Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Животные снова появились, и с этим уже ничего не поделаешь.
– Может, это души Анютика и Гердусика? – спросила как-то Соника.
– Православные не признают переселение душ, – вздохнув, ответила Наталья Васильевна.
– А кто сказал, что собаки – православные? Может, они – буддисты?
– Может, – неопределенно ответила Наталья Васильевна.
– И они тоже будут наши че-эс?
– Разумеется, они тоже будут членами нашей семьи. Так решился этот новый, возникший так внезапно, «звериный» вопрос.
12
Ещё три недели прошли тихо, без каких-либо заметных событий. Жара постепенно спала, темнело теперь раньше, но уличные сборища местной и залетной молодежи по ночам по-прежнему не утихали и даже становились всё более буйными.
В один такой обычный день к ним явился электрик Гадалыч и сказал, что в сельсовет звонили из прокуратуры, сказали, что она, то есть Наталья Васильевна, должна в среду приехать на прием. Причина – новые обстоятельства по делу о гибели бывшего учителя географии Бориса Алексеича… Сказал, но всё не уходил, рассеянно поглядывал по сторонам. Удивлялся наверное, подумала Наталья Васильевна, откуда добро взялось – хозяйственная утварь и прочее. Не все тайники даже ему известны! Её эта победная мысль порядком повеселила.
– Вот смотрю, всё крадут, а эта фотография как висела, так и висит, – сказал он, указывая на старую рамку над кроватью.
– Да, видно, никому она не приглянулась, – согласилась Наталья Васильевна. – Висит здесь с тех пор, как я этот дом купила. – Валялась среди всякого хлама, но даже стекло цело осталось.
– Вылитый Николай, только в солдатской форме, – неодобрительно сказал Гадалыч. – Какого года эта фотография?
– Четырнадцатого, так на ней написано. Это, я думаю, родители хозяина дома, а мальчик – сам хозяин в детстве.
– Ну, вылитый Николай! – продолжал разглядывать семейное фото Гадалыч. – Тогда знать любила фотографироваться в простых одеждах, чтобы народу понравиться. А мальчику лет семь… Похожи, похожи все… Как есть – царь с царицей и сыночек ихний.
– А ты сам-то хозяина этого дома в глаза видел? – спросила Наталья Васильевна, поспешно снимая фотографию со стены и пряча её под кофту.
– Он уехал из села сразу после войны. Я тогда мамкину сиську сосал, так что этого знать не могу – какой он вид имел. Потом здесь жили школьные учителя, потом лет десять никто, а потом вот вы… И что тебе этот дом дался? Я тебе хороший дом найду, со всею усадьбою, как раз за моими огородами. Варвара продает. А то, что тут одни живете, без соседей, как на хуторе. Скучно так жить.
– Да что это вас так волнует! – искусно засмеялась Наталья Васильевна. – Мне и хочется тишины.
– Ну ладно, пойду, – сказал Гадалыч неохотно и ушёл, бесшумно ступая по скрипучим половицам в сенях.
Ломая голову над тем, что же такое новое они там, в прокуратуре открыли, Наталья Васильевна меньше всего ожидала услышать то, что ей привелось услышать.
Её пригласили на допрос – по подозрению в убийстве Бориса Алексеича.
Следователь, долго и бестолково беседовавший с ней, сразу сказал, что не верит в эту чепуху, но «улики однозначно указывают»… Она была у Бориса Алексеича в ту ночь, нашлись очевидцы, и люди видели, как она уходила из его дома одна. А перед этим слышали, как он кричал.
– Припомните, вы пошли к нему, вам, наверное, что-нибудь понадобилось, ну спички там или гвозди… Он был, как говорится, выпимши, возбудился и всё такое… А вас знают на селе, как человека определенной ориентации…
– Что такое?
– Ну, в том смысле, что вы, чуть «что такое», хватаетесь за топор…
– Да, было такое один раз – когда бросали камни в окна и по калитке целую неделю, едва стемнеет, и орали – «ведьма!», «ведьма!» и всё прочее… А милиция на все мои заявления никак не реагировала, а в доме находился младенец девятимесячный… И битые стекла однажды упали на постель ребенка… Да, тогда я действительно выскочила с топором в руках из дома и разогнала этих ублюдков.
– И подействовало?
– Ещё как! Но какое это имеет отношение к смерти Бориса Алексеича? Мы разговаривали с ним довольно долго в тот вечер, ну и что? Мы с ним и раньше часто беседовали. Он был умный, интеллигентный человек. Мне с ним было интересно. Ну и что? Что тут такого?
– Я тоже, извините, так думаю, но в селе говорят иное.
– Да кто говорит?
– Люди.
– Какие люди? Шишок что ли?
– Короче, будем разбираться.
– Я могу идти?
– Идите. Пока.
13
Под вечер, когда Наталья Васильевна и Соника сидели на веранде и ели молодую картошку с малосольными огурцами, внизу огорода, за ольхами, ей послышался странный шорох.
Это не были корова или собака, это определенно был человек. Его не было видно, но она его почувствовала.
Кто-то наблюдал за ними. Ей сделалось нехорошо. Их выслеживают…
Надеясь на обычную чуткость своего сна, она не очень опасалась внезапного нападения. Тем более что пролезть через сирень без шума и треска вряд ли кому удастся. Окна, затянутые полиэтиленом, – не Бог весть какая защита, но сквозь полиэтилен ничего не видно, и, к тому же, встретиться с ней лицом к лицу, имея дурные намерения, да ещё ночью, здесь вряд ли бы кто решился.
Это она знала.
Её боялись. Точнее, боялись не столько её, сколько своих собственных страхов по её поводу.
А зайти ночью в дом, где нет электричества, но есть люди, тоже вряд ли посмеют.
Когда случайно в лесу ей встречались грибники, она это замечала не раз, то, едва завидев её, спешно удалялись в противоположном направлении.
Она спрашивала Машу о причинах столь странного поведения селян, та ей объяснила:
– Ты же не боисси в лес одна ходить. А не местная! Мы в лес одне не ходим. А ты – ходишь. Как знать, что ты там делаешь?
– Ягоды собираю, грибы. Ну, ещё травы, коренья… Что ещё можно в лесу собирать? – отвечала Наталья Васильевна, смеясь.
– И ни разу не заплутала? Откуда лес знаешь? Будто век издеся жила.
– Просто умею ориентироваться на местности. В студенчестве часто в походы ходили по Подмосковью.
– Откуда знаешь, какой травой что лечить надо? – продолжала пытать её Маша.
– Не знаю, интуиция, наверное…
– Говоришь – бабушка, трое внуков, а сама молодая. Ладно бы – молодилась, так нетути этава! Вот и боисси таких баб, кто знает, что у них на уме?
Наталья Васильевна засмеялась.
– Она всё смеётся! Знаешь, как людей бесит эта твоя привычка? – сказала Маша очень сердито.
– А что ж мне, плакать что ли? – сказала Наталья Васильевна, однако, переставая смеяться. – И ты, Маша, меня боишься?
– Я никаво не боюся, – зло сказала Маша, плюнув под ноги, – и тебе не боюся, но остерегаюся всякава.
И это Маша, с которой они знаются уже без малого полтора десятка лет!
Так что же говорить о других?
Вечером они сидели долго на крыльце. Легли в постель, когда было уже около одиннадцати. Незаметно для себя, Наталья Васильевна задремала – менялась погода. Подбирался циклон, и её клонило ко сну ещё днём.
– Нота, слышишь? – тихо спросила Соника свистящим шёпотом. – Слышишь? Во двор кто-то вошёл. Цепочка на калитке звякнула…
Наталья Васильевна мгновенно проснулась.
– Быстро одевайся! – сказала она.
– Хорошо, я скоро, – ответила Соника и бесшумно выскользнула из постели.
План спасения на такую вот экстремальную ситуацию у них был давно разработан. Ложась спать, они всегда оставляли наготове, рядом с постелью, полный комплект одежды для сырой и прохладной погоды. Тут же стояли наготове сапоги.
Одеться – секундное дело. И вот она уже в сенях, благо, двери в доме нет, только занавеска. Небольшое круглое отверствие-глазок, через которое они обычно продевали веревочку, «замок» от честных людей, было свободно. Через него виднелось ещё не темное небо.
– А мне куда? – шёпотом спросила Соника, стоя на пороге кухни под занавеской.
– Стой пока у окна, на кухне, если что, я подам сигнал рукой. Тогда вылезешь из окна на яблоню.
– Хорошо, – сказала Соника, потуже подвязывая пояс плащика. Наталья Васильевна напрягла слух – было тихо, очень тихо, но в этой густой и вязкой тишине она всё же различала едва слышные, по-кошачьи мягкие шаги.
Кто-то осторожно поднимался на крыльцо.
Этот кто-то был босой.
Она, забыв о страхе, вся обратилась в слух. Вот он уже на крыльце, у самой двери. Отверстие-глазок закрылось – пытаются заглянуть в сени?
Но оттуда, с улицы, вряд ли что видно. Ещё несколько секунд – потом чиркнула спичка, что-то пролилось, запахло соляркой и вспыхнул огонь. Дверь потихоньку начали тянуть на себя, потом осторожно подвигали вверх-вниз, пытаясь сбросить возможный крючок или высвободить задвижку.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Ленкина свадьба - Ирина Мамаева - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Дочь фортуны - Исабель Альенде - Современная проза
- Легкие горы - Тамара Михеева - Современная проза
- В Камчатку - Евгений Гропянов - Современная проза
- Дом на набережной - Юрий Трифонов - Современная проза
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза