Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом со мной очень приличный господин в длинном черном пальто просил свою жену еще посидеть в «Гурмэ», пока он побудет тут, на митинге.
Я странствовал по всей протяженной Болотной площади через тесные ряды людей, легко присоединялся к разговорам и везде ощущал одно и тоже: презрение к тем, кто мухлевал на выборах, и веселую уверенность в свободе и победе. Эти люди знали, что их много, и знали, чего хотят. Это не были суровые радикалы, знающие, что они обреченное меньшинство, это была плоть великого города, его живая вода, которая проснулась в декабре 2011 года и пошла в наступление. Подмосковные города сигнализировали о своем присутствии табличками: «Красногорск против фальсификаций», «Истра против фальсификаций». Девушки с плакатами, на которых стояло, что они были свидетельницами мухлежа, без сомнений позировали моей старенькой немудреной камерке. В них не было и тени страха, они не боялись позировать с плакатами и открытыми лицами. Красивых девушек на митинге было много. Но их вообще в Москве всегда много. И это присутствие красивых девушек, их смех, и распущенные волосы, и румяные щеки, и громкие голоса не давали политическому митингу стать постным событием страдания и борьбы, а превращали его в праздник жизни.
Тут вдруг в густой толпе открылась полянка, и мне под ноги по грязной траве выкатился белый шарик с нарисованными на нем черными глазками и длинным ртом. Шарик сам собой катался по зимней траве и смеялся. И люди вокруг тоже смеялись и говорили, кивая на шарик: «Медвепут!»
Все это я уже когда-то видел. Я уже видел когда-то, в конце восьмидесятых и в начале девяностых, вот таких счастливых людей, которые на глазах обретали свободу. Я видел тогда митинги, на которые приходил миллион человек, и я испытывал чувство абсолютного счастья от того, что мы вместе и свобода теперь наша. Но с тех пор я уже давно не хожу ни на какие митинги, потому что знаю, как легко обманывают этот всесильный и беззащитный народ и как легко обращают в дрянь великую мирную революцию. Людей обманывают их вожди, продавая нас всех гуртом и поодиночке, как это случилось в девяностые. Революцию обманывают демократические трибуны с хорошо подвешенным языком, которые пускают красивый туман нам в глаза, так, что мы слепнем на годы и теряем ориентацию в социуме. Нас нагло дурачили неизвестно из какой дыры выскочившие приватизаторы, которые во имя общего блага — а как же иначе? — делили всенародное имущество так, что всем не осталось ничего, кроме нищеты, а они отчего-то все как один сделались миллионерами, и владельцами акций, и хозяевами уютных домиков в очень хороших местах.
Я не хочу, чтобы всех этих людей, которых я видел в эту субботу на Болотной площади, обманули те, кто говорил им со сцены такие сильные слова. Я не хочу, чтобы эти люди снова вовлекли нас в идиотскую игру своих собственных амбиций, занимающую годы и опустошающую десятилетия. Оппозиции нужен один кандидат с новым лицом.
Я шел по периметру площади, рассматривая многочисленную технику, пригнанную сюда, чтобы в случае чего блокировать и разгонять нас. Рядами стояли трехосные грузовики с решетками на окнах закрытых кузовов, бронированные машины с бойницами для ведения огня и автобусы. В одном из них, за черными стеклами, горел огонек сигареты. Мрачными рядами, неподвижно и молча, стояли омоновцы в боевом снаряжении, похожие то ли на инопланетных пришельцев, то ли на рыцарей Мордора. У них были дубинки в руках, черные латы на ногах, черные ботинки, черные перчатки, круглые шлемы. Некоторые опустили на шлемах черные непрозрачные забрала и превратились в мрачные фигуры из возможного тяжелого будущего. Некоторые стояли с поднятыми забралами и молча смотрели на веселых своей свободой людей. А у некоторых были совсем молодые, мальчишеские, очень хорошие лица. С ними я разговаривал.
Навстречу мне шли две девушки. Обе веселые, и обе смеялись от души, не над чем-то или кем-то, а от полноты жизни. На ладони у одной была плитка шоколада в раскрытой фольге. «Хотите шоколад? Берите! Берите шоколад!» — уже совсем стемнело, и они шли через тьму московского вечера и волны людей, расходившихся с митинга, и всех угощали этим своим очень сладким, очень вкусным шоколадом. Я взял один квадратик под их одобрительные возгласы.
С наступающими!
Протест нарастает. 24 декабря 2011 — первый митинг, организованный с помощью социальных сетей
Первый плакат я увидел прямо у метро, только что выйдя из дверей и еще не влившись в поток людей, шагавших к проспекту Сахарова. Парень в коричневой куртке держал картонку на рейке, на картонке был нарисован барашек, сидящий за компьютером, сверху стояло: «Мы не б@раны!», снизу: «Мы лучшая часть нашего общества!»
Люди на пути к митингу полностью занимали тротуары и захватывали проезжую часть. Пятидесяти пропускных пунктов с милиционерами не хватало, собирались маленькие очереди. В дали проспекта, вся в ярком золотистом свете, похожая на волшебный новогодний ларец, сияла сцена. Звук был поставлен лучше, чем на Болотной, ораторов можно было слушать даже на тротуарах в трехстах метрах от сцены. Удивительно было не то, что так много людей пришло, удивительно было то, что они всё подходили, и подходили, и подходили.
Лучшая часть нашего общества в этот раз, на проспекте Сахарова, была другой, не такой, как две недели назад на Болотной. Там был легкий на подъем молодняк и солидные люди из бесчисленных московских фирм и компаний, оснащенные всевозможными девайсами. Это был авангард, реакция первого часа. Но за четырнадцать дней сигнал прошел по плоти мегаполиса, по его нервам, и вот поднялась вторая волна. После первой, быстрой и легкой, это был уже какой-то тяжелый вал, вовлекавший в движение людей из самой глубины жизни.
Ошибаются те, кто говорит, что это протест сытых. Это пришла Москва, которая вкалывает с утра до вечера и все равно не может заработать, это пришла Москва бесчисленных офисных сидельцев, мелких торговцев и средней руки деловых людей, Москва, стоящая в очередях в Сбербанке, чтобы заплатить за ЖКХ, Москва пенсионеров, которые долго стоят у прилавка, прикидывая, хватит ли денег на сто граммов колбасы, Москва людей, о которых власть и бомонд и не помнят, что они существуют. Пришла сейчас — и еще не такая придет!
Смешных, забавных, веселых, остроумных и потешных лозунгов не стало меньше, и не стало меньше лозунгов, посвященных обману на выборах: «Пу, ты наглец!» и «Жулик, не воруй!». Но вокруг них появились лозунги социального протеста — не такие забавные и остроумные, как студенческие находки, простые по языку, элементарные по сути. Женщины в темных пальто, далекие от гламура, как от Луны, медленно двигались в глубь митинга с огромным плакатом-растяжкой: «Сносить жилые дома с детьми — хуже, чем педофилия!» Быстро передвигались по митингу со своим компактным плакатом молодые люди, в облике которых я угадывал образ их жизни: окраины, съемное жилье, давка автобусов, утомительные часы в метро. Их плакат гласил: «Привет от участников юмористической программы «Молодой семье — доступное жилье!» И в море флагов, транспарантов и лозунгов упорно держался на чьих-то вытянутых руках плакат: «Долой власть капитала!»
Поднялась и поперла на митинг Москва, бесконечно далекая от клубных тусовок, политических интриг, модных писателей, самодовольных героев голубого экрана.
Рядом со мной образовался мужичок в легкой курточке, рыжей меховой шапке с повязанными наверх ушами и малочисленными зубами в веселом рту. Первым его вопросом было, какого хрена отменили графу «русский» в паспорте. — «Ты чё, когда встаешь с утра, не помнишь, кто ты по национальности, тебе надо в паспорте читать?» Он засмеялся, и дальше мы говорили с ним на одной волне — он про то, как славно было в советские времена работать на его автобазе, я про то, какой у меня был учительский отпуск, блин.
Мы говорили, а в это время перед нами проехала в инвалидной коляске женщина в розовом стеганом пальто, у которой к спине была привязана картонка с написанными фломастером словами: «Москвичи, довольно спать — отнимут и кровать!»
На Болотной подавляющее большинство лозунгов свидетельствовало о том, что их создатели имеют принтер и в ладах с компьютером. Тут же, на Сахарова, многочисленные принтерные распечатки, кричавшие о том, что «ЕдРо» убивает!» и «Едрянка — опасная болезнь!», оказались в море картонок, которые отрывали наспех от брошенной во дворах тары, от старых коробок и взятых на помойке упаковок, и писали на них шариковыми ручками, старательно, по пять раз обводя каждую букву. На этом огромном, занимавшем большую часть широкого проспекта митинге было очень много таких картонок, вопивших о нищете и общагах, о варварской эксплуатации и тяжелом труде. Одна картонка — неровная, кривая, с рваными краями — меня просто лично задевала, я следил за ее странствием по площади над головами людей с горечью и яростью. На ней стояло краткое: «Мы не гастеры, мы рабочие». Без восклицательного знака и, значит, без пафоса.
- Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
- Заговор против Путина. Предают только свои - Алексей Кунгуров - Публицистика
- Москва мистическая, Москва загадочная - Борис Соколов - Публицистика
- Война за Россию. Быть хорошим президентом - Виктор Илюхин - Публицистика
- Сталин — человек, который израсходовал Россию - Юлия Латынина - Публицистика
- Машина порядка (Москва, 2008) - Павел Святенков - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 12 - Андрей Платонов - Публицистика
- Семь чудес театра оперетты - Диана Галли - Прочее / Публицистика
- Путешествие в Россию - Йозеф Рот - Публицистика
- Молот Радогоры - Александр Белов - Публицистика