Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ремонт, — сказал Паркер. — Он с трудом переводил дух, и консулу жалко было смотреть, как волновался этот человек. — Маленький… ремонт, сэр… в доке.
— И там красились? — спросил консул.
Паркер молчал.
Консул достал из бумажника телеграмму и молча подал ее Паркеру. Паркер развернул бумажку. Глаза его бегали по буквам, он не мог ничего прочесть, но видел, что это то, то самое, чего он так боялся. Он уронил руку с телеграммой на стол, смотрел на консула и молчал.
— Может быть, вы отправитесь со мной в консульство, капитан? Вы успокоитесь и объяснитесь, — сказал наконец консул.
Паркер надел фуражку и стал совать в карманы тужурки вещи со стола, не понимая, что делает.
— Не беспокойтесь, за вещами можно будет послать с берега, — сказал консул.
На палубе их встретил Юз. Он уже знал, в чем дело.
— Простите, — обратился он к консулу, — они все…
— Спасся один только мальчик, он дома и здоров, — ответил консул, — их было восемь…
Паркер вздрогнул и, обогнав консула, не глядя по сторонам, быстрыми шагами направился к шлюпке. Теперь он хотел, чтобы его скорее арестовали.
На другой день черная «Мэри» вышла в Ливерпуль под командой штурмана Эдуарда Юза.
Вата
Это наконец нас стало заедать. Вот смотрите, приходите в порт, вот он, таможенный досмотр, ходит и поглядывает, во все уголки нос засовывает:
— Что у нас тут? А под койкой что? А в вентиляторе что?
И вот ничего не находит.
А тут, смотрите, один нашелся такой скорпион, то есть досмотрщик, что ничего ему не надо искать, прямо:
— Вот эту доску мне оторвите!
— Как так рвать? А назад кто ее пришивать будет?
— А если ничего там нет, то все в прежний вид приведу я. А как обнаружено будет к провозу недозволенное, то сами должны понимать… — И пальчиком стукает. — Вот в этом самом месте.
Чиновник, что с ним ходит, брови поднимает, ему в глаза засматривает: так ли, мол? Как бы сраму не было?
А этот скорпион долбит пальчиком:
— Небеспременно здесь.
Рвут доску — и как чудо: в том самом месте штука шелка.
Потом идет тихонечко в кочегарку, сразу в угольную яму.
— Вот тут копайте.
А в этих угольных ямах угля наворочено гора, и раскидывать его некуда, да и темнота, только лампочка электрическая коптит. А он, как конь, ногой топчет этот уголь:
— Здесь копайте.
Роют.
— Ну, — говорят, — ничего там не сыщешь, тебя туда, черта, закопаем живого.
В этот уголь чиновник поневоле лезет. Назло ребята пыль поднимают, уголь швыряют лопатами, как от собак отбиваются. Гром стоит — ведь железо кругом. Коробка это железная — угольная-то яма. Называется только так. Чиновник чихает, платочком рот прикрывает. А скорпион все ниже лезет и лампочку на шнурке тянет.
— Зачем левей берешь, нет, ты вот здесь, здесь копай. Ага! Это что?
И лапами, что когтями, — цап! Пакет. Наверх, на палубу. Тут распутывать, разворачивать — бумажки. Каки-таки бумажки? Хлоп — и жандарм тут.
— Эге-с! — говорит жандарм. — Понятно-с. Механика сюда! Капитана! Акт писать: найдены зарытыми бумажки, а бумажки насчет того, чтобы царя долой, фабрикантам по затылку, и вообще неприятные бумажки. А пришли из-за границы.
Потом слух проходит, что дознались: бумажки за границей печатались, даже журнальчик среди бумажек нашли. Даже кипку изрядную. Журнальчик-то на тоненькой бумажке отпечатан. Тут всю машинную команду перетрясли. Водили, допрашивали.
Двоих так назад и не привели.
А скорпион этот уже гоголем ходит. То есть как это сказать? Он до сих пор змеей смотрел, а уж теперь прямо аспидом. Идешь мимо, а он дежурным на переезде стоит и провожает тебя глазами, как из двустволки целит. И видать, дрейфит, как бы кто ему не угораздил булыжником в башку. Оружие им полагалось по форме всего «селедка» — одна шашка. Но этому, слышно было, выдали револьвер, чтобы держал в кармане на случай чего. И все это знали.
Чиновник при всех ему говорил:
— С тобой бы, Петренко, клады в лесах искать. С тобой и рентгена никакого не надо. Как это ты? А?
— Это, ваше высокородие, нюх и практика.
Однако взяли двух. Но мы-то с Сенькой остались на пароходе. На берегу мы с ним имели совет меж собой. Ясно, что глаза скорпионовы с нами плавают, кто-то смотрит, слушает и заваливает публику. И мудреного тут нет ничего. У кочегаров и матросов на носу общие помещения — кубрики: кочегарский и матросский. По борту — койки в два этажа и по переборке такие же. Посреди стол. В углу икона, а над койками карточки, картинки разные. Все вместе едят, вместе спят. Тут чуть что пошептал, сейчас всем видать и все слыхать. Протрепались ребята или без оглядки языком били, только это уже факт, что есть засыпайлы какие-нибудь меж своих же. А вот кто? Стали план разбивать: кто бы это был и как его узнать? А на пароходе стало совсем паршиво: все друг на друга волком. Всякий думает: «Это ты засыпал». Да и верно. У одного два несчастных фунта чаю цейлонского и то нащупал этот скорпион. Его ребята угощать пробовали. Откупорят заграничную бутылку, ему стакан. Выпьет, губы оботрет: «Доброе вино! А в сундучке у вас как?»
Но нам с Сенькой было задание — держать связь с заграницей, доставлять журнал. А тут на! Провалили, и двое людей засыпалось. Это с какими глазами мы туда выставимся! Хоть списывайся на берег да на другой пароход. И тут наши товарищи, здешние, стали срамить; нас с Сенькой такая досада взяла, что тех двух арестованных, кочегаров этих, даже и не жалели. Ругали прямо.
А в комитете нам сказали:
— Товарищи дорогие, мы уж и не знаем, как вам и доверять. То есть ребята вы, может, и верные, но нам сейчас швыряться сотнями номеров нельзя. Время горячее. Это не шутки. Не коньяк в пазухе проносить. Мы другой путь будем искать.
И все на нас глядят, и каждый думает, что мы с Сенькой шляпы и свистунки.
— Вы, — говорят, — товарищи, обдумайте.
Тогда я говорю:
— Этот рейс мы не беремся: действительно, надо все проверить. И мы скажем, а когда скажем, то уж… одним словом, скажем.
Чего тут было говорить? Пошли мы, как оплеванные. Но про доносчика этого решили, что выловим и тогда уж его, гада, просто в ходу за борт — брык… и в дамках. Мало что, упал человек за борт. Ночью. Бывает же такое.
Всех мы перебрали с Сенькой, всех обсудили. Да нет, все будто одинаковые. На всякого можно подумать. И вот что выдумали. Выдумали мы уже в море, когда снялись, а совсем уговорились в персидском порту, в Бассоре. Принимали мы там хлопок. Это как бы побольше кубического метра тюк. Он зашит в джут. И затянут двумя железными полосами, как ремнями. Вата, а в таком тюке четырнадцать пудов ее. Это ее прессом так прессуют, что она там, в этом пакете, как камень. Даже не мягкая ничуть.
И вот наш план.
Будем говорить в кубрике за столом вдвоем по секрету. И смотреть, чтобы только один человек мог нас слушать. И начисто никто больше. И говорить будем, как вроде секрет меж собой. Так к примеру: «Так ты не забыл, значит, как это место (тюк, значит) пометил?» А другой должен говорить: «Нет, на каждой стороне красная точка в пятак». — «А сколько там номеров?» — «А две сотни газет положено, так сказывали».
А при другом говоришь, что не точка, а кресты по углам черные. И для каждого разные марки. И, чтобы не спутать, Сенька все себе запишет где-нибудь.
Нас на погрузке ставили трюмными; это значит стоять в трюме и глядеть, чтобы грузчики правильно раскладывали груз. Грузчики — персы — по-русски ни дьявола не смыслят. Значит, что я ни делаю, рассказать они не могут. А потом я над ними вроде распорядитель всех делов. Сенька у себя во втором — тоже. Каждый взял по ведру с краской и кисточку. Это мы наперед приготовили. И жара там, в Бассоре, немыслимая. Краска стынет, как плевок на морозе. Вот я делаю вроде тревогу, персы на меня смотрят. Я сейчас с ведерком и мечу красным тюк. Они думают, что это надо по правилу. Уважают, я, значит, приказываю: осторожно, не размажь и кати его туда. Они слушают. Уж к обеду мы все марки наши поставили — 27 марок по числу людей. Теперь осталось 27 разговоров устроить. И чтобы виду не показать, что мы это «на пушку» только.
Первый раз чуть все не пропало. Сенька — смешливый. Я при Осипе так серьезно начинаю:
— А ты, — говорю, — помнишь, какую ты марку ставил?
И вижу — Сенька со смеху не прожует. Меня, дурак, в смех вводит, вот-вот и у меня клапана подорвет. Не могу на него глядеть. Говорю ему.
— Ты выйди на палубу, — говорю, — погляди, француз нас догоняет, Мессажери.
Он еле до порога добежал. Ну, что ты с таким станешь делать? Я уж думал, пропало наше дело.
Потом ему говорю:
— Если ты мне на разговор смешки начнешь и комики разные строить, то чтобы мне сгореть, я тебя тут же вот этой медной кружкой по лбу. Разобрал?
- Привидения на цыпочках - Валерий Гусев - Прочая детская литература
- Ураган - Борис Житков - Прочая детская литература
- Виктор Вавич (Книга 3) - Борис Житков - Прочая детская литература
- Урок географии - Борис Житков - Прочая детская литература
- Попробуй поймать - Мелисса Росс - Прочая детская литература / Современные любовные романы
- Маркус и девочки - Клаус Хагерюп - Прочая детская литература / Детская проза
- Пленники лицея - Диана Королева - Прочая детская литература / Прочие приключения / Ужасы и Мистика
- Новогоднее путешествие Большой Лужи - Борис Алексеев - Прочая детская литература / Прочие приключения / Прочее
- Новые приключения Незнайки: Снова на Луне - Борис Карлов - Прочая детская литература
- Уйдём в предрассветный туман. Солнечный круг. Книга первая - Александр Феликсович Каменецкий - Городская фантастика / Прочая детская литература / Детская фантастика