Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пожалуй, что и легче…
— То-то «пожалуй, что»! Нет, не легче, видно. Цивилизация-то вон одной рукой тебе служит, а другой норовит твоему врагу угодить: вдунет она тебе в одно ухо, что вот, мол, ты массами действуй — вернее, да сама же сейчас и побежит к твоему врагу нашептывать в другое ухо, что, мол, и против масс верное средство есть, — гильотину ему какую-нибудь нашепчет; и дешево, мол, и сердито. Это ведь, брат, обоюдоострый ножичек, цивилизация-то… Прежде, бывало, искрошат тебя бесцеремонно, как репу, изрубят, как бифштекс, и лежи помалкивай. А теперь в утонченности разные пустятся, все изобретения новейшие к тебе применят; даже физиологию пустят в дело, да так тебя, милого друга, оцивилизуют, что, прежде чем ты ножки-то протянешь, из тебя какую угодно тварь выделают! И так это все тонко да вежливо, по всем правилам естествоведения!.. — говорил Ельников, задыхаясь от волнения и кашля.
Он полуприлег на диван.
Гриша смотрел на него, широко открыв глаза и жадно ловя каждое слово. Болезненное, желчное лицо доктора показалось ему удивительно привлекательным в эту минуту; раньше оно было как будто скучно, апатично. Мальчика глубоко поразили последние слова Ельникова; они словно бурю подняли в его, еще совершенно шатких, понятиях. Даже Светлов почувствовал себя не по привычке взволнованным: он не мог не согласиться во многом с резким отзывом товарища.
— Так в чем же исход-то, по-твоему? — спросил у него Александр Васильич, печально опуская голову.
— О sancta simplicitas! — воскликнул Ельников. — Это значит: «святая простота», — пояснил он Грише. — И ты еще, Светловушка, об исходе помышляешь? Изойди кровью — вот тебе и исход весь!
Ельников закашлялся в платок и с какой-то невыразимой грустью мотнул головой присутствующим на проступившее у него на платке алое пятнышко крови.
Гриша чуть не заплакал. Александр Васильич отвернулся к окну; жгучую слезу проглотил он в эту минуту.
— Нет! — сказал вдруг Ельников, приподнимаясь на диване и смотря прямо в глаза Светлову, — ты прав: надо действовать, надо работать всеми силами ума и души, хотя бы назло безнадежности, хотя бы для того только, чтоб враг не видел тебя с опущенными руками даже и в ту минуту, когда ты задыхаться будешь по его милости!..
— Успокойся ты ради Христа, Анемподист Михайлыч! — проговорил взволнованно Светлов, садясь возле приятеля.
— Успокоюсь, брат; чувствую, что скоро успокоюсь!.. — с той же невыразимой грустью сказал Ельников. — Но будь уверен, что пока мои легкие в состоянии выработать из воздуха хоть один гран кислорода — я не сложу рук! Вот… перед вами… еще все, — обратился он мягко, как женщина, к Грише, — перед вами непочатый угол надежд… Учитесь… сколько сил у вас хватит — учитесь! Мало ли что сбрехнешь иногда, особливо коли горько станет, — вы это забудьте пока, не принимайте на веру; почем еще знать, кто ошибается — он или я… — заключил Анемподист Михайлыч, указав глазами на Светлова. — Любимовы, так вот те не ошибаются.
— Ну, мне кажется, ты немного несправедлив к Любимову, — заметил Светлов, — он очень хороший человек.
— Да что в его хорошестве-то? — прочно ли оно? Добряк он — это так, не спорю; а больше что же? Украсть он — не украдет и не надует никого, скорее его самого надуют, только ведь он уж и теперь вертится; ухитряется как-то так делать, что и грызется с начальством и люб начальству. Барыни-то вот его заедают шибко. Впрочем, это мое личное мнение… А все-таки скажу, что поля он не нашего, хоть не теперь, а после… — проговорил задумчиво Ельников.
— Да, грех этот отчасти и я за ним знаю, — согласился Светлов.
— Евгений Петрович славный такой… — застенчиво выразил свое мнение Гриша.
— Да, он приятный человек, — заметил как бы про себя Анемподист Михайлыч.
— Вот что, Ельников, — сказал Светлов, взявши товарища за руку, — завтра вечерком я к тебе зайду потолковать серьезно кое о чем, а сегодня извиняюсь перед тобой: через полчаса мне на урок нужно.
— Что за извинения; конечно, иди. Да ты неужто два раза в день будешь у них заниматься? — удивился Анемподист Михайлыч, обращая глаза на Гришу.
— Ох, нет, я не к ним. Видишь, двоюродная сестра у меня тут есть… помнишь наше общее сочинение? письмо?
— Ну, как же, помню.
— Так вот я к ним и иду. Я, видишь, устраиваю ей уроки, так надо ее немного подготовить к ним; приемов она еще совсем не знает, а девушка-то неглупая, да и способная к этому. Вчера я с ней в первый раз начал заниматься — ничего, отлично выходит, — сказал Светлов, вставая, чтоб закурить папироску.
— Резон! — заметил Ельников, — прибавляй нашего полку. А вы не пойдете ли ко мне чайку вдвоем напиться? — обратился он к Грише. — Мне сегодня, по правде сказать, как-то не сидится одному: я было на него вон рассчитывал, — указал Анемподист Михайлыч на Светлова, — да, видите, у него серьезное дело на руках. Как вы думаете, а?
Гриша затруднялся, но ему, очевидно, хотелось пойти.
— Мама ведь, я думаю, не будет о вас беспокоиться, — ободрил его Светлов, — она знает, что вы со мной ушли.
— Она-то, я знаю, что ничего… — сказал Гриша.
— Ну, значит, и решено: пьем чай, — заключил Ельников, повеселев несколько.
— Я обещался познакомить вас с моими стариками, да они что-то не в духе сегодня, так мы отложим это до другого раза, — сообщил Александр Васильич Грише, немного нахмурившись.
Мальчик догадался, впрочем, что последнее не к нему относится.
Поговорив еще с четверть часа, они все трое собрались идти.
— Вы, господа, выходите; я вас догоню, — заметил Светлов гостям, когда они одевались в передней.
Те вышли, а Александр Васильич прошел к матери.
— До свидания, мама! Я иду…
Он поцеловал у нее руку.
— Не успел, батюшка, прийти, да уж и опять идешь? — спросила Ирина Васильевна с заметным неудовольствием.
— Да дело есть, мама. Кстати, тебе не нужно ли что-нибудь передать Агнии Васильевне: я к ним.
— Только у тебя и ходьбы, что к тетке Орлихе, — ответила старушка тем же тоном, — уж и то родные-то пеняли мне вчера из-за тебя…
— Ну, пусть их пеняют, мама; попеняют да перестанут. Так тебе ничего не нужно передать? — переспросил Светлов.
— А чего мне ей заказывать? Кланяйся, — сухо ответила Ирина Васильевна.
— А Владимирки где не видать? — осведомился сын.
— Да где ему быть-то, как не в бане, поди… Ужо наделают они там с Ванькой пожар с твоей химией! — заметила раздраженно мать.
Светлов ничего не сказал и прошел к отцу.
— А! Уж и на всех парусах? — сказал Василий Андреич сыну, сосредоточенно набивая трубку. — Смотри, парень, на мель не попади, скоро-то плавая…
— Я с компасом, — улыбнулся Александр Васильич.
— Извини, братец, — не догадался; примем к сведению, — торопливо проговорил старик, и в голосе его послышалась не то насмешка, не то обидчивость.
Александр Васильич чуть заметно нахмурился, но промолчал и вышел, еще раз простившись с отцом.
Ельников и Гриша ожидали его среди двора, разговаривая о чем-то.
— Постойте, я только брата отыщу, — закричал им Светлов.
Он торопливо пошел к бане, выстроенной на заднем дворе, за садом. Оказалось, что там действительно идет деятельная работа. «Наилюбезный камердинер» преусердным образом толок что-то в ступке, а Владимирко, не менее усердно, просевал натолченное сквозь обыкновенное сито.
— Что это вы тут стряпаете такое? — подкрался к ним незаметно Светлов.
Мальчуганы вздрогнули от неожиданности.
— А! Саша! — закричал весело Владимирко, опрометью бросаясь к брату, и в одну минуту успел выпачкать ему чем-то белым пальто.
— Не прикасайся! — сказал Александр Васильич, комично отстраняя его от себя двумя пальцами обеих рук, — ты весь в муке, как мельник. Да что вы это сочиняете такое? — обратился он уже к «наилюбезному камердинеру».
— Да вон барич хотят порох сделать-с… — как-то смешно ухмыльнулся тот и закосил глазами.
Светлов, не говоря ни слова, вышел, оставив маленьких лаборантов в полнейшем недоумении. Но через минуту дело объяснилось: на пороге открытых дверей бани показался сперва Ельников, за ним Гриша, а наконец и сам Александр Васильич.
— А! Химик, здорово! Помогай бог! — сказал Анемподист Михайлыч, смеясь и протягивая руку совсем растерявшемуся Владимирке.
«Химик», впрочем, сконфузился не от присутствия Ельникова, с которым он был уже хорошо знаком, а главное — смущал его крепко Гриша, как совершенно незнакомое лицо.
— Да вот подите-ка вы, угонитесь за ними… — заметил Светлов гостям, разражаясь самым веселым смехом. — Ты думаешь, чем они занимаются? — обратился он к доктору. — Порох, брат, выдумывают!
Ельников засмеялся, а Гриша только улыбнулся недоверчиво.
— Вы не верите, кажется? — спросил у Гриши Светлов. — Ваня! — обратился он к «наилюбезному камердинеру», — вы что это делаете?
- Ученые разговоры - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Чего мужчины не знают - Вики Баум - Русская классическая проза
- Десять минут второго - Анн-Хелен Лаэстадиус - Русская классическая проза
- Не могу без тебя! Не могу! - Оксана Геннадьевна Ревкова - Поэзия / Русская классическая проза
- Страна Саша - Гала Узрютова - Русская классическая проза
- Монолог - Людмила Михайловна Кулинковская - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев - Русская классическая проза
- И в горе, и в радости - Мег Мэйсон - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Разбитые грёзы - Надежда Лухманова - Русская классическая проза