в ее киску сегодня вечером.
— Я ухожу, Сэм.
Никогда.
Ее признание, произнесенное шепотом, пронзило последние нити моего здравого смысла. Ее затаенные насмешки превратили мой самоконтроль в настоящий костер. Сегодня вечером Лола пойдет только в одну сторону, и это со мной. Хищники не торгуются со своей добычей. Здесь нет красивых сделок, подлых подвохов или закулисных сделок. Они выслеживают и набрасываются, они крадут и ломают.
Ее входная дверь открыта, и это пахнет приглашением.
Я не издаю ни звука, проскальзывая внутрь, тяжелая тишина сдавливает меня, как бархатный кулак. Я медленно, как кошка, иду по коридору, хотя знаю каждый дюйм этой квартиры наизусть. Я направляюсь прямо в спальню, потому что она ведет меня именно туда. Сладкий аромат ее возбуждения безошибочно угадывается за обычными цветами и цитрусовыми.
Я останавливаюсь в дверях, от предвкушения мой член каменеет. Мы снова нарушаем правила. Мы преодолеваем все больше невидимых барьеров. Делай плохие вещи со мной, Лола… Разделить наше удовольствие будет вдвойне приятнее.
Я открываю дверь, легчайший скрип нарушает тишину. Я слышу ее дыхание в темноте. Быстрые, неглубокие хрипы. Звуки, из которых так легко сделать крик.
Шторы задернуты. Луна скрывается. Я вор в ночи, когда пересекаю комнату, чтобы добраться до кровати, краду сердца и добродетель с гребаной улыбкой на лице. Именно тогда она делает свой ход, бросаясь в коридор вихрем бешеных шагов. Ее тихий крик снова разрушает тишину, когда она врезается прямо в меня.
Я хватаю ее за руку и прижимаю к ближайшей стене, прижимая ладонь к ее нежному рту, в то время как мои бедра удерживают ее тело в плену. — Встань в позу, Лола Каррера, — говорю я хрипло, опьяненный ее яростью и хрупкостью. — Шоу не закончится, пока я не скажу, что это так.
Ее приглушенные крики становятся громче под моей ладонью, и ее острые зубы впиваются в мою кожу.
Расстроенный, я разворачиваю ее и вдавливаю свою пульсирующую эрекцию в ее задницу. Твою мать. Ощущение ее тепла, снова прижавшегося ко мне, уносит прочь все мои ночные фантазии. Этого достаточно, чтобы моя рука соскользнула с ее губ.
— Отвали от меня к чертовой матери! Она упирается ногой в стену, пытаясь опрокинуть меня назад.
— Это действительно то, чего ты хочешь?
— Хочешь? Она играет со словом, как с нежеланным подарком. — Ты не хочешь меня, Сэм Колтон… Сандерс… Как там тебя, черт возьми, зовут. Ты можешь сбросить маску прямо сейчас. Я знаю, кому ты предан. Ты видел, как Трой Дэвис надул меня, поэтому воспользовался случаем. Ты заклеймил меня для него… Ты заклеймил меня для Данте Сантьяго.
— Я заклеймила тебя для себя. — Я прижимаюсь губами к ее плечу, когда она шипит единственный упрек.
— А как насчет той ночи? В переулке? Я улавливаю, как у нее перехватывает дыхание.
— Не отрицай, что ты этого хотела.
— Чушь собачья! Это было отвратительно. Ты больной!
— Тогда будем больными вместе. Взбешенный, я посасываю ее кожу так сильно, как только могу, создавая еще одну отметину, которую будет не так-то легко скрыть. Она визжит и вздрагивает, но, опять же, ее не так-то легко покорить.
— Мой брат вернется с минуты на минуту, и когда он увидит тебя…
— Что он сделает? Я задираю ее платье вокруг бедер, усмехаясь про себя, когда она не одергивает его обратно. — Скажи мне кое-что, Лола… Он приехал сюда, чтобы утащить тебя обратно в Мексику? Будешь ли ты добровольным пассажиром или все это время будешь кричать внутри, потому что папочка забирает все твои мечты и пожелания и топит их в реке под названием Каррера?
Ее тело обвисает. Я только что превратил ее правду во что-то реальное и уродливое.
Как последний ублюдок, я пользуюсь ситуацией и вонзаю колено между ее ног, раздвигая их шире.
— Как давно ты знаешь? — хрипло спрашивает она. Она почти подчиняется, когда я провожу большими пальцами по нижней стороне ее груди.
— С твоего первого дня в Рутгерсе. Я провожу рукой между ее бедер, двигаясь вверх; ухмыляюсь, когда она отталкивается от меня, издавая стон.
— Это было больше месяца назад.… Сантьяго мог прийти за мной в любое время…
— Но он этого не сделал. Я достигаю влажной вершины ее бедер и просовываю палец ей в трусики. Я так близок к тому, чтобы сойти с ума из-за этой женщины, что это нереально. Еще один хриплый стон, и я буду лишать ее девственности до конца ночи.
— Предполагается, что я должна выразить свою благодарность? Прошипев это слово, она снова пытается оттолкнуть меня. — Ты знаешь, что он сделал с моей матерью восемнадцать лет назад? Со мной?
— Подбрось историю в воздух, и факты каждый раз будут выглядеть по-разному, Лола. Твой отец прислал ему и моему отчиму приглашение на их собственные гребаные убийства. Им повезло. Твой отец разозлился. Намек на два десятилетия анархии на Восточном побережье.
— Ты лжец!
— А ты гребаная сумасшедшая, — рычу я, теряя самообладание. Выставляешь свою киску напоказ в том ночном клубе… Отсасываешь у этого мудака раньше времени.
Она замирает. — Ты причинил ему боль?
— Чертовски верно, я это сделал. Я ущипнул ее набухший клитор в восхитительном наказании, вдыхая ее болезненные стоны, как кислород.
- ¡Ay Dios mío! — выдыхает она и вздрагивает, проклиная меня по-испански. — ¡Hijo de su puta madre!11
Она права. Я сукин сын. Во многих отношениях. При этих словах я вонзаю свой средний палец так глубоко в нее, что она теряет равновесие, ударяясь ладонями о стену, пока я кружу и растягиваю ее, подготавливая к еще большему сюрпризу.
— Ты сумасшедший! — кричит она, изгибая бедра для большего.
— Без ума от тебя. Тебе нравится, Лола? Это возбуждает твой интерес? Ты собираешься спуститься со своей башни из слоновой кости, чтобы посмотреть поближе? Может быть, нам стоит забраться наверх вместе? С этими словами я даю ей именно то, что ей нужно, вводя в нее второй палец. Я безжалостно вкачиваюсь в ее тело, пока она снова чертыхается.
— Боже, я тебя ненавижу!
— Чувство взаимно.
— Ты подонок, — стонет она, сжимая мои пальцы, когда ее киска начинает дрожать.
— Ты дразнилка.
— Ты грязный pendejo12 Сантьяго!
— И ты моя!
Убирая пальцы, я разворачиваю ее обратно, прижимаясь губами друг к другу, чтобы заглушить ее следующее оскорбление. Я пробую персики и сливки, облегчение и отчаяние, прежде чем крики и тяжелые шаги на парковке снаружи возвращают нас по спирали на землю.
Черт.
Отрывая свой рот от ее, я хлопаю ладонью по нему. — Не издавай ни звука, черт возьми.
