хороши — они должны быть совершенны, потому что собор строился для Бога и еще потому, что это здание было таким огромным, что малейший наклон стен, ничтожнейшее отклонение от идеально ровных линий могли ослабить конструкцию и привести к трагическому результату. Он был очарован. Сочетание громадных масштабов изысканного сооружения и необходимости внимательнейшего отношения к малейшим деталям открыло перед Томом волшебство его ремесла. От мастера он узнал о важности соблюдения пропорции, о волшебстве чисел и о почти магических формулах, применяемых для определения толщины стен или углов ступенек винтовых лестниц. Он был просто пленен всем этим и удивлялся, что другие каменщики не в состоянии в этом разобраться.
Очень скоро Том стал правой рукой мастера, вот тогда-то он и узнал, что у его учителя тоже есть недостатки. Мастер в совершенстве знал свое ремесло, но организатором был никудышным. Он полностью терялся, когда нужно было обеспечить каменщиков блоками подходящего качества, проверить, чтобы кузнецы изготовили достаточное количество инструментов, выяснить, есть ли гашеная известь и песок для раствора, проследить, чтобы плотникам вовремя подвозили бревна для работы, и еще получить из казны нужное количество денег и за все заплатить.
- Молодые годы короля Генриха IV - Генрих Манн - Историческая проза
- Перекоп ушел на Юг - Василий Кучерявенко - Историческая проза
- Внесите тела - Хилари Мантел - Историческая проза
- Борьба за трон (сборник) - Уильям Гаррисон Эйнсворт - Историческая проза
- Ванька Каин - Даниил Мордовцев - Историческая проза
- Опасный дневник - Александр Западов - Историческая проза
- Дельцы. Автомобильный король - Эптон Синклер - Историческая проза
- Краткая история Великой Отечественной войны. Учебное пособие - Руслан Шматков - Детская образовательная литература / Историческая проза / О войне
- Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи - Историческая проза
- Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1 - Борис Яковлевич Алексин - Биографии и Мемуары / Историческая проза