Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Стал худым, как щепка, — пояснил Укридж.
— И вот однажды утром я с волнолома увидел, как вы удите, и меня вдруг озарило…
— Ну, вы знаете, как это бывает, — пояснил Укридж.
— …вдруг озарило, что проще всего подстроить небольшое опрокидывание лодки. Я твердо знал, что непременно вас спасу.
Тут я перевел дух, и он воспользовался случаем, чтобы проклясть меня, кратенько, скашивая глаза на ближайшую волну.
— Если бы не неисповедимые пути Провидения с его манией ставить все с ног на голову, все сложилось бы прекрасно. Собственно говоря, так оно и сложилось, пока вы не узнали подоплеки.
— Вот так всегда, — сказал Укридж скорбно. — Так всегда!
— Мерзкий молокосос!
Он умудрился проскользнуть мимо меня и поплыл к берегу.
— Взгляните же на это дельце по-философски, старый конь, — убеждал Укридж, взбивая пену сбоку от профессора. — Тот факт, что спасение было намечено заранее, ни малейшего значения не имеет. Раз в тот момент вы этого не знали, следовательно, в определенном смысле оно было самым что ни на есть подлинным. Вас реально спасли от гибели в бездне вод и все такое прочее.
Вот уж не думал, что Укридж способен на такие экскурсы в метафизику. Истинность его построений мне представилась неопровержимой. Я просто вообразить не мог, что кто-то способен не согласиться с ним. Я, бесспорно, извлек профессора из воды, а тот факт, что предварительно он очутился в ней по моему почину, к сути дела никакого отношения не имел. Либо человек — самоотверженный спаситель, либо он не самоотверженный спаситель. Третьего не дано. Да, я спас ему жизнь — если бы не я, он, безусловно, утонул бы, и у меня было безусловное право на его благодарность. Только так, и точка.
Вот что мы с Укриджем пытались втолковать ему, плывя рядом с ним. Однако или соленая вода притупила обычно острый ум профессора, или наша убедительность прихрамывала, но факт остается фактом: на берег он выбрался при прежнем мнении.
— Значит, я могу считать, — сказал я, — что ваши возражения сняты и я получил ваше согласие?
Он гневно топнул ногой, и ему в пятку вонзился острый камешек. С коротким воплем он ухватил пострадавшую ступню обеими руками, а на другой ноге запрыгал по пляжу. И, прыгая, изрек свой приговор. Вероятно, единственный случай в мировой истории, когда отец принял такую позу, отказывая искателю руки своей дочери.
— Нет, не можете! — вскричал он. — Ни в коем случае не можете. Мои возражения стали еще абсолютнее. Вы задерживаете меня в воде, хотя я посинел, сэр, посинел от холода, вынужденный выслушивать нелепейший и наглейший вздор.
Бессовестная передержка! Ведь если бы он с самого начала слушал внимательно, не перебивая и не уподобляясь субмарине, мы бы уложились в половину времени.
Я так и сказал.
— Не смейте разговаривать со мной, сэр, — сказал он, допрыгав до палаточки, в которой переодевался. — Я не намерен вас слушать. Я не желаю иметь с вами ничего общего. Я считаю вас наглецом, сэр.
— Уверяю вас, все произошло непреднамеренно.
— Кшс! — сказал он.
Я впервые услышал из человеческих уст это примечательное междометие. И тут он скрылся в палатке.
— Малышок, — сказал Укридж с мрачной торжественностью, — знаешь, что я думаю?
— Ну?
— Ты его не убедил, старый конь.
Глава XX
ГОЛЬФ ПО-НАУЧНОМУ
Люди постоянно пишут в газеты — или, возможно, какой-то одинокий энтузиаст посылает эти письма под разными псевдонимами — о спорте и о чрезмерном увлечении таковым современного молодого человека. Помню письмо, в котором «Компетентный» утверждал, что, трать Молодой Человек меньше времени на гольф, а больше на военную подготовку, ему это было бы куда полезней. Я намерен поподробнее описать мою встречу с профессором на поле для гольфа и решительно опровергнуть эту нелепую идею. На Британских островах каждый младенец должен уметь хотя бы разок промазать по лунке. Возьмите, к примеру, мой случай. Предположим, я отдал бы военной подготовке часы, которые потратил на овладение клюшками. Я мог бы маршировать перед профессором хоть целую неделю, ни на йоту не смягчив его сердце. Я мог бы брать винтовку на плечо, и приставлять винтовку к ноге, и вскидывать винтовку, и вообще вести себя так, как рекомендует «Компетентный», и каков был бы результат? Безразличие с его стороны или — если я переусердствовал бы — раздражение. Тогда как, посвятив разумную часть моей юности освоению тонкостей гольфа, я сумел…
Произошло это так.
На следующее утро после моей морской беседы с профессором я стоял рядом с Укриджем на курином выгуле и разглядывал курицу, которая позировала перед нами в явном чаянии осмотра, когда к нам направился человек с конвертом в руке. Укридж, которому теперь чудился под каждой шляпой кредитор, а в каждом конверте непременно маленький счетец, тихо и безмолвно испарился, предоставив мне принять объяснения с врагом на себя.
— Мистер Гарнет? — осведомился враг.
Но я его уже узнал. Садовник мистера Деррика.
Я вскрыл конверт. Нет, отцовского благословения в нем не оказалось. Написано письмо было в третьем лице. Профессор Деррик испрашивал разрешения осведомить мистера Гарнета, что, нанеся поражение мистеру Солу Поттеру, он вышел в финал турнира гольф-клуба Комбе-Регис и, насколько он понял, его противником является теперь мистер Гарнет. Если мистеру Гарнету удобно встретиться в финале сегодня днем, профессор Деррик будет весьма обязан ему и просит явиться в клуб к половине третьего. Если же час и день ему не подходят, не будет ли он так любезен предложить другие? Податель сего подождет ответа.
И податель подождал. Ждал он добрые полчаса, так как я не сумел сдвинуть его с места (не желая употребить насилия против человека в годах), не утолив прежде его жажды. Он поглотил заметно больше пива из нашей уже в значительной степени осушенной бочки, чем мы могли себе позволить, а затем затрусил прочь с запиской, изысканно написанной в третьем лице, в которой мистер Гарнет после многочисленных поздравлений и благодарностей испрашивал разрешения осведомить профессора Деррика, что он явится в клуб к назначенному часу.
«И, — добавил я (про себя, а не в записке), — я так его разделаю, что он лоб себе разобьет своей любимой клюшкой».
Ибо я не испытывал к профессору ни малейшего расположения. И ощущал злокозненную радость при мысли, что отберу у него приз. Я знал, что он всем сердцем надеялся стать в этом году победителем турнира. Два года быть претендентом на первое место — это так разжигает желание занять его. И горечь поражения увеличится вдвое, когда он проиграет случайному участнику, после того как отсутствие его постоянного соперника, полковника, пробудило в нем надежду. И я знал, что это вполне в моих силах. Даже при невезении — а мне в гольфе не везет редко — я мог быть уверен, что сокрушу его.
— И я это сделаю, — сообщил я Бобу, который как раз подбежал ко мне.
Боб давно уже стал моим наперсником. Он слушает сочувственно и никогда не перебивает. И никогда не изливает собственных обид. Если я кого терпеть не могу, так это тех, кто пытается изливать свои обиды, когда я намерен излить свои.
— Боб, — сказал я, пропуская его хвост между пальцами, — выслушай меня, старый друг моих университетских лет, ибо я вынашиваю черный замысел. И не убегай. Ты ведь знаешь, что вовсе не хочешь сбегать поглазеть на эту курицу. Слушай меня. Если я буду днем в форме, а я всеми костьми чувствую, что буду, я понянчу профессора, я поиграю с ним. Ты знаешь особенности турнирных партий в гольф, Роберт? Очки начисляются по лункам, а не по ударам. Лунок восемнадцать. Ладно-ладно, откуда мне было знать, что ты и без меня это знал? Ну, если ты так хорошо разбираешься в гольфе, то сполна оценишь мой черный замысел. Я буду вываживать профессора, Боб. Я позволю ему вести в счете, а затем догоню его. И обгоню, и позволю ему догнать меня. Буду идти с ним ноздря в ноздрю до самого конца. А когда его волосы побелеют от напряжения, и он сильно поубавит в весе, и глаза у него выпучатся, и он вознесет молитву — если он возносит молитвы — богам Гольфа, чтобы они ниспослали ему победу, я побью его на одну лунку. Я проучу его, Роберт. Он вкусит моего отчаяния и узнает на опыте, как дерзают удрученные. И когда все будет кончено, когда он вырвет свои волосы до последнего волоска и переломает все свои клюшки, я пойду на волнолом и утоплюсь. Потому что, видишь ли, если я не смогу жениться на Филлис, мне незачем жить.
Боб завилял хвостом.
— Нет, я серьезно, — сказал я, переворачивая его на спину и трепля по груди, пока он не запыхтел. — Ты не улавливаешь смысла, я знаю. Но ведь ты обделен возвышенными чувствами. Ты преотличный пес, Боб, но и отъявленный материалист. Кости, и сырные корочки, и картошка, пропитанная мясным соусом, составляют твое счастье. Ты не знаешь, что значит быть влюбленным. Ну-ка, перевернись на другой бок, не то тебя кондрашка хватит.
- Лорд Эмсворт и другие - Пелам Вудхаус - Юмористическая проза
- Псмит-журналист - Пэлем Вудхауз - Юмористическая проза
- Как Галька Разоренова фамилию под Новый год меняла - Анастасия Финченко - Современные любовные романы / Юмористическая проза
- Джельсомино навсегда - Александр Ермаков - Русское фэнтези / Юмористическая проза
- Надпись на сердце - Борис Привалов - Юмористическая проза
- Дневник тестировщика - Юрий Бригадир - Юмористическая проза
- Чтоб я сдох! - Олег Механик - Контркультура / Юмористическая проза / Юмористическая фантастика
- Завтра о сегодняшнем вчера. Путешествие на печатной машинке времени - Александр Хороший - Прочий юмор / Юмористическая проза
- Агентство плохих новостей - Михаил Ухабов - Юмористическая проза
- Иронические мемуары - Григорий Горин - Юмористическая проза