по побережью и прилегающей лесополосе, слегка сквозило прохладное дыхание осени. Уставший и голодный – аппетит на море приходит во время купания, – я наконец-то дотащил до дома набитый доверху рюкзак, толкнул ногой калитку и, поднявшись на крыльцо, когда только и оставалось нырнуть в уютные лабиринты вечернего дома, зачем-то обернулся и увидел сутулого человека в тёмно-зелёном френче. Ожидая, что я подойду первым, Константинов сделал вид, что не заметил моего возвращения с моря, и продолжал пить чай, сидя за круглым садовым столом под грибком с вездесущей рекламой Ruhrgas.

– Вера заваривает изумительный чай с жасмином, – восторгался Константинов, прекрасно чувствуя себя в роли непрошеного гостя. – Я вам искренне завидую. Вас балуют всевозможными сладостями, не говоря уже об экзотических блюдах. Посидите немного со мной, прежде чем примете душ. – Константинов протянул мне руку. – Хотите чаю. Вам с лимоном?

Я издал вялый отрицательный звук. Константинов хлебнул чаю и от удовольствия по– кошачьи зажмурил глаза:

– Я, кстати, у вас не один! Тэсси! Тэсси! – позвал он своё четвероногое чадо. Взлохмаченная болонка выскочила из-за дома и с радостным лаем бросилась к нашему столу. – У нас вечерняя прогулка. Вот к вам и зашли.

Я налил себе действительно вкусного чаю.

– Веру я знаю лет пять, – сказал Константинов, потрепав по загривку мохнатую собачонку. – К слову, это я рекомендовал её господину Шмитцу. Она работала телефонисткой на почте, получала мизерное жалованье, а тут вдруг открыла в себе кулинарные таланты. – Константинов подлил себе кипятку. – У неё растет забавный мальчик. Она воспитывает его одна. Муж допился до чёртиков и закончил весьма трагично – дружки толкнули его под грузовик, потому что он задолжал им смехотворную сумму. Вот так-то. – Константинов продул свой любимый мундштук. – Я вижу, вы серьёзный человек. И самое главное, вы на правильном пути. Мне импонирует молодое окружение Вальтера. Есть в его воспитанниках деловой напор, я бы сказал, обострённая жажда борьбы за существование, без которой сегодня легко превратиться в интеллигентного статиста, живущего пустыми мечтами о грандиозной карьере и хуже того – дурманящей славе. Всё правильно, нужно быть до мозга костей реалистом, если вы хотите чего-то добиться. Творчество романтиков, кончающих к тридцати годам психическими расстройствами, интересно разве что студентам и искусствоведам, жаждущим затупить перья о поросшую быльем душещипательную тему. Поймите, в споре Уорхол – Малевич обязательно победит Энди, потому что он имеет гораздо больший исторический вес, в его творчестве есть одна магическая приставка – «поп». А Казимир Северинович со своими безумными квадратами и кругами, как бы ни рекламировал он свой супрематизм, отстанет от поезда искусства, точнее, уже отстал, дав критикам повод поболтать о нём и успокоиться. Вскоре критики о нём забудут. И только зрители будут останавливаться у его потрескавшихся кособоких холстов и озабоченно шептаться: «Смотрите– ка, что он вытворил! Повесил на стену квадрат! А другие до этого не додумались!» – Константинов начал новую сигарету с видом человека, изрекшего неоспоримую истину. – Так что, молодой человек, хорошенько подумайте, в какую сторону следует вам повернуть художественные поиски. Я не призываю вас вершить тёмные делишки в искусстве. Я предостерегаю от неверных шагов, чреватых неминуемым разочарованием в собственном стиле, а позже – ив своём земном предназначении. Художник должен быть современным и в меру модным. Он обязан следовать новым веяньям в искусстве, привносить свежие идеи в мировой творческий процесс, уметь нравиться критикам, кокетничать с поклонниками. Это вам подтвердит любая мало-мальски совестливая знаменитость.

От этих слов мне стало тошно. (Тут, возможно, сказался лёгкий перегрев на солнце).

– Что ж, мне пора! – решил не злоупотреблять моим терпением Константинов. Около полуночи он распрощался со мной, едва державшимся на ногах, и, выразив надежду на то, что я учту его пожелания, зевнул, закрывая за собой калитку, и потащил на поводке сонную собачку. Я пошёл в душ.

Этим летом ничто не волновало меня так сильно и устойчиво, как Балтийское море. Я жил с оглядкой на море. Оно ворвалось в мой мир всей полнотой своего азартного кипучего естества. Каждое утро после завтрака я спускался на берег по крутому откосу, цепляясь за сухие ненадёжные ветви сползших с обрыва деревьев. Море притягивало и изматывало. К обеду, раскрасневшийся и усталый, я возвращался домой с пляжными пожитками в обвисшем тяжёлом рюкзаке с единственной мыслью добраться до прохладного душа и после обеда вздремнуть в мастерской на тахте или примоститься в саду под яблоней на раскладушке. Послеобеденные часы, ознаменованные разгаром неимоверной жары, я проводил с преступной пассивностью. В лучшем случае я читал или обдумывал, как выстроить вечерний сеанс художественного письма на разложенных на полу ватманских листах. Но в основном я спал и только перед ужином приходил в себя, ощущая приятное, иногда болезненное жжение кожи по всему телу. Вечера пленяли теплом, хвойным воздухом и безветрием. Из опустевшего яркого сада напрашивался перенос начавшегося на воздухе сценического действа в самую укромную точку дома, которой стала моя мастерская. Оттуда, с третьего этажа, покинутый людьми сад навевал лёгкую тоску. Это конструктивное чувство, служившее почти поэтической увертюрой к моему творческому процессу, было продиктовано символическим расположением садовых предметов: стола, накрытого клеёнчатой скатертью, стульев с оборчатыми подушками, банкетки, шезлонга, в котором пол-лета ночевал толстый том Грасса. Одинокие персонажи бесплотного мира лежали под моим окном, рождая позитивные сюжеты для кисти несостоявшегося реалиста.

До моего отъезда в Гамбург оставалось две недели. Вальтер звонил чуть ли не каждый день и интересовался, как идёт подготовка к выставке. Я и раньше говорил ему, а теперь был вынужден повторять, что не пишу специально для выставки. К отправке в Германию я отобрал свои лучшие работы. Вскоре из этих лучших в брак попали пять свежих картонов.

После вечеринки с девичьими плясками в саду я снял наблюдение с комнаты Стэллы. Близость к её жилищу, которое она не покидала даже летом, не оставляла меня в покое, и я каждый раз по-новому переживал появление Стэллы перед нашим домом, будто только вчера моя любовь напоролась на острые рифы её грубого каверзного мирка.

В последние дни я жил работой и тем тревожным предчувствием отъезда в незнакомую страну, каким обычно жила Анжела, в спешке пакуя свои безразмерные неподъёмные сумки и отвечая на постоянные звонки принимающей стороны. Я продолжал писать в мансарде в предвкушении скорого воплощения детской мечты о собственной выставке и фотокорреспондентах, обжигающих мои глаза снежным пламенем ультрасовременных вспышек. По утрам я представлял, как у меня берут первое интервью и на следующий день я покупаю в киосках немецкие газеты с восторженными откликами о моих картинах. Это было счастливое время – мои последние дни

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 50

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов бесплатно.

Похожие на Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов книги

Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
Тревога - Александр Туркин - Русская классическая проза
Ароматы юности, или Записки сумасшедшего - Алёна Александровна Пухова - Русская классическая проза
Лоскутное одеяло - Василий Катанян - Русская классическая проза
Шестеро - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
Пара сапог - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
Чрезвычайное средство - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
Вечный - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
Два дня - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
Гоголь-студент - Василий Авенариус - Русская классическая проза

Оставить комментарий