Группа вооруженных красноармейцев ворвалась внутрь. Женщины сгрудились перед алтарем под дулами ружей.
– Все, кого назову, выйдете и встаньте здесь, – один из красноармейцев в кожаной тужурке, кепке и круглых очках указал на правый придел, достал бумагу и стал зачитывать список.
Первой в списке значилась игуменья Феофания. Список был длинным. В числе прочих монахиня Елена услышала свое имя – Вера Трофимовна Севастьянова. Она отвыкла от мирского имени и не сразу поняла, что вызывают ее. Всего их набралось человек тридцать. Красный командир убрал бумагу за пазуху и сказал, обращаясь к этим монашкам:
– Вы обвиняетесь в пособничестве контрреволюции. Следуйте за нами. Остальные немедленно покиньте территорию, все помещения экспроприируются в пользу революции.
– Дозвольте хоть личные вещи забрать, – попросила игуменья.
– Они вам не понадобятся, разберемся с вами и отпустим, – ответил командир и направился к выходу. Монашки в окружении вооруженных солдат вышли из храма. А в соборе начался хаос. Солдаты разбивали оклады икон, отдирали серебряные и золоченые ризы, срывали жемчуг, начался грабеж. Визжали молоденькие послушницы, которых хватали и тащили по углам. Женщины бросились бежать из собора.
Арестованных вели через город, лежащий в руинах. Вера не узнавала улиц, на которых не осталось целых зданий. На месте деревянных домов чернели обгоревшие печные трубы. Стоял смрад от разлагающихся трупов. Монашек привели в подвал уцелевшего здания гимназии и заперли в тесном помещении, где они могли только стоять или сидеть прямо на полу. Сколько их продержали без света, воды и еды, женщины не знали, потеряли счет времени. Наконец выпустили из подвала во двор. Шел дождь. Утро это было или день, а, может, вечер? И снова они шли колонной в окружении вооруженной охраны по разбитым улицам. После бессонных ночей, голода, пережитого страха Вера словно отупела, шла, еле переставляя ноги, и ртом ловила капли дождя, чтобы утолить жажду.
Монашек привели на вокзал, загнали, словно скот, в теплушку. В вагон закатили бочку с водой и прикованным цепью ковшиком, выдали на всех вещмешок с несколькими буханками хлеба. Дверь задвинули на засов. Вскоре теплушка дернулась, заскрежетали колеса, состав понемногу набирал ход. Женщины разбирали клочки сена, оставшегося в углу, ветошь, пустые мешки из-под овса, устраивались на ночлег. Куда их везут? Какая судьба им уготована? Никто не знал.
– Раз сразу не расстреляли, везут, значит, будем жить, – подбадривала всех игуменья.
Поезд шел долго, с частыми остановками, монахини потеряли счет дням. Изредка на остановках дверь теплушки откатывалась, и конвойный бухал на доски пола ведро с пшенной баландой, из него торчала ручка черпака. Мисок не было, ложек тоже, ели из черпака по очереди. Наконец прибыли на место. Дверь теплушки откатилась. В свете заходящего солнца женщины увидели сопки, тайгу и нескольких вооруженных мужчин.
– О! Баб привезли! Да, никак, монашек. Чё с ними делать? – удивился один из них.
– Чё велено, то и будут делать, – проворчал второй. – Какая нам разница? Мужики, бабы, монашки…
– Граждане женщины, – обратился к построившимся вдоль насыпи арестанткам худощавый мужчина неопределенного возраста с густой щетиной на впалых щеках, – я комендант лагеря. Обращаться ко мне строго гос… гражданин начальник лагеря. Вас сюда направила советская власть для перевоспитания трудом. Значит, будете трудиться. Жить будете в бараке, который сами построите. Чем скорее построите, тем скорее у вас будет крыша над головой. Бежать отсюда не советую: вокруг на сотни километров тайга, а в ней медведи, волки, рыси. Надежнее всяких заборов и охраны. Кстати, с забора вокруг будущего лагеря мы и начнем. Чтобы вас не сожрали звери.
Монашек колонной повели в глубь тайги.
– Ну что ж, будем строить новый скит. Видать, так Богу угодно, – тихо сказала матушка Феофания. – Нам ли бояться лишений и трудов праведных?
Так началась лагерная жизнь монашки Елены, в миру Веры Севастьяновой.
***
Прошло несколько тревожных дней. Постепенно канонада в Ярославле стихла. Ася и Варя решили съездить в город, найти сестру или узнать о ее судьбе. Услышав об этом, Захар вызвался сам сопровождать Асю, а Варе велел оставаться дома с детьми. Бричку попросили у Брюнера, у своей сломалась ось. Александр Генрихович захотел присоединиться к ним, навестить свой разбомбленный дом, чтобы вывезти вещи, если их еще не растащили мародеры, оценить масштаб разрушений и возможность восстановления дома.
Отправились втроем с утра. Летний день сулил быть теплым и ясным – середина лета. При подъезде к мосту через Волгу встретили на дороге конных красноармейцев. Встреча не предвещала ничего хорошего.
– Кто такие? Куда едете? – спросил один из всадников.
– Ярославские мы, дом свой проведать хотим, – опасливо ответил Брюнер.
– А я сестру разыскать хочу, – добавила Ася.
– А мы вот задержим вас, пусть комиссары разбираются, кто такие на самом деле, – сказал второй, гарцуя на лошади вокруг брички.
– Да правду говорят, знаю я их, – раздался за спиной Аси знакомый голос.
Она оглянулась и в подъехавшем третьем всаднике узнала Маркела Ляпина.
– Эти не бунтовщики, отпустите и вертайте их назад. У командования и без них дел хватает. Еще и влетит вам, что абы кого тащите.
Маркел подъехал ближе. Он был в кожанке и в картузе с нашитой красной звездой. На поясе пристегнута кобура с маузером.
– Вы того… вертайтесь домой. В Ярославле щас лучше не показываться, ежели живыми остаться хотите. А про Веру я сам разузнаю, где ее искать. Монастырь-то, слышь, закрыли, монашки разбежались – поди, ищи ветра в поле. Как что узнаю – заеду, скажу.
Отряд ускакал, путники развернули бричку и потрусили обратно, в слободу.
Только семья отобедала, в окошко кто-то стукнул. Оказалось, прискакал Маркел. Проходить в дом он не стал, вызвал в сени Захара и Асю.
– Вы вот что, в город пока не суйтесь. Там щас истребляют контрреволюцию. Задерживают всех мужиков от шестнадцати до шестидесяти. Попадетесь – никто разбираться не будет, расстреляют. Не до церемониев нынче.
– Но это же… ужасно, жестоко! – схватилась Ася за голову.
– Революцию в белых перчатках не делают. Кровавое дело, – пожал плечами Ляпин. – Короче, сидите дома и не высовывайтесь, коли выжить хотите. Я сам скажу, когда можно будет в город съездить. А без меня ни-ни. Теперь слушайте, что узнал про Веру. Бежавшие монашки нашли приют в Толгском мужском монастыре. Так что Вера почти наверняка там, ежели только ее не задержали. Несколько человек вместе с настоятельницей арестовали за пособничество контрреволюции – припасы прятали от продразверстки. Про арестованных ничего не удалось узнать.
– Толгский монастырь… это же на нашем берегу Волги, только северней. Туда-то можно съездить? – с надеждой спросила Ася.
– Туда, пожалуй, можно. Но
