И опять на той же станции, где теснина двух военных пилонных рядов вдруг выходит в «моцарство» летних навесов, Мрат рассказал мне, что на самом-то деле случилось с этим обменом. Да, Ирина Родионовна, разрываясь между своей благородной добротой и своим гражданским бессилием, уже давно советовалась о возможном обмене вскрытую от всех нас с как человеком бухгалтерского ума. И хотя по началу 90-го года предлагаемый обмен был прекрасным: двухкомнатная московская квартира на четыре комнаты в центре Краснодара в обкомовском доме плюс 120 тысяч рублей наличными, Мрат тогда уже отговаривал ее, чуя все тем же бухгалтерским умом неминуемые катаклизмы.

Но смерть ли Руслана, побег ли Акима, или нападение на квартиру, а может, еще что сделали свое дело, и Ирина Родионовна решилась. Нет, краснодарцы не «кинули» бедную старушку, она получила свою 4-комнатную обкомовскую квартиру, и она получила тем же прошлым летом свои 120 тысяч — гигантские по советским меркам деньги. Но что они стоили сейчас? «Пачка туалетной бумаги, — как говаривал бухгалтер с лицом и повадками Горбачева и беспощадно добавлял: — Подтирать свою дряхлую жопу.»

Станция метро «Таганская»-кольцевая

После внезапного отъезда Ирины Родионовны Облонской мне, по существу, стало негде жить. Правда, Мрат согласился пустить меня к себе на месяц, но я полагаю, что добрая Ирина Родионовна заплатила ему за это. Искать ли кавказских дядюшек Акима, русско-еврейских друзей и собутыльников Глеба, азиатские концы Назара, хакасские отростки матери — куда, к какому табору прибиться?! В огромном городе я был как муравей, чей муравейник разворошили. И даже если муравейник не разворошили, то здесь, в муравейнике «Таганской», народ был совершенно чужой: рыжие муравьи-захватчики поели всю мою семью. Я сидел и глядел в мамину телефонную книгу: те, кого я знал, или умерли, или поразъехались и были перечеркнуты в телефонной книжке, тех же, что остались незачеркнутыми, — я не знал, и их имена холодно смотрели на меня, как безымянные барельефы этой станции. И вправду, худо человеку, когда некуда идти, — думал я по-достоевски.

В те годы в «Иностранке» был напечатан чей-то рассказ о породе людей, живущих в метро. Этот рассказ налетом мистики рисовал их чуть ли не пришельцами, узнающими друг друга по бледной, никогда не видевшей солнца коже. Но в моем-то случае не было никакой мистики, просто, жизнь оборачивалась таким образом, что, быть может, и мне оставалось разве что поселиться в этом разворошенном муравейнике метро.

Как-то я читал африканскую сказку о муравье, оставшемся в одиночестве без дома и без дела. Полз он, полз в своем безделии, пока не дополз до конца света, а оттуда переполз к самому богу Ньяре. Увидел бог Ньяра муравья и спросил: зачем, мол, мураш, приполз аж досюда? Пожаловался тогда мураш на свою бездомность и свое безделие, и сжалился над ним Ньяра, и дал ему сторожить подземный колодец с живой водой в пустыне. Стал мураш сторожить колодец днями, а по ночам по своей привычке стал таскать капля за каплей воду в свой пустой муравейник, чтобы заново оживить его.

Приходят днем звери к колодцу, просят напиться, а мураш им строго: «Нет, Ньяра велел мне сторожить воду!» — и не дает им ни капли. Приходит ночь, и мураш опять за свое: капля за каплей перетаскивает воду к себе в муравейник.

Рассердились звери, пошли жаловаться Ньяре, дескать, не дает нам муравей воды, умираем, мол, от жажды. Услышал это бог Ньяра, разгневался на муравья, приходит к колодцу — а там ни колодца, ни муравья.

Так, может быть, поступил и я сам, думал я, перетаскав всю живую воду своих воспоминаний в мое подземное царство, в мой московский муравейник, а потому и нет мне теперь жизни там, на поверхности земли, где меня готовы растоптать и жаждущие звери, и разгневанный бог Ньяра!

Остановитесь на мгновение в наземном зале «Таганской»-кольцевой, взгляните на смальтовый купол этого муравейника, где открывается страшный и голый космос Ньяры, и вы поймете мои ощущения.

Станция метро «Курская»

Тьмы в космосе, увы, больше, чем света. И это видно невооруженным глазом, как и невооруженной душой. Точно так же и в метро тьмы больше, нежели красоты станций. Но почему же я, черный и кожей, и лицом, и душой, так одинок в этой тьме? Мертвецы в соседних камерах скрипят костями, свежие — скрежещут еще и зубами, запах их разложения носят вдоль по подземелью черви, но душа не видит души. Ах, если б вы знали, как я соскучился по своей маме. Так на земле я скучал свои последние дни по той девочке, которую я назвал Олесей, уже не ища ее, но только лелея в уме.

Свет погасшей звезды, боль оторванной руки, эхо замолкшего звука.

Смешно сказать, но уехала Ирина Родионовна, а посылка с днепропетровским гусем и подсолнечным маслом опять пришла на Курский вокзал. О ней нам сообщили новые соседи — обкомовские краснодарцы, ставшие москвичами, и я привычно поехал на Курский вокзал к днепропетровскому поезду. Вы ведь знаете ощущение «deja vu», когда происходящее сейчас вам уже знакомо, вы переживали уже это: стояли точно так же под информационным табло, гулкий голос вокзального диктора объявлял прибывающие и отходящие поезда, потом, когда хлынул поток пассажиров с днепропетровского поезда, женщина всплескивала руками: «Глядь, вот он, черненький, как корочка перекопченного сала!» — та же самая холщовая сумка с тем же самым увесистым гусем и плещущимся подсолнечным маслом. Все как было.

Но в этот раз я чувствовал, что теряю почему-то контроль над своими мыслями: они вспыхивали и угасали, набегали одна на другую, говорил ли я эти слова им в ответ, или подумал наперед — я ничего не понимал. Сейчас я пошел в зал ожидания и увидел этот гриб, стоящий посередине, — думал я почему-то в прошедшем времени, а сам еще только открывал перед собой стеклянную дверь. Никогда со мной не происходило подобного, казалось, что уставшие мозги просто вырвало и масса, хранившаяся в моей черепной коробке, перемешалась, не зная ни будущего, ни прошлого.

Помню этот гриб, — силился я навести порядок, но помню ли я вот эту размалеванную девочку моего возраста, кружащуюся вокруг этой гигантской поганки? Кого она ждет? Не я ли должен кружиться вокруг колонны? Где? В какой реальности? Сосредоточься! Сосредоточься на ее лице! Погасшая сигарета, которой она то и дело размахивает, как будто рассеивает невидимый дым, больше ничего в руках, ни сумочки, ни скрипичного футляра. И кружится, и кружится.

Мне надо встать в стороне, остановиться, заставить мозги остановиться, я прислонюсь к холодному мрамору, сольюсь с черно-белой колонной, стану этой колонной, а девочка кружится и кружится, никак не остановится. Ее цыплячие голые коленки перебирают, как язычок внутри маленького колокола ее юбчонки, и это все звенит в моих ушах; помада на сигарете, помада, размазанная на пол-лица, я никогда не видел такую крупную ночную бабочку, порхающую вокруг фонаря, но где ее крылья?! Как самка разворошенного муравейника в поисках нового семени, она нервно ускоряет свой круг, а потом обратно.

Мысли мои путаются, нет, это даже не «дежавю», это что-то пострашней, что-то черное должно сейчас явиться в этот зал, я чувствую, как гусь бьется в моей холщовой сумке, как масло растекается по блестящему полу, что-то черное грядеше, откуда это? Из какой книги моих мозгов? Из какой литеры воспоминания? А малолетка все кружится вокруг гигантского фаллического светильника, и у меня начинают раздуваться брюки, я боюсь этой минуты, вжимаясь еще сильнее в черную колонну.

И вот из этого кошмара спускаются в подземелье огромные белоснежные кроссовки, я вижу, как перебирают они по ступенькам, за ними вырастают длиннющие ноги, сначала по колено, потом по пояс — в джинсах, какая-то замедленная съемка, или это — вязкая каша моих мозгов — раздутые у паха штаны — шаг и футболка, шаг и надпись — «fucker», еще один — «Mother», и вот оно — белозубое лицо черного спортсмена, снимающего эту малолетку и уводящего ее в глубь бездонного влагалища земли.

Мне надо молчать, чтобы не разорвалась голова, молчать, чтобы мозги не разбрызгало по полу, молчать, подавиться собой, ехавшим на эскалаторе и думавшим о том, о чем он только будет думать: как он встанет внизу на пустой постамент и вообразит напротив себя на таком же пустом пьедестале эту окаменевшую малолетку-проститутку.

Станция метро «Площадь Революции»

Если б знал я тогда, что это всего лишь предбанник, зал ожидания! За эти пятнадцать лет темной смерти (я умер уже больше, чем жил) мозги мои постепенно усыхали, выжимая воспоминания вовне. В конце концов в моей черепной коробке осталась — самое большее — орешина, а может быть, и вовсе усохшая горошинка черного перца, что катается из стороны в сторону, отзываясь на гул земли от проходящего поезда. Так что я возобладал над контролем, и теперь нечему размазываться жижицей по полу, нечему растекаться мыслью по мрамору.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мбобо - Хамид Исмайлов бесплатно.

Похожие на Мбобо - Хамид Исмайлов книги

На краю моей жизни (СИ) - Николь Рейш - Роман
Так долго не живут - Светлана Гончаренко - Роман
Площадь отсчета - Мария Правда - Роман
Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров - Роман
Судьба (книга первая) - Хидыр Дерьяев - Роман
Второй вариант - Георгий Северский - Роман
Призраки прошлого - Евгений Аллард - Роман
Ночное солнце - Александр Кулешов - Роман
Марш Акпарса - Аркадий Крупняков - Роман
Судьба (книга четвёртая) - Хидыр Дерьяев - Роман

Оставить комментарий