от тишины и напряжения.
— Ты забываешься, — холодно бормочу я.
Он качает головой.
— Нет, Влад, я всего лишь пытаюсь делать то, что делал всегда — защищаю тебя.
— Мне не нужна твоя блядская защита. Наша дружба много значит для меня, но не забывай, с кем ты разговариваешь. Я не терял контроля над собой уже полвека и не собираюсь терять в ближайшее время.
— Если она узнает, кто ты — нам конец, вот почему я советую попробовать местных женщин. Ты говоришь, что не можешь прикоснуться к ее разуму. Я не столько сомневаюсь в твоем контроле, сколько напоминаю тебе о том, что поставлено на карту. Возможно, если дело дойдет до худшего, у Хайда найдется решение.
Его тон умоляющий, а руки сжимают спинку старинного кресла.
В животе тут же все сворачивается от тошноты и ярости при мысли о том, что кто-то кроме меня осмелится прикоснуться к ней.
— Никто не должен прикасаться к Обри. Особенно этот кобель Джекил.
Я позволил образу его грязных рук на Обри принять форму, и кровавая дымка заполнила глаза. Я бы разорвал его на настолько мелкие части, что даже создатель Франкенштейна не смог бы сложить этот пазл.
— Ты не будешь вмешивать ее в это.
— Она околдовала тебя, — говорит он, садясь напротив.
Абсолютно. Грудь сжимается при воспоминании о криках ее удовольствия, вздохах, и даже о том, как очаровательно она смеется. Я околдован и даже не понимаю, как.
Я громко вздыхаю и в отчаянии запускаю пальцы в волосы.
— Да, я околдован. Я хочу ее так, как не хотел никого другого.
Брови Дойла поднимаются в шоке.
— Что?
Мои губы поджимаются, когда я отвожу взгляд.
— Я заснул.
Я слышу его вздох, и телефон, который, кажется, всегда был у него в руке в эти дни, со стуком падает на стол.
— Повтори?
Я качаю головой.
— Я настолько крепко спал, что не слышал, как она проснулась этим утром.
Прошли годы с тех пор, как я засыпал естественным образом. Это было так давно, что не могу вспомнить, доверял ли я кому-нибудь настолько, чтобы позволить себе спать больше нескольких минут за раз.
Мой взгляд возвращается к Дойлу, и забавно видеть, как его глаза чуть не вылезают из орбит. Я киваю и устало падаю обратно на свой стул.
— Никто не смеет прикасаться к ней, Дойл.
Скрежет костей по каменным ступеням в комнате напротив заставляет меня внутренне застонать.
— Хильда, будь добра, приберись в гробах на этой неделе. И держись подальше от посторонних глаз, — выдавливаю я из себя тоном, не допускающим никаких возражений.
Хильда такая старая и дряхлая, что больше не может говорить, но каким-то образом, она может общаться, когда захочет. Хотя она редко разговаривает с Дойлом. Бедняжка хочет только убираться и смотреть мыльные оперы.
Дойл хмурится и кивает.
— Любой гость, увидев твое лицо, поднимет панику — без обид, Хильда.
Ее кости складываются сами собой в поклоне.
— Анннгннн.
— Да, я знаю. Но у нас сейчас гости, и тебя не должны видеть в кабинете. Просто пойди и убери что-нибудь.
Она ворчит, но подчиняется, и мы с Дойлом обмениваемся взглядами. Мы не сможем продолжать в том же духе, если ее увидят. Можно многое объяснить, но ходячий труп из костей — невозможно.
Дойл смотрит на меня со скепсисом, выражение его лица полно подозрения.
— Значит ты, — говорит он, тыча пальцем в мою персону, — уже много лет не спавший дольше часа или двух, внезапно засыпаешь рядом с человеком, которого знаешь всего два дня?
Он раскрывает ладонь, подчеркивая, насколько нелогично это звучит.
— Она думала, что я умер.
Дойл бледнеет и начинает расхаживать по комнате.
— Это прискорбно.
— Сядь. Все в порядке. Я заставил сердце биться достаточно долго, чтобы удовлетворить ее. Я справлюсь с Обри. Расскажи мне об этих надоедливых гостях.
Дойл ухмыляется, и от улыбки в уголках его глаз появляются морщинки. Нагло и подозрительно.
— Мне действительно нравится ее идея с косплеем.
Это не сулит ничего хорошего.
— Что ты сделал на этот раз?
Он садится и возбужденно потирает руки.
— Все будет великолепно. Тысячи людей заинтересованы погружением в мир Дракулы. Откликов великое множество. Мой телефон разрывался всю ночь, но я решил, что сперва нам следует впустить только пару гостей. Что-то вроде пробного запуска.
— Пробный запуск? Ты что, совсем, блядь, ахуел?
Дойл кивает.
— Это идеально, правда. Все, что тебе нужно сделать — это вести себя угрюмо и высокомерно, и они будут обожать тебя.
— Отвали.
Он игриво машет мне рукой.
— Видишь? Прирожденный талант.
Я ненавижу эту идею всем своим существом, но не могу оспаривать ее истинность. Он прав.
Я потираю виски, во мне нарастает разочарование.
— В конце концов, это была идея твоей возлюбленной, и я уверен, что она будет в восторге. Если мы сможем продать это, то все пойдет как по маслу. Нам по-прежнему нужны повара, горничные, садовники… и да, в общем, целая армия персонала. Я уже провел собеседование с одним человеком, который мне нравится, на должность управляющего отелем. Знаешь, мы могли бы наведаться в деревню и посмотреть, не…
— Пожалуйста, ради бога, прекрати говорить. Я буквально чувствую, как теряю желание жить.
Дойл посмеивается, зная, что, будь его воля, мы бы давно завели домработницу — по крайней мере, живую. Но я не хотел, чтобы кто-то нарушал мое одиночество.
— Для этого сначала тебе нужно стать живым. Кроме того, этому месту не помешало бы немного жизни. Нам нужны горничные, и ты это знаешь. Хильда вряд ли в счет, поскольку она не может покинуть катакомбы.
— Я не хочу, чтобы в замке был кто-то еще. Но, полагаю, ты прав.
Он качает головой.
— Почему бы тебе не послушать? Обычно у меня есть несколько аргументов.
— У тебя есть три месяца, чтобы убедить меня. Таков был уговор, ни секундой дольше. От мысли о новых гостях у меня мурашки бегут по коже, и я отказываюсь играть роль в этом фарсе. Делай что хочешь.
Он встает и пружинистой походкой направляется к двери.
— Это ты говоришь? Или палка в твоей в заднице?
— Очень смешно.
— Кстати, Казанова34, повар будет здесь поздно вечером, а гости должны прибыть завтра утром. В агентстве сказали, что это настолько быстро, насколько они в состоянии доставить кого-то сюда.
— Полагаю, все будет в порядке. Я планирую сегодня показать Обри окрестности. Мы устроим пикник или что-нибудь в этом роде, может быть, поедим в деревне.
— Боже, помоги нам всем. Влад Цепеш спит и ходит на пикники, —
