Рейтинговые книги
Читем онлайн Грация и Абсолют - Игорь Гергенрёдер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 74

– А мы с вами поработаем…

Алик была усажена за столик с разложенными на нём книгами, писатель, сев рядом, проговорил вкрадчиво:

– Если мы найдём нужное для фильма, скажите шефу, что я мог бы написать сценарий.

Она пообещала сказать.

– Помогите мне наладить с ним продуктивный контакт… я буду вам всецело обязан…

– Я постараюсь.

Она пробегала взглядом названия книг на столике: «Лесными тропами к победе», «Разведгруппа «Псковитянка», «Пылающий тыл врага»…

– В библиотеке вы это не смотрели? – спросил Виталий Анатольевич.

– Нет, ещё не добралась.

– Мне сказали, вы ищете о девушках в партизанском отряде… о любви… – его голос наполнили ласковые нотки. – Конечно, было! Я не прохожу мимо такого. Героизм и любовь неразлучны! – продолжал писатель теперь уже с пафосом, подавая гостье книгу, с чьей обложки смотрел мужик в треухе, сжимающий в руках автомат. – Здесь есть фотографии… – Виталий Анатольевич перелистывал страницы, – девушка была рядовым бойцом, а парень командовал разведчиками отряда, его тяжело ранило… здесь он до ранения.

Алик увидела на снимке парня в ватнике, к его плечу прижималась в таком же ватнике девушка.

– Потом ранение, она его выходила, свадьбу сыграли в отряде – я тут описываю…

Гостья, как бы загоревшись интересом, склонилась над страницей. Не терпелось спросить о других девушках, но Виталий Анатольевич говорил:

– Материал богатый, найдётся нужное по разным темам, скажите это шефу. Фотоиллюстраций достаточно… немецкая техника взорванная и ещё не взорванная, работала на горючем местного производства, – он показывал фотографию.

На склон въезжал, буксируя пушку, броневик странного вида – на гусеницах и колёсах. Ближе к зрителям запечатлелись две фигуры: германский офицер вполоборота к фотографу и глядящий в объектив человек в штатском. Это был молодой Лонгин Антонович.

44

Если прошлое подобно ночи, уступающей свету, то не подобны ли чьи-то воспоминания маршрутам, по которым добираешься до неизвестных мест с пересадками при блеске луны и звёзд? В такую летнюю ночь разносился по лесистой местности рёв паровоза: могучей машины, носившей имя Феликса Дзержинского, преобразованное в кратенькое: эфде. Наспех сформированный, по причине войны, состав из пассажирских и товарных вагонов несколько часов назад вышел из Риги, увозя её гостей – московских студентов, – и вдруг вынужден был встать. Грянувшая война застала москвичей в Прибалтике, куда их команда приехала в рамках летней культурно-спортивной программы. Организаторов оглушила беспомощность в мгновенно поднявшейся волне неразберихи, лишь на пятый день студенты втиснулись в поезд, отправленный на Ленинград.

Один из них, первый по нефтяному институту в толкании ядра и отличник учёбы, вышел из вагона и побежал к голове поезда узнать, отчего остановились. Впереди в темноте ревели моторы. Молодому человеку объяснили: через пути проходит боевая техника. Когда студент вернулся в битком набитое купе и передал новость, пожилой бледно-тощий пассажир, чьи глаза заплыли жёлтыми припухлостями, сказал:

– А тут, Лонгин, уже слух прошёл, будто германский десант огнём из леса подбил паровоз.

Человек руководил в институте административно-хозяйственной частью и знал Лонгина как студента, отвечавшего за спортивный инвентарь. К спортсменам пристроился, дабы погостить в Риге, которая не столь давно была приманчивым европейским городом. В Лонгине он возбуждал жалостливую симпатию, умея держать тон неброского презрения к панике и кошмарам.

– Итак десант обезврежен, и паровоз починен, – сказал человек после того, как вагон дёрнуло и поезд возобновил движение.

Через некоторое время, однако, он замер, и стали доноситься гулкие удары, будто с крыши сбрасывали на камень пустые бочки. Немцы бомбили расположенную впереди станцию, и часть груза в любой миг могла достаться и поезду. Лонгин поторопил знакомого:

– Выходим, выходим, Яков Захарович!

– Захарьевич – разрешите поправить, – сказал тот, последним покидая купе.

Студент помог ему сойти с площадки. Над чернильно-чёрным массивом леса трепыхались всполохи пожара. Толпившийся вдоль состава люд подался в сторону от железнодорожной насыпи, чтобы обойти горевшую станцию.

Молодой человек и его больной знакомый всё более отставали и, наконец, оказались одни в лесу. В эти часы пройденная немцами территория Латвии стремительно расширялась. 56 танковый корпус, проделав от германо-советской границы трёхсоткилометровый рейд по прямой, захватил Даугавпилс, чтобы вскоре при поддержке других частей ринуться на северо-восток в ленинградском направлении (1).

Два человека, помня, в какую сторону удалились пассажиры, шли туда же, ноги вынесли их на дорогу. Лонгин был мрачен: он не смог бросить попутчика и сомневался, позволительна ли ныне такая роскошь? Тот, идя еле-еле, напряг силы и проговорил:

– Есть старое безумие, оно прозывается «добро» и «зло». Всё вращается вокруг него и лебезит перед большой мудростью: «Ты должен, ибо так надо!»

Лонгин быстро обернулся – спутник стоял и едва не пошатывался от изнеможения. Студент вдруг подосадовал на себя, что взялся нести его портфель, а не чемодан.

– Я читал этого философа...

Попутчик недоверчиво заметил:

– В самом деле? Я вам ещё прочту, а вы попробуйте добавить, – и, переведя дух, произнёс: – Горе ли нам? Благо ли нам? Всесокрушающий ветер подул!

Лонгин подхватил с неожиданным чувством:

– Когда перила и мосты падают в воду, кому и как держаться за «добро» и «зло»?

– Браво! То-то я чувствовал в вас глубинную гордыню, прислащённую тактом и притворством, – похвалил спутник. – Но только не внушайте себе, что вы со мной исключительно из сострадания. Стадо, разинув рты, бежало, уверенное, что бежит к лучшему. Но вы не из стада. Вы сейчас думаете – достойны ли получить винтовку и заслонить широкой грудью маму Родину.

Замечание было не беспочвенным, молодой человек искал ответа у философа – самой вдохновляющей привязанности в его жизни. И к спутнику обратился кратко:

– Так вы идёте?

Тот с трудом держался на ногах, но не умолкал:

– Вы, Лонгин, не полковник, которого ждёт генеральское звание, и не снабженец, в ком сейчас так нуждаются кладовые. Но если надо – идите! Желаю вам и после войны разламывать вашу пайку двумя руками.

Он сел на землю и, достав из чемодана шприц, сделал себе укол в ногу:

– Морфий! Не прихоть, а боли сделали меня морфинистом. Утешает слабо. Как рано дал я себе выгореть – жалею до стенаний! Ведь только на пятьдесят первом моём годке видите меня!

Поднявшись, он предложил поискать где-нибудь в деревне приюта и – это слово произнёс врастяжку – «обождать...» Лонгин его вполне понял, но он был глубокой натурой, и всё прозрачное в своей простоте не нравилось ему. Он заявил, что нужно двигаться «туда, где должны быть наши».

– Надо бы вас бросить, но я этого не сделаю, – лихо объявил его спутник и заметил, что им не остаётся ничего иного, как подождать рассвета.

Они выбрали в чемоданах по рубашке, в которые увязали самое необходимое, после чего уселись на брошенные вещи. Якова Захарьевича обуревало горячечное возбуждение:

– В ваши годы я был учителем земской школы в уездном городишке. И не было похоже, чтобы царский режим собирался мне отпустить что-то получше. Но я искал – да-с! – кое-что понял и сделался большевиком. Шла война, и я с товарищами действовал в интересах противника на его деньги. Ленин преспокойно получал их от кайзера. Подписали похабный Брестский мир, и немцы заняли Крым, пришли в Ростов-на-Дону.

Он прилёг, уперев локоть в пустой чемодан:

– Я и товарищи были предателями отечества. А русские солдатики? Они братались с немцами, убивали своих офицеров и массой текли домой делить барскую землю. Но разве они были не правы? Если их погнали подыхать за отечество, которое вовсе не их щедро наделило землёй, почему не поменяться ролью с его любимцами?

45

Край неба вдали стал белеть и не для того ли, дабы ещё раз напомнить о тёмных душах, чью цель не всякая рука способна ухватить лишь потому, что у неё пять пальцев?.. Во всяком случае, прояснилось, где восток, и было решено не сворачивать с дороги, которая забирала к северу. Поживший человек говорил:

– Предав отечество, я и мои соратники на самом деле проявили верность себе, своим собственным интересам. Мы добыли неизмеримые возможности добиваться целей. Я устроился на должность по распределению продовольствия и зажи-и-ил! Тогда, в голод, чего только я не мог! Но не опускался до такой пошлости, как некоторые. Видная большевичка Лариса Рейснер – слышали про такую? – купалась в ванне с шампанским. А товарищ Зиновьев после Октября принялся так обжираться, что буквально за год из тощего мозгляка превратился в тушу.

Яков Захарьевич обессиленно упёр руку в сосну на обочине, но не оставил свою историю, интересную историко-показательными подробностями:

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 74
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Грация и Абсолют - Игорь Гергенрёдер бесплатно.

Оставить комментарий