больше таких сюрпризов не устраивайте, — пеняет она. — Давайте, заходите. А собаку оставьте на улице.
Адельмо Фарандола благодарит, мельком смотрит на пса, который мгновенно понимает и садится; затем снимает шляпу, протискивается, наклонив голову, в неосвещенный магазин. Он не поднимает взгляд, потому что женщина в халате, а под ним, наверное, голая. «Может, сегодня воскресенье, — думает он. — Воскресенье, раннее утро. Мне бы прикинуть хотя бы, прежде чем спускаться».
— Ну? — спрашивает женщина не улыбаясь. Дверь она оставила открытой.
— Что?
— У вас закончились запасы раньше времени в эту зиму. Чего именно вам надо?
— А, да. На самом деле ничего.
Женщина молчит.
— То есть мне бы все же нужно, но… — продолжает Адельмо Фарандола, — но я пришел, потому что… я увидел…
Он забывает слова, когда волнуется, они ускользают у него из памяти — все хорошо понимает, а выразить словами не может.
— Что вы увидели?
— Ногу.
Щека женщины внезапно дергается.
— Ногу, — повторяет она.
— Да, ногу. Человеческую ногу.
— Так.
— Ногу в снегу.
— След, что ли?
— Нет, нет, ногу, которая торчит из снега.
Женщина слушает, сцепив руки, с неподвижным взглядом, сжав губы, чтобы не зевнуть.
— Несчастный случай, — наконец говорит она.
— Да, так. Я думаю. Несчастный случай.
— Но мы сейчас про раненого или про…
— Мертвого. Мы про мертвого.
— Точно?
— Да. Я не видел, чтобы он шевелился, ни разу.
Адельмо Фарандола предпочитает умолчать о том, что не раз видел, как эта нога покачивается, и слышал похрустывание скрюченных пальцев.
— М-да, — произносит женщина. — А почему вы с этим ко мне пришли?
— Потому что… не знаю, — говорит Адельмо Фарандола, — я тут в деревне мало кого знаю.
— Слушайте, лучше бы вы подняли с постели кого-нибудь в полиции. Хотя в воскресенье, кто знает…
Адельмо Фарандола проводит ладонью по глазам.
— Да, идите к ним. Чем больше думаю, тем сдается мне, это единственное, что следует сделать. Так обычно объявляют в розыск…
— Мне не надо в розыск объявлять, я говорю про находку.
— А это не одно и то же? Люди уходят, люди приходят. Может, у них, ну, в полиции, список есть тех, кто пропал… Но вы точно уверены в том, что видели?
Адельмо Фарандола нерешительно покашливает. Он забыл, зачем он здесь.
— Ну? — наседает женщина.
— Что «ну»?
— Что именно вы видели?
— Где?
— В снегу! Ногу!
— Ногу? Вы ее тоже видели?
— Нет, вы! Давайте, пойдем!
Он, сам не зная отчего, вдруг слегка улыбается, и эту полуулыбку женщина мгновенно истолковывает как признак розыгрыша.
— А, молодец, — говорит женщина, — молодец! Будем тут шуточки шутить, кривляться! Вы хотите, чтоб я сама в полицию пошла?
— Что ж ты мне раньше не помог, когда мне было трудно? — спрашивает Адельмо Фарандола у пса, пока они ковыляют по скользкой тропе к хижине. — Мы бы вдвоем быстрее объяснили.
— Ты прости, конечно, но я на улице остался и даже не слышал, о чем вы говорили!
— Хреново. Ты бы мне помог объяснить. А так я просто вел себя как дурак.
— К тому же почему я… В общем, я пес… Не думаю, что люди привыкли выслушивать псов.
Адельмо Фарандола, чтобы задобрить женщину и не уходить с пустыми руками, купил две буханки хлеба, две бутылки красного вина и пару баночек мясных консервов, которые сейчас тряслись в его драном рюкзаке.
— По-моему, она мне не поверила, — бормочет он.
— Ну, может быть. Что она тебе сказала?
— Пойти в полицию, кажется.
— А ты?
Пауза. Подъем крутой, нужно сосредоточиться на преодолении.
— Я не пойду в полицию. Сами придут ко мне, если чего узнать захотят.
— Может, она к ним сходит.
«Да нет, — думает Адельмо Фарандола. — Не поверила она мне. Ей хотелось только снова в постель, в тепленькое, к какому-нибудь любовнику своему».
Пятнадцать
— А у тебя бывает, что голова кружится? — спрашивает вечером Адельмо Фарандола пса.
— Отчего? — откликается пес, насторожив уши.
— Да так, ничего.
— Мы куда-то пойдем, куда пойдем, а?
Пес начинает подпрыгивать. Адельмо Фарандола уже жалеет, что спросил, не кружится ли у него голова.
Но весна уже наступает, и скоро придется задуматься о том, чтобы переселиться выше в гору, куда не добираются экскурсанты, летом заполоняющие пастбища.
— Видишь ли, я скоро ухожу в горы.
— В горы? Зачем, а мы где?
— Я хочу сказать, еще выше. Не в горы, а на гору.
— А зачем тебе туда?
— Чтоб спокойно было.
Пес растерянно нюхает воздух.
— Здесь недостаточно спокойно?
Старик рассказывает ему про экскурсантов. Пса, похоже, это не сильно впечатляет. Для него экскурсанты означают множество объедков.
В общем, летом, чтобы чувствовать себя по-настоящему спокойно, Адельмо Фарандола выдвигается к старому приюту, теперь заброшенному, на вершине перевала, среди каменных насыпей, откуда закидывает камнями тех редких туристов, которые туда поднимаются. Приют этот представляет собой лачугу из металлических листов и дерева, которая держится не пойми на чем, стоящую в конце невидимой дороги, которой много десятилетий назад ходили лишь контрабандисты, самые отчаянные или самые глупые. Там, наверху, меж тонких металлических стен, человек с трудом может вытянуться для сна на убогом лежбище из старых одеял. А днем ветер завывает в щелях между пластами металла и сотрясает лачугу до самого вечера, когда внезапно стихает.
Вот что Адельмо Фарандола своими словами рассказывает псу.
— Рад за тебя, — говорит пес. — Но понимать отказываюсь. Мне-то что делать? С тобой идти, что ли?
— Если у тебя голова не кружится.
— Да нет вроде бы. Какое мне дело до того, кружится ли она? Я все больше нюхаю.
