Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А.Д.Сахаров стал известен всему миру смелыми выступлениями с критикой недостатков в нашей стране, ряда политических акций. Время показало, в чем Андрей Дмитриевич был глубоко прав. Интуиция Сахарова и в этой области была смелой и в основном правильной, несмотря на то, что она не опиралась на детальные социально-экономические разработки. Мне казались мелкими его выступления в защиту так называемых инакомыслящих, хотя в последнее время я понял, что уважение к плюрализму мнений и свободе есть основа любого демократического общества. Высоко оценивая гражданские качества А.Д.Сахарова, мне одновременно трудно отделаться от мысли, сколько нового А.Д. мог бы совершить в науке, не занимаясь общественно-политическими делами. А другой спросит, что важнее.
Корр.: Участвовали ли Вы в подписании писем, осуждающих Сахарова?
Ю. Р.: Я не участвовал в подписании писем, осуждающих Сахарова. Но это не мой героизм, мне просто не предлагали их подписать, а инициатива от меня, сами понимаете, происходить не могла.
Корр.: Ваша реакция, когда Вы услышали о ссылке его в Горький?
Ю. Р.: Какая реакция — ясно, когда она относится к товарищу и другу.
Корр.: Каково его место в истории?
Ю. Р.: Не надо повторяться, об А.Д. много сказано в этом интервью, ясно, что имя Сахарова останется в истории и нашей страны, и всего мира.
Юрий Рост
ФИАН, 30 декабря 1986 года
Фотографии, которые вы видите (см. вклейку с фотографиями. — Прим. ред.), сделаны в один день — 30 декабря 1986 года в ФИАНе. (в этом файле не представлены — J.R.)
Еще на вокзале в день приезда Андрей Дмитриевич, окруженный толпой западных журналистов, на вопрос: Ваши ближайшие планы? — сказал, что намерен в тот же день посетить семинар. На этом первом после Горького семинаре я, однако, не был.
Через неделю, сев в машину, мы с корреспондентом "Литературной газеты" Олегом Морозом отправились в институт [158]. Был жуткий снегопад. Улицы занесло, но в зале собрались, видимо, те, кто и должен был собраться. Речь шла о струнах — вещах мне совершенно непонятных, но не тема семинара занимала меня, а Сахаров. Я следил за его поведением с ощущением болельщика. Мне хотелось, чтобы он чувствовал себя так, словно и не было этих долгих лет неучастия в научных собраниях. Чтобы он понимал и знал о том, что происходит, лучше других. В зале то зажигался свет, то гас, когда показывали слайды, а я в видоискатель наблюдал за академиком. Поначалу он сидел, подпершись рукой, и следил за происходившим, однако скоро я увидел, что он закрывает глаза и дремлет. Замена слайда на экране пробуждала его. Но, взглянув на изображение, он вновь закрывал глаза.
Я встревожился и стал спрашивать сидевшего рядом академика А.Б.Мигдала, что это значит, не утратил ли Сахаров интерес, не отстал ли от происходящих в физике процессов. Мигдал мог бы снисходительно отнестись к моим вопросам, однако индейское его лицо не тронула покровительственная улыбка: "Сахаров моментально схватывает суть, и объяснения ему мало что добавляют. Если он станет выступать в конце, Вы услышите абсолютно четкую формулировку, суммирующую рассматриваемые вопросы".
Однако выступать Андрей Дмитриевич не стал.
После семинара он пришел в отдел.
— Вот моя комната, — сказал он. — За этим столом сидел Игорь Евгеньевич Тамм.
На обитой черным дерматином двери комнатки красовалась табличка "А.Д.Сахаров", которую сотрудники отдела сохранили в неприкосновенности во все годы горьковской ссылки. Я снял Сахарова на фоне двери.
Потом предложил отвезти домой. Он отказался, сославшись на то, что есть академическая машина, которой он воспользуется. Все попытки его и Мигдала вызвать автомобиль оказались безуспешными. Не было для двух академиков свободной машины. С оговорками (мол, не причинят ли они мне беспокойства) Сахаров и Мигдал согласились воспользоваться моими услугами.
Мороз, правда, опасался — уж очень скверная была дорога, но мы доехали благополучно. От этого дня остались фотографии, магнитофонная запись и доверие Сахарова ко мне как к водителю. В те оставшиеся ему три года жизни он уже без опаски садился в мой обшарпанный "жигуль".
Ю.Н.Смирнов
Этот человек сделал больше, чем мы все…
Моему сыну Сеpеже
Охватить единым взглядом Андрея Дмитриевича Сахаpова, заключить его подвижническую жизнь в одну чеканную фразу вряд ли кому-нибудь скоро удастся. Как невозможно одним, пусть и очень совершенным мазком запечатлеть небывалые контрасты и потрясения нашей эпохи, к которым столь восприимчивой была судьба Андрея Дмитриевича. Судьба, которая, говоря словами Ч.Айтматова, "вобрала в себя эволюцию XX века".
Сахаpов при всех уже состоявшихся характеристиках его, при всех произнесенных эпитетах представляется мне во многих отношениях еще не познанным. И я испытываю состояние, подобное тому, когда на третьем году работы под началом Андрея Дмитриевича (три десятилетия назад) я записал на сохранившемся листке бумаги: "Сейчас для меня на нашем этаже только Андрей Дмитриевич является загадкой. Это ясно…"
…На том этаже, отданном во владение физикам-теоретикам, почти поровну поделенным между Я.Б.Зельдовичем и А.Д.Сахаровым, я оказался сразу после университетской скамьи. И несколько лет, когда мне довелось быть частью этого незабываемого замечательного и совсем небольшого коллектива, пришлись на очень яркий период. Для многих моих сверстников, да, наверно, и не только для них, он запечатлелся в памяти как романтической приподнятостью, так и ощущением непредсказуемости происходящего, когда возможно все.
Триумфальный полет Гагарина, завораживающие пуски космических ракет и кораблей, сделавшие явью прорыв в космос, непрерывающийся каскад мировых рекордов наших летчиков, первые арктические рейсы атомного ледокола «Ленин», всемогущество науки… Не случайно сразу стало популярным появившееся тогда стихотворение Б.Слуцкого "Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне…". И тут же предельное противостояние с США, взвинченное авантюрным полетом Г.Пауэрса, берлинским и карибским кризисами. Громкое разоблачение Пеньковского. Отказ Советского Союза от моратория на испытания ядерного оружия и вакханалия заключительных атмосферных взрывов с обеих сторон накануне договора о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах. Убийство Дж. Кеннеди. Небывалые откровения о сталинских преступлениях и азартные обещания о скором построении коммунизма в СССР с трибуны XXII съезда КПСС. Наконец, взрывная публикация "Одного дня Ивана Денисовича" и магнитофонные пробы «неофициального» голоса Б.Окуджавы как один из сигналов недремлющей интеллигенции…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Артем - Борис Могилевский - Биографии и Мемуары
- От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Андрей Сахаров - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов - Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение
- Борис и Глеб - Андрей Ранчин - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Эта радуга, полная звука... Grateful Dead: Все годы - Блэр Джексон - Биографии и Мемуары
- Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему - Соломон Кипнис - Биографии и Мемуары
- Последние дни жизни Н. В. Гоголя - Вера Аксакова - Биографии и Мемуары