Ляпин таки живой с фронта вернулся. А в слободе его убитым считали, раз домой не пришел… – Варя рассеянно перетирала полотенцем ложки, миски. – Да и то сказать, к кому ему возвращаться? Жена померла, в избе родственники живут.
– Агафья померла? – удивилась Ася. – То-то я ее не встречаю. Спросить о ней вас хотела, да все к слову не приходилось.
– Ну да, вторыми родами скончалась. Через полгода, как Маркела забрали. Я ж тебе писала в письме.
– Потерялось, видно, то письмо.
– Врача нашего на фронт забрали, одна повитуха Филимоновна осталась. Да, видать, не справилась. Дня три промучилась Агафья, бедолага, от горячки померла. Ну и младенец следом, без мамки-то. Царствие небесное обоим!
Сестры перекрестились на образа.
– Говоришь, вторыми родами? А первый мальчонка у Ляпиных жив?
– Первый-то жив. Хороший пацан, в Агашу удался, – крепенький, светлоголовый. Фроловы к себе его забрали. Брат Агафьи с женой в их доме поселились, ну и сын Маркела при них растет, их мамкой и папкой называет.
– А эти… продразверстка которые, к Фроловым на двор заезжали? – спросила Варя мужа.
– Вроде нет, мимо проехали, – пожал тот плечами.
– А что за выстрелы были? Убили никак кого?
– Не похоже… Никто не голосит в слободе. Попугали кого артачливого, видать.
В дверях кухни появилась бабушка Матрена, она была бледна, нижняя челюсть дрожала. Одной рукой она держалась за косяк, а другой тыкала куда-то в пространство.
– Тимофей пришел… с топором… по мою душу…
Бабушка попыталась повернуться, но не удержала равновесие и как мешок упала на пол. В ту же ночь она померла. Отпевали ее в той же слободской церкви, где когда-то она венчалась, где крестили, а спустя годы венчали ее дочерей, где отпевали старшую – Марусю. И похоронили Матрену рядом с дочерью, как она и завещала.
Едва минуло сорок дней со дня смерти Матрены, как пришла новая беда.
Вечером, укладываясь спать, Ася услышала раскаты грома. Удивилась – дождя нет, небо чистое, а гремит безостановочно. Полная нехороших предчувствий, она вышла на веранду. Небо над Ярославлем окрасилось огненными всполохами. Ася узнала это зарево и эти звуки – в городе гремели пушечные залпы, полыхали пожары.
– Что это? Война же вроде кончилась, – испуганно спросила Варя. Она вышла на веранду, кутаясь в наброшенную поверх рубахи шаль.
Вышел и Захар в одном исподнем, в тревожных отсветах зарева его рубаха казалась алой. Он раскурил самокрутку, глядя на полыхающее над городом небо, пояснил:
– Говорят, ярославцы взбунтовались против новой власти. Видать, по ним из пушек бьют. В Муроме, в Рыбинске тоже жители восстания подняли, и там такое же творится… Что-то будет.
Глава 13 Восемнадцатый год
Вечером Захар особенно тщательно запер ворота. Окна, выходящие на улицу, закрыл сколоченными из досок щитами. Он смастерил их после того, как однажды ночью разбили стекло в столовой камнем. Только сели ужинать, как раздался стук в ворота. Все замерли.
– Не вздумай отпирать, – испуганно зашипела на мужа Варя, – вдруг лихие люди. Добрые люди по ночам не ходят.
Стук повторился. Захар встал и вышел на крыльцо, крикнул:
– Кто там шалит? Чего надо?
– Это инженер Брюнер. Я с семьей. У нас беда, впустите, пожалуйста.
Захар осторожно выглянул на улицу, затем открыл ворота. Во двор въехал тарантас, в котором сидели женщина, трое детей и старушка. Брюнер шел рядом, ведя лошадь под уздцы. Вид у всех был крайне усталый и испуганный. Ася пригласила нежданных гостей в дом и захлопотала у самовара. Брюнеров усадили за стол, Варя суетилась на кухне в поисках того, чем накормить столько народу. Александр Генрихович рассказывал хозяевам о том, что вынудило их семью бежать из дома.
– Город у нас купеческий, фабрики, мануфактуры, торговые дома, состоятельных людей много… было… Все эти экспроприации, развал в делах, притеснения им совсем не по нутру. Поэтому, когда нашлись смельчаки из какого-то «Союза» и подняли восстание против большевиков, многие их поддержали. Оголодали люди, озлобились против новой власти, без боя сдали и склад с боеприпасами, и городское самоуправление. Даже милиция перешла на сторону восставших. Эти, которые возглавили восстание, объявили, что город отныне подчиняется законам Временного правительства 1917 года. Надеялись, что и соседние города к ним присоединятся, что заграница придет на помощь. Зря надеялись. Только Муром и Рыбинск поднялись, да в самой Москве, говорят, эсеры мятеж подняли. Из-за этого-то мятежа в Ярославле несколько дней все было более-менее спокойно, не до нас большевикам было. Когда расправились с московскими эсерами, большевики опомнились и устроили кровавую баню Мурому, Рыбинску и нам. Сейчас город бомбят непрерывно и из пушек, и с аэропланов. Какой-то сплошной ужас! Все горит, целые улицы выгорели, одни печные трубы торчат. Водопровод разбила артиллерия, тушить пожары нечем. Кругом убитые, убирать их некому. Ну ад, настоящий ад! И наш дом разбомбили. Ладно, хоть лошадь и бричка уцелели. Как из города живыми выбрались, как через Волгу переправились – и сами не знаем, Господь помиловал. Ехать нам некуда, родни поблизости нет. Вот вспомнил о вас, прошу, приютите на несколько дней. Когда-то же это закончится!
– Да, конечно, приютим, – вмешалась в разговор Ася. – Вон у нас флигель пустует. Тесно там всем будет, правда, но уж одну ночку переночуете. Матушку вашу разместим в бабушкиной комнате, ей там будет тепло и удобно. А завтра родительский дом отопрем, и живите сколь надо. Раз беда такая пришла, поможем. Как не помочь?
Захар поддержал золовку:
– Вы нам вон какой дом построили, неужто вам в нем угол не найдется? Вместе переживем, Бог даст, лихие времена.
– А что там с женским монастырем? – присоединилась к разговору Варя. – За сестру уж больно переживаем.
– По монастырю тоже лупят, безбожники. Колокольню разрушили. А что там внутри, не знаю, не был. За приют низкий вам поклон. Я знал, что вы добрые люди.
После рассказов Александра Генриховича тревога сестер за судьбу младшей, Верочки, стократ усилилась. Ася всю ночь не могла заснуть, прислушиваясь к доносящейся со стороны Ярославля канонаде.
***
В Покровском храме женского монастыря было тесно от коленопреклоненных монахинь и послушниц. Все собрались на ночное богослужение и под грохот артобстрела молились о спасении. Храм сотрясали разрывы снарядов. Пушки большевиков били прямой наводкой по территории монастыря. Уже разрушены келейные здания, северо-западная башня, с грохотом рушилась колокольня, горела трапезная. Женщины, вздрагивая от взрывов, продолжали истово молиться перед иконами Казанской Божией матери и Спаса Нерукотворного. И стены храма стояли, оберегая их.
Под утро канонада стихла. Затем врата храма затрещали под ударами прикладов.
