Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Около пятнадцати, – отвечал отец.
– Около? Неужели вы не знаете точно?…
Отец только ухмыльнулся и перевел разговор на другую тему. Он, конечно, отлично знал, сколько у него детей, но разве можно вести счет детям, как будто это поголовье скота или мешки батата! Боюсь, что на этом принципе основана и статистика народонаселения в нашей стране.
Но вернемся к письму. Мысленно отбросив те фразы, в которых не было милой непосредственности Эдны, я принялся слово за словом анализировать содержание письма, чтобы выяснить ее отношение ко мне. Меня несколько разочаровало обращение «дорогой Одили» – ведь в своем письме я называл ее «мой бесценный друг Эдна». Если влечение обоюдно, женщина должна отвечать на письмо с равной или разве что чуточку меньшей сердечностью и теплотой; скажем, в данном случае она могла бы назвать меня «мой дорогой друг Одили». Зато в самом тексте письма кое-что показалось мне обнадеживающим, наибольшее же значение я склонен был придать пожеланию «сладостных сновидений». Одним словом, я воспрянул духом и укрепился в своем решении повести атаку против Нанги.
Вернувшись в родную деревню, я прежде всего постарался подобрать себе телохранителей. Я выбрал четырех парней и старшим назначил известного головореза по имени Бонифаций, который бог знает откуда появился в нашей деревне несколько лет назад. В то время он не говорил на нашем языке, да и теперь предпочитал ломаный английский. Не могу сказать, правда ли это, но ходили слухи, что у него в предплечье только одна кость вместо положенных двух. Случалось, он вел себя так, будто и в голове у него тоже не все в порядке. Он и сам этого не отрицал и охотно рассказывал, что повредился в уме после того, как в детстве сорвался с дерева и ударился затылком оземь. Жалованье я отвалил ему немалое – десять фунтов в месяц с моими харчами; трое остальных получали значительно меньше. Когда я отправлялся куда-нибудь по делам, Бонифаций усаживался рядом со мной, а его помощники – на заднее сиденье. Число опасных инцидентов во время таких поездок непрерывно росло, и в конце концов я разрешил им брать с собой кое-какое оружие, исключительно в целях самозащиты. Под сиденьем у нас лежало пять тесаков, несколько пустых бутылок и куча камней. Потом пришлось прихватывать еще две двустволки. Я согласился на это скрепя сердце и лишь потому, что хулиганы и головорезы из «Юного авангарда Нанги», сокращенно «Нангард», не оставляли нас в покое. Нангардистов с каждым днем становилось все больше. Они объявили, что ставят своей целью «уничтожение всех врагов прогресса» и «победу истинного нангаизма». Парни, на которых мы как-то наткнулись, несли плакат: «Да здравствует нангаизм! Самалу – предатель».
Впервые увидев свое имя на плакате, я сразу вырос в собственных глазах. Да и стычка с нангардиетами доставила мне немалое удовольствие: трусы, преградившие нам дорогу, бросились врассыпную, когда Бонифаций, ухватив за ворот двух самых задиристых, сшиб их лбами и швырнул на землю. Надо было видеть, как они рухнули, словно подрубленные пальмовые стволы. В этом бою я захватил свой первый трофей – плакат с моим именем, а противники разбили камнями ветровое стекло моей машины. Как ни смешно, с тех пор я стал искать свое имя на вражеских плакатах и испытывал разочарование, если не обнаруживал его или оно попадалось мне слишком редко.
Однажды Бонифаций и один из его подручных разбудили меня чуть свет и потребовали двадцать пять фунтов. Я отлично понимал, что мне не избежать вымогательства с их стороны, а потому не спрашивал с них отчета за каждый израсходованный пенни. Однако не следовало забывать, что вверенные мне деньги принадлежат Союзу простого народа. Я должен был все же, хотя бы для очистки совести, контролировать своих молодцов.
– Я ведь только вчера дал вам десять фунтов. – Я хотел было напомнить им о том, что в отличие от наших противников мы весьма ограничены в средствах. Но Бонифаций прервал меня.
– Да ты что? – возмутился он. – Не хочешь дело делать, так и скажи – я даром время терять не стану. Или ты думаешь, что с Нангой можно справиться одной болтовней? Пускай правительство раскошелится, иначе мы его не осилим.
– На тигра с голыми руками не идут, – подхватил его товарищ, прежде чем я хоть словом успел рассеять чудовищное заблуждение Бонифация относительно источника наших средств.
– Правительство нам денег не дает, – сказал я наконец. – Мы – Союз простого народа. Маленькая партия, которая хочет помочь бедным людям вроде вас. С чего бы правительству нас финансировать?
– Так откуда твой… как его там… Союз берет деньги? – озадаченно спросил Бонифаций.
– У нас есть друзья за границей, – многозначительно ответил я, не желая выдавать своего неведения. В пылу борьбы я и думать забыл об этой стороне дела.
– А нельзя ли послать твоим друзьям телеграмму? – спросил подручный Бонифация.
– Сейчас не время об этом говорить. Скажите лучше, на что вам понадобилось двадцать пять фунтов? И куда вы дели вчерашние десять?
Я чувствовал, что надо проявить твердость, и это подействовало.
– Три фунта десять центов мы дали полицейскому, чтобы он сорвал плакат против нас. Один фунт десять центов – секретарю суда, чтобы он не подымал шуму из-за этого плаката. Два фунта…
– Хорошо, – перебил я, – а на что вам еще двадцать пять?
– Говорят, Нанга приехал вчера из столицы.
– Ну и что? Вы и его хотите подмазать?
– Ладно, хозяин, сейчас не до шуток. Мы хотим заплатить кое-кому, чтобы ночью спалили его машину.
– Что?! Нет, этого делать не нужно.
С минуту все молчали.
– Послушай, хозяин, – заговорил наконец Бонифаций. – Я тебе уже сказал: если ты это дело не всерьез затеял, так лучше сиди себе дома и никуда не лезь. А ты корчишь из себя джентльмена… Министром так еще никто не становился… Ну, да мне плевать, поступай как знаешь.
Отношение отца к моей политической деятельности оставалось для меня загадкой. Как я уже говорил, он был председателем местной организации ПНС, и я уже решил, что под одной крышей нам теперь не ужиться. Но я ошибся. Он считал (хотя не высказывал этого прямо), что побудительный мотив всякой политической деятельности – погоня за наживой, и, надо сказать, этот взгляд куда больше отвечал господствовавшему в стране умонастроению, чем возвышенный образ мыслей чудаков, вроде меня и Макса. О моих делах он заговорил со мной один-единственный раз: спросил, даст ли мне моя «новая» партия достаточно денег, чтобы бороться с Нангой. Он в этом явно сомневался. Но пока что он был доволен моими успехами и особенно машиной, которой он пользовался чуть ли не больше, чем я сам. Обоюдная неприязнь, уже ставшая для нас привычной, была на время забыта. Однако очень скоро наши отношения переменились, а затем переменились еще раз.
Как-то мы сидели с отцом в нашей летней пристройке и читали вчерашние газеты, которые я купил в местной парикмахерской «Веселый цирюльник», как вдруг я увидел на дороге приближающийся «кадиллак» Нанги. Я хотел было скрыться в доме, но потом передумал. Мне не из-за чего было волноваться, ведь это не я, а он пожаловал, куда его совсем не звали. Отец в полном недоумении смотрел на незнакомую машину, подкатившую к дому. Я сказал ему, что приехал Нанга. Отец поспешно потянул на голое тело фуфайку и выскочил встречать гостя. На лице его блуждала нерешительная, заискивающая улыбка, которую у нас метко называют «тухлой». Я не поднялся с места, делая вид, что читаю газету.
– Привет, Одили, мой грозный соперник, – поздоровался со мной Нанга с напускным добродушием.
– Привет, – сухо ответил я.
– Как ты здороваешься с министром! – прикрикнул на меня отец.
– Оставьте его, сэр, – сказал Нанга. – Мы с ним любим иной раз обменяться любезностями. Посмотреть со стороны, так кажется, вот-вот горло друг другу перегрызем.
Я уселся поудобнее в своем соломенном кресле и загородился газетой. Нанга сделал еще несколько попыток вызвать меня на разговор, но я упорно молчал, хотя отец глупейшим образом накричал на меня и даже угрожающе сжал кулаки. К счастью для нас обоих, он меня не тронул; случись такое, моя песенка была бы спета – кто же захочет отдать свой голос за человека, поднявшего руку на своего отца? Уже задним числом я припомнил, что Нанга, горячо заступавшийся за меня или, во всяком случае, делавший вид, что заступается, вдруг умолк, 'явно надеясь, что отец не сумеет сдержать себя. Убедившись, что надежды его не оправдались, он с искусно разыгранным простодушием снова обратился к моему отцу:
– Не принимайте все это так близко к сердцу, сэр. Когда же и поартачиться, как не в молодые годы?
– Пусть заведет себе собственный дом и хоть на голове ходит, а здесь еще я хозяин. Меня-то он ни во что не ставит, но зачем обижать почетного гостя?
– Пустяки, сэр. Я здесь не гость. Я у вас, как у себя дома, ведь вы мне все равно что отец. Если мы и добиваемся чего-нибудь там, в столице, то только благодаря поддержке таких людей, как вы. А эти молокососы, которые несут всякую чушь обо мне, – разве они что-нибудь смыслят? Прослышали, будто Нанга прикарманил десять процентов комиссионных, и ну драть глотку. Им и невдомек, что все комиссионные идут в партийный фонд.
- Стрела бога - Чинуа Ачебе - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Жена декабриста - Марина Аромштан - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских - Роланд Харингтон - Современная проза
- Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева - Современная проза
- Добро пожаловать в NHK! - Тацухико Такимото - Современная проза
- Факел свободы - Дэвид - Современная проза
- Люпофь. Email-роман. - Николай Наседкин - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза