Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На второй день весь город знал о первом серьезном поражении немцев под Москвой.
С тех пор ребята стали часто навещать Паулеску. И почти после каждого посещения румынского капрала в Лубнах стали появляться листовки, написанные на страничках из ученических тетрадей и с неизменной красной звездочкой внизу.
Все больше неистовствовала полиция. И было из-за чего. Кто-то вечером встретил на улице переводчика из комендатуры и так избил его, что тот едва дополз домой. Гитлеровцы наградили предателя Курыша, дежурного депо, коровой, а на следующий день Курыш нашел свою корову сдохшей. Из пересыльного лагеря для военнопленных убежало несколько человек, и ни одного не удалось задержать… На перегоне Лубны — Гребенка кто-то подложил под рельсы динамит, регулярно появляются листовки…
Чаще стали облавы, ночью по улицам мчались автомашины с притушенными фарами — это везли на расстрел коммунистов и комсомольцев.
А тут еще новость: с наступлением тепла в лесах Полтавщины появились партизанские отряды. Заявили они о себе смелыми и неожиданными налетами на вражеские обозы, на склады с боеприпасами, на железнодорожные станции. Взлетали в воздух мосты, горели на дорогах автоцистерны с бензином…
На головы местного населения посыпались приказы и объявления гитлеровских властей. В одном объявлении обещали большое вознаграждение тем, кто выдаст партизан, в другом — грозили смертной казнью за бродяжничество, в третьем — превозносили работу и условия жизни в Германии. Однажды люди прочитали постановление управы о том, что на работу привлекаются дети от десяти до четырнадцати лет.
«Дети старшего возраста должны ехать работать в Германию, а младшие заменяют их дома».
Молодежь не хотела ехать в Германию и потому пряталась по чердакам, в погребах или старалась убежать по дороге, если полиции удавалось силой втолкнуть в вагоны. Срывался так называемый «плановый набор восточной рабочей силы». Тогда гитлеровцы стали устраивать облавы. Нагрянут внезапно на базар, на площадь или вокзал и бросают в машины всех, кто способен к физическому труду.
Однажды в воскресенье Анатолий Буценко и Иван Сацкий ждали на базаре в условленном месте Бориса Гайдая, чтобы потом пойти к Анатолию писать листовки. Ничто, казалось, не предвещало беды. Стоял теплый, солнечный день. Даже полицаи на удивление спокойно расхаживали в толпе людей, торгующих всякой мелочью, никого не трогали, ни к кому не приставали. И вдруг из близлежащих улиц выскочило десятка два мотоциклов с колясками. Как только мотоциклы подъехали к базару, из них повыскакивали гитлеровцы, вмиг окружили площадь. Полицаи, видимо, ожидали этого, сразу присоединились к налетчикам и теперь горланили:
— Всем оставаться на местах! Кто попытается бежать, будет расстрелян!
Полицаи обыскивали людей и вели к перекрестку, где уже стояли крытые грузовые машины. Молодых загоняли в машины, а стариков и детей отпускали.
— Бежим! — шепнул Иван Анатолию.
— Не надо, — сурово приказал Анатолий. — А то как полоснет из автомата…
К ним подошел гитлеровец и, наставив автомат, спросил:
— Партизан? Взрывник? Диверсант?..
— Цивиль, — спокойно ответил Анатолий. — Киндер.
— О, киндер, гут, карош дети! — захохотал гитлеровец. — Арбайтен! В Германии карош! Культура! Айн, цвай!.. Муштра, порядок!
Втолкнули обоих в переполненный кузов, и машина загрохотала по булыжной мостовой. В единственное, забранное решеткой окошечко Иван успел заметить, что машина поворачивает во двор возле биржи труда.
— Я так и знал, — произнес он, — нас повезут в Германию.
В просторном дворе биржи, за высоким забором, обнесенным сверху колючей проволокой, находилось около сотни юношей и девушек. Юноши переминались с ноги на ногу, курили и смущенно смотрели друг на друга, будто винили себя за то, что попали в переплет, что не смогли убежать. Отдельной группкой стояли девушки и плакали.
— Похоже на то, что мы попали, как кур во щи, — произнес грустно Иван. — Говорил — давай убежим, не послушался меня, теперь будешь подметать асфальт в Берлине.
— До Берлина далеко, — ответил рассудительно Анатолий. — Не горячись. Еще не все потеряно, если у нас есть голова на плечах и стоим мы на собственных ногах.
Анатолий обернулся, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд: на него смотрели темные глаза киевлянки Люси. Набрался смелости, подошел к ней:
— Вот где встретились…
— В нашем положении все может быть, — ответила Люся. — Живем, как на вулкане.
— Вы тогда передали моей матери, я это знаю. Спасибо, — тихо, застенчиво произнес Анатолий. — Вы меня так выручили… Век не забуду…
Она пробовала улыбнуться, но вместо улыбки на лице у нее появилась болезненная гримаса.
— Вы с товарищем? — спросила она. — Позовите его. Может, кто-нибудь из вас вырвется, тогда…
Когда подошел Иван, девочка протянула ему руку и представилась:
— Люся.
Иван ничего не ответил. Он оглядывал двор, отыскивая подходящую щель в заборе, чтоб вырваться на волю.
— Смотри, сколько овчарок, сразу кровь пустят, — предостерег Анатолий, указывая на стражу с собаками. — Торжественно обставлен отъезд на работу в великую Германию, ничего не скажешь…
— Ребята всегда находчивее и смелее, вам легче убежать… — грустно сказала Люся. — Вот я и хотела попросить… Если кто-нибудь из вас отсюда вырвется, то помогите мне. Надо спасти одну девочку, Таню. Она осталась на базаре. Маленькая такая, веснушчатая… Теперь, когда меня забрали, у нее нет никого из родных на всем свете…
И Люся рассказала ребятам историю маленькой Тани.
Перед приходом гитлеровцев в Лубны прибыл эшелон с детдомовскими детьми, эвакуированными из Киева. Не успели воспитательницы и дети освоиться на новом месте, как стало известно, что враг не сегодня-завтра захватит Лубны. Директорша бегала по учреждениям районного центра, просила помощи. Ответ был суровый, но правдивый:
«Об эвакуации сейчас не может быть и речи. Оставайтесь пока в Лубнах».
Остались.
— В тот же день, когда фашисты вступили в город, в детском доме заболела девочка Таня, ее положили в больницу. Воспитательниц не хватало, поэтому в больницу присматривать за больной послали меня, — рассказывала Люся. — Ночью санитарки и сестры носили раненых. Я убаюкала Таню и побежала помогать…
Когда девочка поправилась, мы вернулись в детский дом.
Целый месяц гитлеровцы будто и не замечали детдомовцев. Жили мы как придется. Кончились продукты, воспитательницы и кто постарше, такие, как я, начали ходить по дворам, собирать продукты. Наконец приехал комендант и объявил:
«Надо закрывать детский дом».
«Как закрывать? — перепугались воспитательницы. — А дети?»
«Детей раздайте. Кто хочет, пускай забирает».
Пришлось подчиниться. Воспитательницы ходили по городу и уговаривали людей взять детей. Много пришло женщин. Что тогда делалось!.. Женщины входили в зал, улыбались и шли к детям, стоявшим у окна. Некоторые малыши, увидев улыбку на лицах вошедших, бросались им сразу на шею и кричали:
«Мама! Мамочка! Чего ты так долго не приходила?..»
Женщины брали на руки детей и заливались слезами… Потом расписывались в книге, воспитательницы отдавали им нехитрые пожитки ребенка, и женщины с детьми возвращались домой. В первый день разобрали больше половины детей, на второй день осталось только двадцать девочек и мальчиков, среди них и Таня. Они бегали за воспитательницами и спрашивали:
«А где моя мама? Почему она не идет за мной?..»
Воспитательницы успокаивали детей, а сами прятали от них глаза.
Снова пришел комендант и объявил, что тех детей, которых не возьмут сейчас же, заберет полиция. В полдень он заявил, а вечером приехали солдаты, выгнали воспитательниц, всех детей погрузили в машину и куда-то повезли. Люди говорили — расстреляли в овраге…
Мне с Таней удалось спастись. Я сказала переводчику, что это моя сестричка и мы вовсе не из детского дома, а только приходили туда в гости. Он поверил, и гитлеровцы отпустили нас. Я не знала, куда идти, и пошла в больницу. Там нас приняли. Я помогала санитаркам, Таня была возле меня. А сегодня хотела на базаре купить Тане какое-нибудь платьице, но меня схватили. Бедненькая Таня! Она осталась на базаре. Что с ней теперь будет?..
Люся попросила ребят, если им удастся убежать, непременно разыскать Таню и отвести ее в больницу, там за ней присмотрят.
Загремели железные ворота, зарычали овчарки, засуетились часовые.
Подъехали машины, и невольников стали грузить для отправки на станцию.
— Запомните, — крикнула Люся ребятам, — запомните: Таня! У нее и до сих пор не зажили язвы на ручках.
Однообразный и усыпляющий перестук колес, звон бряцающего железа; скрипит, покачивается, скрежещет товарный вагон. А в вагоне живой товар, люди. Набилось, словно сельдей в бочке. Ни вздохнуть, ни ноги вытянуть, ни прилечь. Куда там прилечь, если и сидеть тесно. Многие стоят. На промежуточных станциях несколько раз открывали вагон, опять втискивали парней, закрывали дверь. Снова ехали дальше. Ни воды, ни хлеба, ни доброго слова…
- Волчья стая - Валерий "Валико" - О войне
- Десантура - Алексей Ивакин - О войне
- Валькирия рейха - Михель Гавен - О войне
- Спецназ, который не вернется - Николай Иванов - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Штрафники не кричали «Ура!» - Роман Кожухаров - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Огненное лето 41-го - Александр Авраменко - О войне
- В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика) - Анатолий Заботин - О войне
- Вариант "Омега" (=Операция "Викинг") - Николай Леонов - О войне