Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я пришла сообщить вам хорошую весть… Райисполком поддержал ваш проект, – торопливо сказала Маша, почти не слыша своего голоса.
В этот момент все, чем жила она до сих пор, отодвинулось от нее. План затопления малярийного болота, радость от выздоровления больных, ночные часы над книгами – все стало незначительным. Был один Никита Кириллович – большой, широкоплечий, с золотисто-карими сияющими глазами. И ничего другого в этот момент не существовало.
Никита Кириллович что-то говорил, но Маша не слушала его. Она была во власти новых для нее ощущений, они и радовали и пугали ее. И только когда подошли и остановились около них пятеро рыбаков, она опомнилась и, смущенно протягивая каждому руку, подумала, что двое из них были ее пациентами. Вот этот высокий, с острой рыжей бородкой на худощавом лице болел малярией. А круглолицему миловидному пареньку она оперировала ладонь правой руки. Маша поздоровалась с ним и, не выпуская его руки, повернула ее вверх ладонью, притянула поближе к костру и осмотрела рубцы.
– Все в порядке? – весело спросила она.
– Великолепно, Мария Владимировна! Лучше, чем было! – восторженно воскликнул он, и все засмеялись.
И от этого смеха смущение Маши прошло, ей стало просто и хорошо. А рыбакам в их постоянном одиночестве был приятен каждый новый человек, особенно же эта девушка, о которой много хорошего говорилось по селу.
Остальных рыбаков Маша видела впервые. Один, небольшой, коренастый, – Никифор, с резким, почти женским голосом. Другой – Василий, немного хромой на левую ногу. Он был ранен в Отечественную войну и даже здесь, в тайге, не расставался с медалями. Третий – старик Пантелей Соркин, с седыми волосами, ниже ушей спускающимися из-под фуражки.
Он придвинул к костру круглую чурку и приветливо сказал:
– Садись, доктор.
Ей не хотелось сидеть, но она послушалась старика – села и осмотрелась.
В нескольких шагах от костра в темноте фосфорическим светом блестела вода. Казалось, что она остановилась и задремала в своих отлогих песчаных берегах, звезды ясным мерцанием как бы улыбались ей, и какие-то бессонные птицы баюкали ее мелодичным пересвистыванием.
Неподалеку чернели избушки и ледник. А вокруг темнела неоглядная глухая тайга.
Митя, тот паренек, которому Маша оперировала руку, разлил уху в глубокие пластмассовые чашки и первую подал Маше, приговаривая:
– У нас тут все по-простому, без удобств.
Маша взяла чашку и, обжигая руки, поставила ее на траву.
При свете костра блики жирного навара искрились и дрожали на поверхности ухи, сваренной Митей с редким мастерством.
Все по очереди занимали гостью рыбацкими рассказами и дружно смеялись. Особенно оживлен был Никита Кириллович. Он радовался и появлению Маши на стане, и той новости, которую принесла она. Он полулежал на земле в привычной и удобной позе, опираясь на локоть, и Маша все время смотрела на него, для него говорила и смеялась.
– Ты, Никита, расскажи доктору, как тебя щука водила, – предложил рыбак с бородой.
– Ох, и история же! – рассмеялся Митя. – Напиши в газету – не поверят!
Никита Кириллович начал рассказывать.
– Выехал я на реку, бросил блесну. – Он на мгновение остановился и, обращаясь к Маше, пояснил: – Блесна – это рыбка, сделанная из меди, с крючком, на конце бечевы находится. Чтобы слышать, как играет блесна, рыбаки берут шнур в зубы и закидывают за ухо. Так я и сделал. А свободный конец бечевы привязал к носу лодки. Еду. Вдруг бечеву с силой сорвало с уха, вырвало из зубов. Она натянулась, и лодку потащило против течения. Я догадался, что на блесну попалась щука. Попробовал подтянуть и втащить в лодку. Не тут-то было. Лодка маленькая, а щука попалась не меньше тридцати килограммов – по силе чую. Вот она и тащила мою лодку против течения, потом отцепилась. Утром ее дед Пантелей дохлую подобрал, с вывороченными кишками.
Старик вскочил и, размахивая руками, заговорил:
– За всю жизнь такой щучины не видел. Ох, велика! Два пуда с гаком! Кишки все напрочь выворочены!
Как ни хорош был этот теплый весенний вечер на рыбацком стане, рыбакам пора было отдыхать, а Маше идти домой. Со страхом вглядываясь в темноту, она нерешительно начала собираться. Но рыбаки наперебой стали предлагать ей остаться до утра.
– Завтра при вас закинем первый невод! На счастье! – обещал старик Пантелей.
– В избушке у нас просторно! – уговаривал Митя. – А завтра поутру из колхоза приедут за рыбой, с ними и уедете, что зря ноги ломать!
Молчал только Никита Кириллович. Но ему больше, чем другим, хотелось, чтобы Маша не уходила. Как хорошо было бы просидеть с ней ночь у костра, слышать ее голос, чувствовать, что она тут, рядом.
И опять повезло в этот вечер Никите Кирилловичу. Маша согласилась остаться на стане.
Он повел ее показывать избушку. Нагибаясь, Маша вошла в дверь и остановилась в темноте. Когда Никита Кириллович зажег лампу, Маша удивилась, что в избушке так просторно и чисто. Стояли небольшой стол, табуретка. Вдоль стен, как полки в купе поезда, тянулись нары. Маша села на нижние нары, и рука нащупала книгу. Она поднесла ее к свету. Это был учебник зоологии.
– Кто это читает? – спросила она.
Никита Кириллович присел около Маши.
– Я читаю, – ответил он.
Маша перелистала несколько страниц, заметила пометки на полях книги.
– Конспектируете?
– К экзаменам готовлюсь.
– К каким экзаменам? – с недоумением спросила Маша.
– Учусь я заочно, Мария Владимировна, в рыбопромышленном институте.
– И мне ничего не говорили, – с упреком сказала она.
– Похвастаться нечем, – усмехнулся Никита Кириллович, – всего-навсего на второй курс перебрался.
Маша положила книгу на прежнее место и покачала головой.
– Нет, можно и похвастаться, Никита Кириллович. Заочно трудно учиться, надо иметь большую силу воли… У вас большая сила воли?
– Силы воли для учения у меня вполне достаточно, а вот времени не хватает…
Они вышли из избушки, заглянули в ледник, в сарайчик, заполненный пустыми бочками и кадками с солью. Потом спустились к реке. Никита Кириллович зажег спичку, и прыгающий огонек осветил невод, сохнущий на вешалах.
Давно уже крепким сном спали рыбаки на жестких нарах и вечер сменила глубокая темная ночь. У костра сидели Маша и Никита Кириллович.
Они рассказывали друг другу о себе. И если бы рассвет опоздал на сутки, темы не были бы исчерпаны и усталость не склонила бы ни ее, ни его.
Теперь Маша знала, что родился Никита Кириллович в Семи Братьях, в детстве потерял родителей и с тринадцати лет вступил на самостоятельный путь. Он учился и одновременно работал в школе истопником, водовозом, сторожем. Рыбная ловля была его страстью с детских лет. Свободное время он просиживал с удочкой на берегу, плел морды из тальника и ставил их на ночь. Его очень интересовала жизнь рыб. Он перечитывал все брошюры и учебники, которые были в школьной библиотеке, и с детских лет определил свое будущее.
Еще до восхода солнца, в неприветливом утреннем полумраке, Никита Кириллович проводил Машу до трактовой дороги. Они обменялись крепким рукопожатием, и Маша взглянула в глаза Никиты Кирилловича так глубоко, что опять забыла обо всем, кроме него. И он ответил ей долгим молчаливым взглядом. Но она не разгадала, что сказали его глаза.
Глава четырнадцатая
Отсверкал свежей зеленью капризный молодой май, промелькнул душистый, цветастый июнь, и наступила знойная середина лета – июль, пора созревания.
После экзаменов Саня уезжала на рудник. Вслед за ней на все лето к дедушке на пасеку собирался Федя.
Для того, кто жаждет встреч, два километра не расстояние, и потому прощались они спокойно, уверенные в том, что лето проведут вместе. Оба были в отличном настроении. Экзаменационная сессия прошла хорошо, дела шли успешно. И все это светлое, радостное еще ярче освещалось большой первой любовью.
– Ну, Санюшка, звонок! Жди меня послезавтра, – сказал Федя, спускаясь с лестницы зеленого, горячего от солнца вагона. Стоя на земле, он любовался светлым сиянием ее волос, ласковыми глазами, издали почти темными от больших зрачков, и тонкими, чуть тронутыми загаром руками.
И все же, когда поезд, набирая скорость, стал уходить и уходить вдаль, сердце дрогнуло и сжалось у Феди оттого, что в городе в этот день не будет Сани.
Он перепрыгнул через рельсы и в раздумье направился к зданию вокзала.
В воздухе зашипело, защелкало, и шепелявый голос сказал из репродуктора:
– Граждане пассажиры! На первый путь прибывает поезд номер сорок два. Поезд следует Москва – Владивосток.
Федя остановился на перроне около пышной, многоцветной клумбы и решил дождаться прихода поезда. Он любил вокзальную суету и всегда с интересом наблюдал за людьми, выходящими из вагонов. Он никогда еще далеко не ездил, и пассажиры из Москвы, Ленинграда, Киева, казалось, привозили с собой частичку того неизвестного, что лежало за тысячи километров. Вдали по голубому небу растекалась дымовая полоска, и сейчас же из-за депо показался паровоз. За ним весело и легко катились широкие зеленоватые вагоны, поблескивая металлическими креплениями и солнцем, множество раз отраженным в стеклянных квадратах окон.
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Найти человека - Агния Барто - Советская классическая проза
- Когда играли Баха - Вячеслав Сукачев - Советская классическая проза
- Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич - Советская классическая проза
- Юность, 1974-8 - журнал «Юность» - Советская классическая проза
- Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам - Лев Кассиль - Советская классическая проза
- Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Советская классическая проза
- Рай в шалаше - Галина Башкирова - Советская классическая проза
- Неспетая песня - Борис Смирнов - Советская классическая проза
- Год активного солнца - Мария Глушко - Советская классическая проза