Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В значительной степени именно эта статья породила мнение, что Маркс был антисемитом. Действительно, беглое и нерефлексивное прочтение, особенно краткого второго раздела, оставляет неприятное впечатление. Верно и то, что Маркс и в других своих работах допускал антиеврейские высказывания, но ни в одной из них он не был столь устойчив, как здесь. На него самого нападали как на еврея многие из его самых известных оппонентов – Руге, Прудон, Бакунин и Дюринг; но практически никаких следов еврейского самосознания нет ни в его опубликованных работах, ни в его частных письмах. Один случай, произошедший во время пребывания Маркса в Кёльне, проливает некоторый свет на его отношение: «Только что [писал он Руге в марте 1843 года] здешний глава израэлитов нанес мне визит и попросил меня помочь с парламентской петицией от имени евреев; и я согласился. Какими бы отвратительными ни казались мне убеждения сынов Израилевых, взгляд Бауэра все же кажется мне слишком абстрактным. Суть в том, чтобы проделать как можно больше дыр в христианском государстве и протащить туда рациональные взгляды, насколько это возможно. Это, по крайней мере, должно быть нашей целью – и горечь растет с каждой отклоненной петицией» [56].
Готовность Маркса помочь кёльнским евреям наводит на мысль, что его статья была направлена скорее против вульгарного капитализма, популярно ассоциируемого с евреями, чем против еврейства как такового – либо как религиозного объединения, либо (что еще менее важно) как этнической группы. Действительно, немецкое слово, обозначающее еврейство, – Judentum – имеет вторичный смысл коммерции, и в какой-то степени Маркс играл на этом двойном значении. Примечательно, что некоторые из основных положений второго раздела статьи Маркса – включая нападки на иудаизм как воплощение денежного фетишизма – были почти дословно заимствованы из статьи Гесса, который был полной противоположностью антисемита. Статья Гесса, озаглавленная «О сущности денег» (Über das Geldwesen), была представлена для публикации в Deutsch-Französische Jahrbücher, но журнал распался, не дождавшись ее появления [57].
Вторая из статей Маркса в Deutsch-Französische Jahrbücher была написана после его приезда в Париж: она свидетельствует о том, какое огромное влияние оказало на него открытие класса, освобождению которого он собирался посвятить всю оставшуюся жизнь. В Париже, культурной столице Европы, проживало большое количество немецких рабочих-иммигрантов – почти 100 000 человек. Некоторые из них приехали, чтобы отточить технику своих различных профессий, другие – просто потому, что не могли найти работу в Германии. Маркс был в огромной степени впечатлен: «Когда ремесленники-коммунисты создают ассоциации, их первыми целями становятся образование и пропаганда. Но сам акт объединения создает новую потребность – потребность в обществе, – и то, что казалось средством, становится целью. Самые поразительные результаты этого практического развития можно наблюдать, когда французские социалистические рабочие собираются вместе. Курение, еда и выпивка больше не являются просто средством объединения людей. Им довольно компании, товарищества, развлечений, целью которых также является общество; братство людей – не пустые слова, а реальность, и сквозь изможденные тела сияет благородство людей» [58]. Маркс посещал собрания большинства французских рабочих ассоциаций, но, естественно, был ближе к немцам – особенно к Союзу справедливых (Bund der Gerechten), самому радикальному из немецких тайных обществ, состоявшему из ремесленников-эмигрантов, целью которых было установление «социальной республики» в Германии [59]. Он близко знал обоих ее лидеров: Эвербека, врача, и Маурера, который был членом недолговечной фаланстерской общины Руге. Но на самом деле он не вступил ни в одно из обществ [60].
Хотя вторая статья Маркса заканчивалась откровенным провозглашением судьбы пролетариата, первая часть представляла собой переработку старых тем. Она была написана как введение к предлагаемому переизданию «Критики гегелевской философии права»; на самом деле некоторые из аргументов, изложенных в «Критике», уже были развиты в «Еврейском вопросе». Будучи лишь введением, она носила характер резюме, упорядочивая свои темы таким образом, чтобы отразить различные фазы развития самого Маркса: религиозную, философскую, политическую, революционную. Взятая в целом, она представляла собой манифест, чья язвительность и догматизм предвосхищали «Манифест коммунистической партии» 1848 года. Все элементы статьи уже содержались в «Критике гегелевской философии права» (Zur Kritik der Hegelschen Rechtsphilosophie), но теперь в ней сделан совершенно новый акцент на пролетариате как будущем освободителе общества. Хотя статья была написана в Париже, она ориентирована на Германию и возможность немецкой революции; соответственно, она начиналась с религии и переходила к политике – двум наиболее актуальным темам в Германии (согласно его программному письму к Руге от сентября 1843 года).
Маркс начал с блестящего отрывка о религии, подводящего итог всей работе младогегельянской школы от Штрауса до Фейербаха. «Пока речь идет о Германии, – писал он, – критика религии по существу завершена, и критика религии есть предпосылка всякой критики» [61]. Это последнее утверждение, несомненно, зависело от двух основных факторов: в Германии религия была одним из главных столпов прусского государства и должна была быть снесена, прежде чем можно было думать о каких-либо фундаментальных политических изменениях; в более общем смысле Маркс считал, что религия – самая крайняя форма отчуждения и точка, с которой должен начинаться любой процесс секуляризации, что давало ему модель для критики других форм отчуждения. Но в этом он отличался от Фейербаха: это был не просто вопрос редукции – сведения религиозных элементов к другим, более фундаментальным. Религиозное ложное сознание человека и мира существовало как таковое потому, что человек и мир были радикально искажены: «Основа нерелигиозной критики такова: человек создает религию, не религия создает человека. Но человек – не абстрактное существо, живущее на выселках мира. Человек – это мир людей, государство, общество. Это государство и это общество порождают перевернутое отношение религии к миру, потому что сами являются перевернутым миром» [62]. Религия была необходимым идеалистическим завершением несовершенного материального мира, и Маркс нагромождал метафору на метафору: «Религия – это общая теория
- Профессионалы и маргиналы в славянской и еврейской культурной традиции - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары
- Убийства от кутюр. Тру-крайм истории из мира высокой моды - Мод Габриэльсон - Биографии и Мемуары / Прочее домоводство / Менеджмент и кадры
- Моя жизнь и моя эпоха - Генри Миллер - Биографии и Мемуары
- Судьба России и “великая потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению” - Иван Фролов - Публицистика
- Исповедь - Валентин Васильевич Чикин - Биографии и Мемуары
- Иосиф Бродский. Большая книга интервью - Валентина Полухина - Публицистика
- Маркс – Энгельс – Ленин - Е. Мельник - Публицистика
- Миф о шести миллионах - Дэвид Хогган - Публицистика
- Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Александра Потанина - Биографии и Мемуары