Форма входа
Читем онлайн Повести - Янка Брыль
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— А почему ж сумка полная?
— Сумка? Там тоже рыба.
— Вы ж говорите — только одну поймали.
— Ну одну. А эту купил.
— Где купили?
— Где? В склепе, ктуры называ се Немэн[2]. Ха-ха-ха! Нет, всю поймал, пане Малец, да одну только живую несу.
— А зачем вы врете?
— А ты что, никогда не врешь?
— Ыгы.
— Вишь ты — «ыгы». Ну что ж, пане Малец, я тебе за это книжку дам, когда придешь в школу. С картинками.
На прощанье ребята опять сняли шапчонки и, перекрикивая друг друга, загалдели: «До видзэня! До видзэня!» А Даник стоял растерянный, не зная, верить или не верить. И почему-то было ему обидно…
Сейчас он вспоминает об этой встрече и опять думает: верить пану или нет?..
А сапоги — черные, блестящие сапожки — висят на жердке над самой головой, и, глядя на них, никак не уснешь…
Через три дня — в школу! А потом начнутся холода и можно будет обуть сапоги! А может, мама и в первый день позволит?..
3
Пан Цаба не обманул, — когда Даник пришел в школу, он дал ему книжку с картинками и так смешно назвал ее — «элемэнтаж»[3].
Буквы дались мальчику легко. Только две из них доставили ему, как и другим новичкам, много хлопот. Какие-то «а с хвостиком», и «э с хвостиком»; первое надо произносить не то как «а», не то как «он», а второе — не то «э», не то «эн»… Так муштровал их учитель. Но выговаривать это удавалось только ему одному. Ребята вскоре решили, что тут весь фокус в носе — какой у кого нос. У пана Цабы нос был длинный, красный и гундосил как-то совсем особенно. А у них это так гладко не выходило — ни «он», ни «эн».
Потом начали складывать из букв слова: «ма-ма», «А-не-ля»… Мама — то же, что и по-нашему, Анеля — это имя девочки. Такой девочки во всей Голынке ни одной не было, и потому Даник назвал Анелей их пеструю, очень уж забавную телушку.
Как-то зимой, придя из школы, Даник взялся за уроки — сразу же, как он всегда делал с тех пор, как перестал пасти. Мамы не было дома. Он сам достал из печки щи, с полки — хлеб, поел, прибрал со стола и раскрыл «элемэнтаж». Начал читать стишок, который надо было выучить наизусть. В стишке польский мальчик Янэк выхвалялся перед мамой, что наловит много рыбы. А потом:
Ловил Янэк до полудня,Маёнц пружон храпкэн…[4]
На этой «храпкэн» Сивый и засел. Что за «храпка» такая? Думал, думал — ничего не придумал. Вспоминал, вспоминал… Нет, учитель не говорил им об этом ни слова. У мамы не спросишь: она ушла куделю прясть. А впрочем, у нее, сколько ни спрашивай, один ответ: «А бог его знает! Отвяжись. Что я тебе — учителька? Бабуля твоя, покойница, служанкой у пана была — та бы тебе объяснила!»
Вдруг Даник вспомнил, к кому сегодня мать пошла с куделью, и ему сразу все стало ясно. Ну конечно, пока еще не стало, но скоро станет — стоит ему только пойти туда, к Кужелевичам, и показать эту «храпкэн» своему другу Миколе.
Микола — друг Даника? Взрослый дружит с таким малышом? Ну и что ж тут такого? Подружились они… кто его знает когда — то ли прошлой весной, когда Микола защитил его от солтысенка, то ли тогда, когда Даник помог Миколе.
Месяца три назад, осенью, мальчик бежал с выгона домой. Иван Терешко, с которым они «в черед» ходили в школу, пришел с первой смены и отпустил Даника на вторую. Сивый торопился, припустил рысцой, а тут с дороги, что за огородами, кто-то его окликнул:
— Даник! — и помахал рукой.
Он узнал, кто его зовет, и пустился через капусту туда.
У початой борозды возле дороги на плуге сидел Микола. Курил.
— Вот что, Данила, — сказал он. — Дар за дар, а даром ничего. Я тебя выручил, и ты меня выручай. Сбегай ты к нам в сарайчик, где я сплю, — гляди только, чтоб мать моя не заметила, — и возьми ты там, в углу у дверей, одну штуку. Спрячь только, чтоб никто не видел!
Даник побежал. Во двор к Кужелевичам пробрался огородами. Озираясь, отворил сарай и у двери в углу увидел старый безмен. С головкой, но без крючка, на который прицепляют то, что надо взвесить. Больше ничего в углу не было. Значит, это и надо взять. Мальчик спрятал безмен под рубашку, высунул белую голову за дверь, огляделся и что есть духу помчался на загуменье, а там по дороге — к Миколе.
— Ну вот, — улыбнулся его защитник, — давай сюда. Это, брат, та самая палица, с которой еще Машека[5] воевал с панами. И я тут этой штукой не коня погонять буду. Ему уже и палица не поможет.
Мальчик смотрел то на пахаря, то на худую конягу, то снова на пахаря. Тот самый Микола — добрый, веселый, чубатый парень, которого он видал и босым, и в лаптях, и в сапогах, — показался теперь мальчугану таким огромным и страшным с этой своей палицей… Страшным, конечно, для тех, кто не дружит с Миколой, не для Даника.
— Ну, иди, из-под рубашки да под рубашку, — улыбнулся Микола, пряча безмен за пояс. — А ты, брат Данила, смотри молчи об этом. Я не разбойник. Я только здесь вспомнил про этот безмен. Там, за горкой, — он показал рукой на холм, куда тянулась узкая недопаханная полоса, — меня поджидают. Марко Полуян решил проучить голяка Кужелевича. Одному пану солтысу боязно, так братца позвал. Того, что в примаках живет, в Микуличах. Меж собой, кулачье, грызутся, а как на нашего брата, так — вместе. Сидят там да покуривают, ждут… Ничего, покажу безмен — не полезут. Ну, ты иди, брат, а то в школу опоздаешь. Ну, гнедой, потащили!..
В школу Даник опоздал. Пан Цаба поставил его в угол на колени.
Глядя на стену, исцарапанную ногтями и исчерканную карандашами его предшественников, Сивый думал о том, что сейчас делается там, за горой. Там, где Полуян с братом встретили Миколу. Эх, и барабанит небось по их спинам палица! «Это им не ко мне и не к моей маме цепляться! Это им не кто-нибудь — Микола!..»
Такой друг все может, все знает. Он и про «храпку» эту объяснит.
Даник оделся и побежал к Кужелевичам.
Однако и Микола не мог ему ничем помочь. Положив на лавку свой молоток и колодку (Микола еще и сапожник!), он взял Даников «элемэнтаж» и стал размышлять вслух:
— Конская морда — храп. Еще храп — гололедь без снега. Но тут это все не подходит… А во что ты, когда рыбу удишь, заворачиваешь своих пескарей? В тряпку. Может, оно и по-польски так — тряпка-храпка, а?
Сивый шмыгнул носом и задумался. У них только Иван Терешко рыбу в лоскут заворачивает. Но у него и плотички бывают, и окуни. Даник делал иначе. Он выпивал из бутылки молоко, а потом, как поймает рыбку — туда же, в бутылку. Одного за другим запихивал через горлышко скользких, холодноватых пескарей, часто менял воду, а они почему-то всё разевали рты. Сыпал он туда крошки хлеба, и казалось, рыбки едят. Жуют, жуют, пока наконец не подохнут…
— Да нет, дядя Микола, — сказал он, — храпка — это не тряпка. Тряпка — по-пански шматка, вот как мы в школе доску вытираем.
— Ну, так я, брат, не знаю. Я, брат, в ихнюю школу и дня не ходил.
— А что же учитель? — отозвалась из-за прялки Даникова мама. — Ему лишь бы деньги огребать?
Старик Кужелевич, дядька Рыгор, лежал на печи, только лапти виднелись. Думали — дремлет, а он заворочался и говорит:
— А ну его, этого учителя! Какой он поляк! Он же из Березовки. Я и отца его знаю, и его самого. Из богатой хаты, ничего не скажешь. В Несвиже учился, по-русски. А теперь вот в панскую шкуру вырядился. Уже, вишь, и паню себе отхватил, женился. Окопался неплохо. А нашего брата, даже который и грамотный, учителем небось не поставят. Да не каждый и пойдет, как этот Цаба. Храпка, шмапка. Калечат только! Скорей бы уж на них управа какая-нибудь нашлась. То пан полициант, то пан секвестратор[6], то пан Цаба — все на нашу мужицкую шею…
Даник не спускал глаз с Миколы. Друг его встал, подошел к полке и снял с нее какую-то книгу.
— Это Купала, — сказал он. — Тот самый, что и про Машеку написал. Помнишь? — подмигнул он Данику.
— Ыгы, — так же заговорщически улыбнулся Сивый, вспомнив безмен.
— И обо мне он написал, — перелистывая книгу, говорил Микола. — Вот гляди, стих: «Я швец-молодец». И о тебе написал. О тебе и о твоей маме. Сейчас найдем… Ага! Ну, слушай.
Это был разговор бедной матери-крестьянки с сыном своим, который пас чужих коров. У мальчика было то, чего Даник навсегда был лишен, — отец и братья. Было и то, чего он еще не успел испытать, — служба у чужих людей. Было, однако, главное, что роднило Сивого с тем пастушком, — горькая доля.
Микола, стоя посреди хаты, читал:
Как проходит в наймах летоПастуха,Спроси, мать, у птицы этой —Канюка.Ты спроси у этой тучи,Полной слез;У цветка над этой кручейСреди лоз;Этой груши среди поляИ болот:Все моей тяжелой долеВедут счет.
Ну, и вот что ты, брат Данила, должен запомнить навсегда:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Повести - Янка Брыль бесплатно.
Похожие на Повести - Янка Брыль книги
- Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев - Советская классическая проза
- БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ - Александр Котов - Советская классическая проза
- Тридцать семь и три - Анатолий Ткаченко - Советская классическая проза
- Белые коромысла - Михаил Щукин - Советская классическая проза
- В бесконечном ожидании [Повести. Рассказы] - Иван Корнилов - Советская классическая проза
- Белые камни - Николай Вагнер - Советская классическая проза
- Шесть зим и одно лето - Александр Коноплин - Советская классическая проза
- Завтра была война. Неопалимая Купина. Суд да дело и другие рассказы о войне и победе - Борис Васильев - Советская классическая проза
- Большие пожары - Константин Ваншенкин - Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
