Шрифт:
Интервал:
Закладка:
9. Все действительно было очень просто, как и обещал Франсиско. На границе меня даже не попросили открыть чемоданы. В Лисабоне я поселился в маленькой гостинице в центре, за театром «Тринидад», в двух шагах от Национальной библиотеки; портье оказался родом из Алгарве — радушный говорун. По телефону с первой же попытки ответил женский голос, я сказал: добрый вечер, я из Италии, хотел сообщить, что вышел новый перевод Фернандо Песоа, быть может, он вас заинтересует. Через полчаса в книжном магазине «Бертран», ответила она, в журнальном отделе, мне на вид лет сорок, волосы темные, желтое платье.
10. Нуно Менезес ди Сикейра принял меня в два часа пополудни. Утром слуга по телефону ответил мне: граф отдыхает, сейчас принять вас не сможет, приходите к двум. А где находится прах сеньоры? — не могу сказать, сеньор, прошу извинить, приходите, пожалуйста, в два. Номер снял я, как всегда, в гостинице за театром «Триндад», принял душ, переоделся. Давненько вас не было видно, заметил приветливый алгарвиец, пять месяцев, с конца февраля, ответил я, а что работа, поинтересовался он, все по библиотекам? — такая моя планида, откликнулся я.
Площадь Камоэнса была залита солнцем, на голове у поэта расположились голуби, на скамейках уныло расселись исполненные собственного достоинства пенсионеры-старички и какой-то солдат с молодой горничной, в общем, обычная воскресная тоска. По безлюдной Руа дас Шагас изредка проезжали пустые такси; легкий бриз никак не мог справиться с влажным, удушливым зноем. Ища прохлады, я зашел в пустое грязное кафе, на потолке без толку вертелись и гудели огромные лопасти вентилятора, за стойкой дремал хозяин; я спросил соку со льдом, и он, отогнав тряпкой мух, устало открыл холодильник. Я с утра ничего не ел, но голода не чувствовал. Сел за столик и, дожидаясь назначенного часа, закурил.
11. Нуно Менезес ди Сикейра принял меня в барочной гостиной с лепным потолком и двумя большими, изъеденными молью гобеленами на стенах. Весь в черном, с лоснящимися лицом и черепом, он сидел в ярко-красном бархатном кресле; при моем появлении поднялся и едва заметным кивком пригласил меня сесть на диван у окна. Ставни были закрыты, в помещении застоялся тяжелый запах старого штофа. Как она умерла? — спросил я, она страдала скверной болезнью, ответил он, вы разве не знали? Я покачал головой. Что за болезнь? Нуно Менезес ди Сикейра скрестил на груди руки. Скверная болезнь, повторил он. Две недели назад она звонила мне в Мадрид и ничего не сказала, даже не намекнула, она уже знала тогда? Все было уже очень худо, и она это знала. Почему же она ничего не сказала? Должно быть, не сочла нужным, ответил Нуно Менезес ди Сикейра, вы меня очень обяжете, если не придете на похороны, будет только самый узкий круг. Я и не собирался, успокоил я его. Очень вам обязан, еле слышно пробормотал он.
Тишина в гостиной сделалась ощутимой, гнетущей. Я могу ее увидеть? — спросил я. Нуно Менезес ди Сикейра долго мерил меня, как мне показалось, насмешливым взглядом. Это невозможно, произнес он наконец, она в клинике, где умерла, и врач сказал, что состояние тела не позволяет оставить его открытым.
Пора откланяться, подумал я, но зачем тогда он позвонит мне, пусть даже так хотела Мария до Кармо, с какой целью вызвал меня в Лисабон? Было тут что-то странное, непонятное — а впрочем, может, и ничего, просто тягостная ситуация, продлевать которую не имело смысла. Однако Нуно Менезес ди Сикейра еще не все сказал, он вцепился в подлокотники, будто собираясь встать, глаза водянистые, лицо напряженное и злое — он явно с трудом владел собой. Так вы ее и не поняли, проговорил он, вы слишком молоды, слишком молоды для Марии до Кармо. А вы для нее слишком стары, хотел я возразить, но промолчал. Вы филолог, хохотнул он, книжный червь, где вам понять такую женщину! Я бы попросил вас выражаться яснее. Нуно Менезес ди Сикейра встал, подошел к окну, немного приоткрыл ставни. Не обольщайтесь, сказал он, будто вы знали Марию до Кармо, нет, вы знали только одну из ее масок. Я снова прошу вас выражаться яснее. Ну хорошо, улыбнулся Нуно Менезес ди Сикейра, я представляю, что она вам наговорила, сочинила какую-нибудь душещипательную историю о несчастливом детстве в Нью-Йорке и об отце-республиканце, геройски погибшем в Испании, так вот, глубокоуважаемый сеньор, я в жизни не бывал в Нью-Йорке, что же касается Марии до Кармо, то она дочь крупного землевладельца, детство у нее было поистине золотое, а когда мы познакомились пятнадцать лет назад — ей уже исполнилось двадцать семь, — ни одна женщина в Лисабоне не имела столько поклонников, я же только что завершил дипломатическую миссию в Испании, и оба мы просто обожали нашу страну. Он сделал паузу, словно желая придать своим словам больший вес. Да, очень любили нашу страну, подчеркнул он, не знаю, понятно ли вам это. Смотря какой смысл вы вкладываете в свои слова, ответил я. Нуно Менезес ди Сикейра поправил узел галстука, достал из кармана платок и снова заговорил с едва уловимым раздражением, как ни пытался он его сдержать. Выслушайте меня, прошу вас, Мария до Кармо очень любила одну игру. Она играла в нее всю жизнь, и я по обоюдному согласию ей подыгрывал. Я предостерегающе поднял руку, но он не дал мне себя прервать: вы, должно быть, оказались в одном из перевертышей ее жизни. В дальней комнате пробили часы. А может, это вы попали в перевертыш ее перевертыша? — предположил я. Нуно Менезес ди Сикейра снова улыбнулся; прекрасно, сказал он, вполне в духе Марии до Кармо, конечно, вы вправе так думать, хотя это и несколько самонадеянно с вашей стороны. В его приглушенном голосе зазвучали презрительные нотки. Я молча смотрел вниз, на темно-синий ковер с серыми павлинами. Мне бы не хотелось высказываться более определенно, заговорил Нуно Менезес ди Сикейра, но вы меня вынуждаете, должно быть, вы любите Песоа. Очень, подтвердил я. Тогда, возможно, следите и за новыми переводами, которые выходят в других странах. Что вы имеете в виду? — спросил я. Ничего особенного, ответил он, только то, что Мария до Кармо получала из-за границы много переводов, вы меня понимаете? Нет, не понимаю, отозвался я. Скажем так: не хотите понимать, поправил Нуно Менезес ди Сикейра, предпочитаете закрыть глаза — ведь правда глаза колет, и вы живете выдумкой, прошу вас, не заставляйте меня вдаваться в подробности, это банально, ограничимся сутью.
Через окно донесся гудок сирены — наверно, в порт входил корабль, и мне вдруг безумно захотелось быть его пассажиром, въезжать в незнакомый город под названием Лисабон, откуда я позвоню незнакомой женщине и сообщу ей о новом переводе Фернандо Песоа, и женщина по имени Мария до Кармо придет в желтом платье в книжный магазин «Бертран», эта женщина любила фадо и сефардские блюда, и я это уже знал, но тот, что с борта корабля глядит на Лисабон, еще не знает, и, хотя с ним случится то же самое, ему все будет внове. Да, права была Мария до Кармо, saudade — не просто слово, это категория духа. Тоже своего рода перевертыш.
Нуно Менезес ди Сикейра наблюдал за мной молча и спокойно, теперь он был как будто удовлетворен. Сегодня Мария до Кармо вступила в новую жизнь, сказал я, может, хоть ненадолго оставим ее в покое. Он едва заметно кивнул, словно говоря: согласен, именно это я и хотел вам предложить, тогда я произнес: пожалуй, нам больше нечего сказать друг другу, он позвонил в колокольчик, явился слуга в полосатой куртке, Домингос, сеньор уходит, слуга посторонился, пропуская меня, минутку, спохватился Нуно Менезес ди Сикейра, Мария до Кармо оставила вам вот это. Он протянул мне письмо, взяв его с маленького серебряного подноса, стоявшего на столике рядом с его креслом, я сунул письмо в карман и был уже в дверях, когда Нуно Менезес ди Сикейра снова меня окликнул: знаете, мне вас жаль, мне вас тоже, ответил я, хотя оттенки наших чувств, скорей всего, различны. Спустившись по каменной лестнице, я вышел под знойное лисабонское солнце, мимо проходило свободное такси, и я взмахнул рукой.
12. В гостинице я распечатал письмо. На белом листке печатными буквами, без знаков ударения было выведено: SEVER. Я машинально перевернул его в уме и ниже, тоже по-печатному и без ударений, написал карандашом: REVES. На миг я задумался: слово могло быть и испанским, и французским, имея при этом разные значения[52]. В Мадрид мне возвращаться не хотелось, лучше по прибытии в Италию послать чек, чтобы из мадридской гостиницы мне переправили багаж; я поручил портье заказать для меня билет на завтрашний самолет — неважно какой компании. Как, уже отбываете? — удивился портье, первый раз вы так ненадолго. Который час? — спросил я. На моих четверть пятого, сеньор. Ладно, разбудите меня к ужину, сказал я, часам к девяти. Спокойно разделся, закрыл ставни, простыни холодили кожу, и до меня опять донесся далекий гудок сирены, приглушенный подушкой, на которую опустилась моя щека.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Утверждает Перейра - Антонио Табукки - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Бессердечная - Сара Шепард - Современная проза
- Путешествие во тьме - Джин Рис - Современная проза
- Я пел прошлой ночью для монстра - Бенджамин Саэнс - Современная проза
- Школа беглости пальцев (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Измена. Тайна моего босса - Нэнси Найт - Проза / Современная проза