реви, держись. Никто нас в кутузку не заберёт, — сказал он, но собственным словам не поверил.
Глава 8
— Это вы новый доктор? Ну, наконец-то явились!
Дама в сиреневом платье с кружевами и такого же цвета шляпке с фазаньим пером и розовыми искусственными цветами вовсе не скрывала своего раздражения. Лет сорока, высокая, худая. Узкое аристократически бледное лицо, тонкий породистый нос, искривленные в презрительной усмешке губы. Если бы не эта усмешка — скорее, гримаса — женщину можно было бы назвать красивой, и даже очень. Однако, гнев ее вовсе не красил… Впрочем, гнев не красит никого.
Чуть позади, во дворе стояла изящная коляска на пневматических шинах, запряженная парой серых, в яблоках, лошадей. Кажется, такие назывались — ландо. Кучер в черном котелке, лаковый кузов… еще в коляске кто-то сидел…
— Э, сударь! Да вы меня слышите ли? C’est un putain de truc! (Это же черт знает что!) — добавила дама, похоже, что по-французски.
— Ну да, я доктор! — Артем вовсе не собирался ни с кем ссориться, да и всяких пациентов на своем веку повидал. — Проходите, прошу… Что-то случилось?
— Oh, mon Dieu! Нет, я просто так зашла, чаю с вами испить!
Сразу было видно, что посетительница привыкла повелевать и не терпела никаких возражений.
— Так что же? — спокойно повторил доктор.
— Господи! Mon fils… Сын, понимаете? Он, верно, простудился и… Все время кашляет и мы просто не знаем, что делать!
Дама нервно потеребила кружевной носовой платок и, наконец, представилась:
— Вера Николаевна Ростовцева… помещица. Vous ne me reconnaissez pas? (Вы меня, что же, не узнали?) Je vous vois pour la première fois. (И я вас вижу в первый раз). J’ai entendu quelque chose… (Так, кое-что слышала)
— Так сына… Сына-то ведите!
Помещица обернулась:
— Юра! Юрочка! Иди, милый, сюда… Платон, помоги ему…
— Сделаем, барыня!
Приподняв котелок, кучер проворно соскочил с козел и помог выбраться светловолосому мальчику лет двенадцати, тоненькому, с бледным, несколько осунувшимся лицом и болезненным румянцем на щеках. Вылезая, мальчишка закашлялся… Нехороший такой кашель, да-а…
Однако, тут не простой простудой пахнет.
— Здравствуйте, господин доктор, — подняв глаза, вежливо поздоровался Юра.
— Здравствуй, дружок! Сейчас мы тебя осмотрим. Ты, пожалуйста, не бойся…
— А я и не боюсь. С чего вы взяли?
Сказал — и снова закашлялся. Ох, не нравился Артему его кашель.
— Проходите, прошу… Вот, по крыльцу, в смотровую.
Иван Палыч галантно предложил даме руку. Та фыркнула, но от помощи не отказалась:
— Мы, кончено, и в город бы могли… Но, раз уж рядом больница есть! Тем более, мой супруг — в Совете попечителей! Ну, вы, верно, знаете…
— Вот… налево теперь… Присаживайтесь, вот, на стулья.
— О, Боже! И это вы называете стулья?
Убогий шкаф, старое зеркало, обшарпанный конторский стол… Даже портрет государя выглядел каким-то непрезентабельным, царь словно бы поник головой, стесняясь висеть в этом вот кефиром заведении. Да, девчонки под руководством Аглаи помыли пол, и повесили на окна веселенькие ситцевые занавески, даже почистили ширму, но…
— Ну? — Артем больше не обращал внимания на все закидоны Ростовцевой… точнее — старался не обращать. — На что жалуетесь?
— На дороги! — гневно выкрикнула Вера Николаевна. — Впрочем, это верно, не к вам… Ничего! Доберусь я до Управы! Проверим, на что деньги уходят… Может и мебель вам получше купят, а то просто какой-то horreur! Но это если воровства не обнаружится тут.
— Вера Николаевна! — усевшись за стол, доктор строго взглянул на посетительницу. — Вера Николаевна, я бы просил вас перестать кричать. В палатах — больные, им нужен покой.
— Что-о?
— Лучше послушаем вашего сына… раз уж пришли… Юра, дружок! На что жалуешься?
— Я? Ни на что! — мальчишка горделиво вскинул голову. — Я же мужчина! И дворянин!
— Никто и не сомневается… — спрятал улыбку Артем. — И все же… что тебе мешает? Вот, я смотрю — кашель. А что еще?
— Ну-у… температура небольшая… Еще устаю часто…
Юный пациент снова закашлялся, прикрыв рот носовым платком.
— Температура тридцать семь и пять, — пришла на помощь Ростовцева. — Держится уже вторую неделю. А, может, и раньше была — так он разве скажет? Ночью не спит, все кричит, ворочается… Пот градом! Не ест почти ничего, похудел — смотреть страшно. Да вы сами видите. И кашель этот… ох, Господи-и…
— Что же, послушаем… Сними рубашку, дружок. Вон там, за ширмой… Да! И дай-ка сюда свой платок. Давай, давай не стесняйся — я ж все-таки врач! А у врача — как на исповеди.
А на платке-то кровь! И «мокрый» кашель… В сочетании с утомляемость и бессонницей…
Взяв стетоскоп, Артем прошел за ширму. Все же хорошо, что специализация только в ординатуре.
— Дыши… не дыши… Та-ак… Дышать больно? Только честно, как на исповеди!
Мальчишка застеснялся:
— Ну-у… вообще-то — да.
— Одевайся.
Что ж, картина ясная. Судя по всему — туберкулез или, как здесь говоря — чахотка. Причем — в достаточно запущенной стадии. Парнишка-то может и умереть, и очень быстро.
— Не буду вас пугать, Вера Николаевна… Но, Юре лучше остаться здесь. По крайней мере, мы его подлечим.
— Здесь? — Ростовцева нервно покусала губы. — А это… обязательно?
— Понимаете, здесь все-таки больница. Постоянный присмотр. А дома у вас? Я ведь могу и не успеть…
— Все так страшно? — глаза женщины побелели. Похоже, сына она все-таки любила.
— Если б не война, я бы посоветовал вам съездить с Юрой куда-нибудь на Юг, — ушел от ответа Артем. — Месяца на три. Крым, Черное море…
— Ах, мы когда-то ездили в Ниццу, — Вера Николаевна прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась. — Гуляли по Английской набережной, купались. Какое чудесно лавандовое мыло там, на базаре… Так! Значит, говорите — лучше оставить?
— Да!
— Ты слышал, Юра? Что ж… Лечись!
— Надо — так надо, — вздохнув, пожал плечами мальчишка.
А парень-то не в мать. Спокойный, не истерит… Мужчина!
— Ну, до встречи, милый!
— До встречи…
— Вы только сегодня же пришлите с кучером пижаму или ночную рубашку… Можно еще домашнее одеяло, тапочки, посуду… — провожая женщину, напомнил Артем.
Едва они вышли в коридор, как из второй палаты послышался вдруг жуткий
