Форма входа
Читем онлайн Утро. Ветер. Дороги - Валентина Мухина-Петринская
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Неожиданно помог Василек. У преподавателя фиалки был киноаппарат, которым он настолько владел, что далее получил вторую премию на каком-то конкурсе кинолюбителей. И этот физик Валентин Сергеевич согласился снять Шуру в короткометражном фильме. Придумать сценарий он предоставил мне.
Я не спала всю ночь.
Шура исключительно вписывалась в окружающий пейзаж. Надо было и снимать ее на фоне этого пейзажа. Леса, луга, растения и животные — все самое, самое русское. Здесь можно было найти песчаные холмы и глубокие карстовые воронки, живописные озера, ручьи и речки в глухом лесу. Можно было встретить лося, белку, зайца, барсука и даже медведя, только они сейчас спали в своих теплых берлогах. Летом можно увидеть бобров. До самой Каширы тянутся дремучие смешанные леса и сосняки. Пусть это все «играет» на Шуру…
Я не придумала ничего лучшего, как сделать Шуру женой лесника, которого потом убивают браконьеры.
Физик очень увлекся съемкой. Правда, все получалось не так быстро, как мне хотелось. О том, чтобы увезти с собой готовый фильм, не было и речи. Пока нашли парня на роль мужа (здешний зоотехник), пока нашли лесничего (согласился играть математик), пока репетировали, пока начались съемки, мне уже пора было ехать (остальные шефы уехали два дня назад — в пятницу).
Договорились, что киноленту мне вышлют домой, как только она будет готова. Ничего не поделаешь. Во всяком случае, у меня была масса снимков и магнитофонные записи. Физик дал мне порядочный список всяких фото- и кинопринадлежностей, которые я обещала достать в Москве и срочно прислать.
Накануне отъезда Шура повела меня на берег, где она будет «сидеть у тела убитого лесника».
Было очень тепло для конца января — около нуля, но снег в лесу почему-то не таял. Вдоль реки вела укатанная дорога, поэтому мы не взяли лыжи. Нам стало так жарко, что мы даже перчатки сняли.
На Шуре была черная дубленка (испокон веков в Рождественском выделывают такие дубленки, а также катают валенки), красный шерстяной платок и старые валенки. Новые она дала надеть мне. Мы разговаривали по душам. Она не очень верила в мою затею найти режиссера, но все же вся эта сценическая возня подняла у нее дух. Шура вообще была одинока, но она еще страдала от творческого одиночества…
Потом как-то получилось, что я рассказала ей про Ермака, про Даниила и его мать (рассказала и о последнем письме Даниила), про семью Рябининых — ее родственников.
Шура знала всю историю с Зинкой и очень жалела ее. И вот тогда у нас произошел разговор, который мне впоследствии не раз вспоминался.
— А Ермак этот, видно, очень хороший человек, и он любит тебя, — раздумчиво сказала Шура.
— Совсем нет, что ты, Шура!
— Пусть он еще сам не понял этого, но его уже потянуло к тебе. Иначе бы он и на дачу к Рябининым не поехал.
— Так ведь я тебе объяснила…
— Он мог милиционера прислать охранять вас, а он воспользовался первым предлогом, чтоб еще раз увидеть тебя.
— Ничего ты не поняла, Шура.
— Я все поняла. Еще вспомнишь мои слова. Я только боюсь, что ты из тех людей, у которых жалость всегда будет сильнее любви…
— Не понимаю…
— Вот тебе за меня выговор в комсомоле влепят да еще командировочные из зарплаты вычтут, ты ж никакой культработы не организовала, только со мной возилась… Потому что тебе меня жалко стало.
— При чем тут жалко — судьба артиста решается.
— Ты ведь сейчас всем готова пожертвовать, лишь бы я стала артисткой. Вот ты какая, Владя… Если я… и вправду стану, то при всем честном народе в ноги тебе поклонюсь. Ведь теперь, если бы ты даже отступилась… Я-то уже не отступлюсь. Я было потухла, а ты зажгла меня, как лампу.
Подошли к берегу и остановились. Синеватый лед Оки сверкал на солнце. С верхушек прибрежных дюн ветер сдул снег, обнажив желтый сырой песок.
Здесь была родина и моих предков — лощины и косогоры, ельники и березняки да вечнозеленые боры. Крохотные синички-московки старательно объедали шишки, вытаскивая семена из-под чешуек. Когда мы подошли, вспорхнула шумная стайка.
— Здесь есть родничок, который никогда не замерзает, — сказала Шура.
— Почему?
— Не знаю. Не замерзает даже в самые лютые зимы. Вот иди сюда, за мной.
В густо заросшем осинником и кленом овраге Шура показала мне родничок. Он был так засыпан прошлогодними палыми листьями и снегом, что его не было видно. И только по тому, как шевелились сухие листья, будто под ними живой зверек, можно было догадаться, что здесь рождается ручеек. Маленький, забитый, он тоже впадал в Оку.
Мы постояли, подивились чудесному родничку. Снег насыпался нам в валенки и за воротник.
— Вот надо быть таким, как этот родничок, — сказала я, — не замерзать ни при каких обстоятельствах. Пошли репетировать.
Мы выбрались из оврага, высыпали снег из валенок и медленно пошли обратно.
— Я постоянно повторяю, что в десятилетке учила, — сказала Шура. — Боюсь забыть. Все кажется, что мне это еще пригодится. На прополке работаю или сено копню, а сама повторяю. Например, алгебра: одно уравнение с двумя неизвестными имеет бесчисленное множество решений. Или: если уравнение имеет дробные члены, знаменатели которых содержат неизвестное, то корни этого уравнения должны быть подвергнуты испытанию. Постоянно что-нибудь в голову лезет такое… Странно. Позавчера весь день занимала одна цитата… Просто из газетного очерка. Соловейчика. Прочесть?
— Прочти.
— Я ее записала. Вот она: «У человека две жизни: та, которой он действительно живет, и та, которой он мог бы жить. Нереализованная, непрожитая жизнь эта каким-то образом отражается на жизни действительной.
И чтобы до конца понять человека, надо представить себе, как он мог бы жить, попади он в совершенно другие обстоятельства. Я думаю, что это относится к каждому…»
Затем Шура читала мне стихи Багрицкого. Не дочитала, забыла, как дальше, и расстроилась.
— Там есть такая хорошая строка, Владя… «Веселый странник, плакать не умевший…» Забыла… Надо же!.. А зачем мне это? Что толку? Лишь будоражит попусту душу. Начитаюсь стихов, а потом тоска нападает.
Шура махнула рукой.
— А на празднике жизни меня обошли, — добавила она и замолчала надолго.
Я вдруг вспомнила, как подумала дома, что папе, пожалуй, будет лучше с простой женщиной, колхозницей, если они с мамой так и не смогут найти общего языка. Так не понимать родного отца. Не простоты, а сложности человеческой искал он, устав от примитивности чувств и мыслей, потому что в маме все было до ужаса прямолинейно и примитивно.
Мы проговорили с Шурой весь этот последний мой вечер в Рождественском.
Она рассказала о своей прабабке. История Авдотьи Финогеевой тоже заставила меня о многом задуматься.
Авдотья Ивановна была замечательной русской женщиной, самородком. Будучи совсем неграмотной, она сама сочиняла и знала на память сотни песен и сказок. Послушать ее приходили из далеких деревень…
Утром Шура взяла у Щибри лошадь и отвезла меня на станцию.
— Жду фильма, тогда пойду по театрам, — сказала я, прощаясь.
На самом деле я решила не ждать фильма, а немедленно начать поиски режиссера, способного понять и признать талант Александры Скомороховой.
Когда поезд тронулся, Шура заплакала и побежала за вагоном. Я сама чуть не разревелась, но еще раз сфотографировала ее — последний кадр, пленка кончилась.
Поезд набирал скорость, закружились березняки и боры…
Глава тринадцатая
ОДНИ НЕПРИЯТНОСТИ
Неприятности начались сразу, едва я вернулась домой. Родители опять что-то выясняли. На этот раз мама заставила меня присутствовать при этом, сказав, что я достаточно взрослая.
Человек прямо с поезда, даже ванны не принял еще, чайку не попил. Даже не спросили, сыта ли я…
Пожалуйста!
Они сидели в столовой, в разных концах. Я села на тахте возле полки с фантастикой. С мрачным лицом и самыми мрачными предчувствиями я приготовилась слушать. Атаку начала мама, самым ледяным голосом, на который только способна.
— Владлена, ты уже взрослая, хочешь быть психологом, поэтому я прошу тебя…
Она не досказала, чего именно она у меня просит, и посмотрела на отца. (Не верю я, что мама его любит, что-то не похоже.)
— Не знаю, по чьей вине, но семьи мы так и не смогли создать… — продолжала мама, чуть хмурясь и покачивая ногой в лаковой туфле.
Я подумала, что поздно мама это поняла, если Валерке уже двадцать четыре года, а мне скоро девятнадцать. Эх, им бы с папой серебряную свадьбу справить: два месяца не дотерпеть.
— …Поэтому нам лучше разойтись, — закончила мама. Отец задумчиво смотрел на нее и молчал. Сегодня он показался мне особенно молодым и красивым, несмотря на то что был расстроен.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Утро. Ветер. Дороги - Валентина Мухина-Петринская бесплатно.
Похожие на Утро. Ветер. Дороги - Валентина Мухина-Петринская книги
- За что мы проливали кровь… - Сергей Витальевич Шакурин - Классическая проза / О войне / Советская классическая проза
- Проводы журавлей - Олег Смирнов - Советская классическая проза
- Капля воды - крупица золота - Берды Кербабаев - Советская классическая проза
- Океан Бурь. Книга первая - Лев Правдин - Советская классическая проза
- Где-то возле Гринвича - Олег Куваев - Советская классическая проза
- Океан Бурь. Книга вторая - Лев Правдин - Советская классическая проза
- Сорок утренников (сборник) - Александр Коноплин - Советская классическая проза
- Сто двадцать километров до железной дороги - Виталий Сёмин - Советская классическая проза
- Столбищенский гений - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис - Советская классическая проза
