будет.
— Ах ты, бандит! — ласково гудит Сара Абрамовна. — Ты же только умял цельную рыбку!
Кот возмущённо мяукает.
— Даже не начинай, — хлопает она рукой по столу, и котище благоразумно умолкает.
Когда проходит достаточно времени, чтобы утолить аппетит, Чех приступает к делу:
— Неприятность, по которой я к вам пришёл, такая: кто-то визуализирует без разрешения. При этом…он явно вышел из Одессы.
Сара Абрамовна приподнимает тонкую бровь, мол, продолжайте.
— То, что он натворил, меня совсем не радует. Получудище в недочеловеческом обличии. И силы… немалой
— Так почему его не? — Она выразительно проводит ладонью по горлу.
— Рано, — хмыкает Чех. — Так я хоть чувствую чужеродную силу и сумею приманить самого визуализатора. Только вы мне должны помочь.
Он достает из кармана пузырёк с кровью Ябо и кидает Городовой. Та ловит в мгновение, даже не меняясь в лице. Открывает его, втягивает ноздрями запах – в светлых глазах ударяет по песчаному берегу штормовая волна. Касается языком, чтобы почувствовать вкус, так всегда проще понять, откуда пришло создание.
- Вы правы, - мрачно произносит она. – Это наше направление. Корни вашего чудовища в Одессе.
Чех просто кивает. Он рад, что удалось на этом сфокусировать внимание Городовой.
Упоминать про Димку не упоминал. Парень вляпался не по своей воле, да к тому же родом из другого города. Как только Театральник прояснит ситуацию, Мороза в охапку и валить отсюда. На месте уже можно будет разобраться и придумать, куда его спрятать.
Сара Абрамовна собирает со стола тарелки:
— Эммануил Борисович, не облокачивайте на меня свои проблемы. У меня, знаете ли, своих по самое.
Чех снова хмыкает. Пожалуй, постановка вопроса в корне неверна. Если Визуализатор распробует свои уменьица, то…
— Не хихикайте за спиной, — наставительно произносит Сара Абрамовна, — не то ваш чай вам не понравится.
Чех морщится:
— Не люблю чай. Да и вообще мне много чего не нравится.
— Тогда может вам папиросок с собой завернуть? — невозмутимо уточняет она. — Сёма возьмёт мне и ещё скрутит. А то вы видели его, он целыми днями сидит в той беседке, так должен же быть от него хоть какой-то толк!
— Покорнейше благодарю, — отмахивается Чех, проигнорировав возмущение про Сёму. — Лучше расскажите обо всём подозрительном за последнее время.
Она берет высокий стакан с чаем и садится за стол. Чех напоказ кривится. Чай — гадость, и фиг переубедишь. Другое дело ― кофе.
— Да так… — задумчиво протягивает Сара Абрамовна, — разве что Одноглазый буянит, но так не запретишь же…
Порой одесский говор исчезает без следа, словно Городовая и впрямь пытается говорить нормально. А, может, время действует — сейчас весь южный регион говорит почти одинаково.
Только вот услышанное Чеху не нравится от слова совсем. Одноглазый — та еще гадина, которую лучше обходить стороной. А если, не приведи Трое и Сестра, он дал благословение незаконному визуализатору или хотя бы пообещал поддержку… Плохо, в общем. Очень плохо. И как-то крайне печально.
— Расскажите хоть в деталях.
И Сара Абрамовна начинает рассказывать. Долго, смачно, обстоятельно. Для Городовой важно указать всё, иначе картина потеряет смысл. Чех давно не рад, что пришёл к ней, но уходить ещё рано.
— Одноглазый буянит по ночам не только на окраинах, но и выбирается в центр. Я с ним имела разговор, Эммануил Борисович. И шо вы думаете?
— Он вас послал? — вежливо осведомляется Чех, прекрасно понимая, что на цивилизованный диалог Одноглазый не способен в принципе.
Сара Абрамовна смотрит так укоризненно, что на секунду становится неудобно. Чувствуется тугая пульсирующая сила, окутывавшая Городовую с ног до головы. Пульсация чуть щекочет и разливается теплом по коже, однако Чех знает, что может быть, если позволить силе подойти слишком близко. Такой же пепел, как в пепельнице на окне.
— В отличие от некоторых, он вежлив со мной, — невозмутимо сообщает она. — Но сказал, что вот уж неделю, как какой-то сукин сын понавыпускал триг, и они теперь покоя не дают его мальчикам.
Чех невольно крякает, вспомнив «мальчиков» Одноглазого. Камнелюди способны любую тригу пополам переломить, чего тут нервничать? Правда, если триг много… Зар-раза! Ну, кто? Кто вызвал к жизни Ябо, а вместе с ним столь неприятное приложение, которое притягивается кровушкой визуализированного? А вдруг…
Трига – порождение человеческого разума. Когда-то кто-то настолько плотно сумел её всадить в полотно реальности, что никак не вычистить этих тварей. В какой-то момент к ним уже привыкли, считая чуть ли не частью экосистемы. Той самой, к которой обычные смертные люди не относятся никаким боком.
Чеху становится не по себе. Что, если Ябо — не единственный, вызванный к жизни? Если таких подарочков много, то без помощи Стольного не обойтись. А тот сейчас занят по самое не могу — возится с собственными упырями в Киеве.
— Эммануил Борисович, уж не знаете ли, кто причиной тому?
Чех невинно смотрит на неё и пожимает плечами.
— Вот вы мне и поможете. Не хотите же, чтоб в Одессе творились безобразия без вашего ведома?
Сара Абрамовна берет на руки рыжего котищу и ворчит что-то про пользу Следящих. Кот согласно мурлычет.
— С вами связываться — это такая головная боль, я вам говорю. Но мне не нужен этот гембель на больную старую голову. Я таки прочешу Одессу и достану вам того шлимазла, только не делайте мне нервы.
Тирада малоприятная, но убедительная. К тому же да, все безобразия должны происходить исключительно с ведома Следящего.
Чех бросает взгляд в окно и хмурится. Темно. Театральник, наверно, в ярости. Пора уже покидать страшно гостеприимную во всех смыслах хозяйку.
Попытку попрощаться срывает пронзительный звонок мобильного. Чех смотрит на экран — Дима. Что, уже куда-то вляпался?
— Да? — получается хрипло и отрывисто.
— Ты ещё долго? — интересуется Дима немного отрешённо. — Мы уже всё, стоим тут у входа.
Чех приподнимает бровь, представив картину.
— Стоим?
— Ну, да. С этим чу… ну, приятелем твоим, — нехотя произносит Дима, и тут же добавляет совсем тихо, — давай быстрее, у меня ощущение, что он всё-таки готов полакомиться человечиной.
Чех невольно фыркает, чем вызывает недоумение на лице Сары Абрамовны.
— Хорошо, скоро буду. ― Нажимает отбой и почти извиняющимся тоном произносит: — Прошу простить, но дела. Обед был сказочным. Возможно, будем видеться чаще, когда я перееду в Одессу.
