Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, тогда что? Действительно, ты не будешь владельцем, но разве это имеет значение? Ресторан будет полностью твоим, за исключением названия. Я не буду мешать тебе, я слишком занят здесь, у Фуллера. И я не захочу быть для тебя помехой. Да брось ты, Орландо, я предлагаю тебе уникальную возможность! Бог знает почему — ты никогда ничего для меня не сделал, за исключением того, что позволил мне использовать твое — надо сказать, сочное — тело.
— Возможность сделать что именно?
— Сделать деньги. Для меня в первую и самую главную очередь, но и для себя тоже, если хорошо поработаешь.
— Я знаю все о том, что значит хорошо поработать, Мастер.
— Я не сомневаюсь в этом. Я хочу, чтобы ты отправился туда и восстановил повреждения, которые этот идиот Страделла нанес моему маленькому раю. Расхлебай эту кашу. Сделай так, чтобы посетители вернулись. О, ты знаешь, о чем я говорю.
— Да, думаю, знаю.
— Хорошо? Ты это сделаешь?
Я немного колебался. Затем сказал:
— Я… хорошо… я подумаю об этом. Мастер Эгберт вскинул руки в недовольстве.
— О чем тут, черт подери, думать? — завопил он.
— Не только я должен все обдумать, — медленно сказал я. — Есть еще два человека, живущих со мной в Il Bistro.
— Мальчики или девочки? — спросил Господин Эгберт, его глаза расширились.
— И те и другие. — Ах!
— И прежде чем вы сделаете любые постыдные суждения, позвольте мне сказать, что они живут и работают со мной. Для меня. И я их работодатель.
— И ничего больше? Я не ответил.
— Ты не можешь обмануть меня! Я знаю тебя. О, мальчики и девочки, выходите поиграть с маленьким мистером Орландо…
— Не будьте отвратительным. Это не так.
— О, но это так и есть, именно так, разве нет?
— Вздор.
— Хорошо, если ты не можешь без них жить, возьми их с собой.
— Вы полагаете, они не захотят поехать?
— Как их работодатель ты просто им скажешь, что вы втроем переезжаете в Рим.
— А если они не согласятся?
— Избавься от них и найми кого-нибудь еще. Я наполовину привстал со своего стула.
— Я не думаю, что могу сделать так, — сказал я. — Жак и Жанна чрезвычайно полезны для меня — вы просто не понимаете ситуацию…
— Вот это да, ты действительно очарован, разве нет? Ими обоими?
— Я не очарован — не будьте таким грубым. Ничего не было для того, чтобы мне быть очарованным. Да о чем я говорю? Все что я могу сказать: если они не поедут, я тоже не поеду.
— Тогда ты дурак.
— Я опоздаю на поезд, — сказал я, смущенный и расстроенный.
— Так ты ответишь на мое предложение?
— Я сказал вам, мне нужно посоветоваться с Жаком и Жанной. Я позвоню вам вечером.
Мастер Эгберт пожал плечами.
— Это твой выбор, — сказал он, поднимаясь со стула и замечательно целуя меня в губы — я только попытался не допустить, чтобы горячий жадный язык проскользнул внутрь.
— Вот в чем дело, Мастер Эгберт — это не мой выбор, не полностью мой, в любом случае.
Он положил толстую волосатую руку вниз между моих ног и сжал мою промежность.
— Я буду ждать звонка, — сказал он.
Я выбежал из комнаты, скинув кремовый рожок со стола и раздавив его ногой.
К моему полному изумлению, близнецы решили, что это будет отличным решением нашей проблемы.
— Я не могу поверить в то, что слышу, — сказал я. — После стольких лет в Il Bistro, после всего, ради чего мы работали…
— Мы можем работать ради всего снова.
— А как насчет комнаты в подвале? Все ваши прекрасные вещи, ваши замечательные сокровища…
— Сокровища можно перевезти. И мы обзаведемся новыми сокровищами.
— И я предполагаю, — сказала Жанна, всегда отличавшаяся практичностью, — что в Il Giardino di Piaceri также есть подвал.
— Также как и сад на крыше, — добавил Жак. Я покачал головой.
— Я до сих пор не могу поверить в это. Никаких прений, никаких возражений, никаких протестов?
— Поверьте нам, мы не можем оставаться в Il Bistro. То, что случилось…
— То, что случилось, не может прекратиться так просто, — сказала Жанна. — Это было фантастически, невероятно…
— Да.
— Вы знаете о мощи, которой обладает ваше искусство? Ни Жак, ни я не можем понять ее, но она есть.
Я, с другой стороны, единственный, кто очень хорошо понимал ее.
— Признаюсь, у меня и мысли не было, что оно окажется таким значимым.
Тогда я подумал:
Но тогда — если я могу сделать это — как это может меня не возбуждать? Как это может не вдохновлять меня?
Я сказал:
— Есть еще одно довольно — скажем — довольно специфическое мясо, принадлежащее мне, в холодильной комнате. Я боюсь, что ему придется поехать с нами.
— Конечно. Мясо, как и сокровища, перевозится каждый день.
— Плоть, — сказал я тихо. ^
— Да, плоть.
О, моя желанная плоть! Raison d'être[137] моей жизни, смысл и цель моего алхимического искусства.
— Очень хорошо, — медленно сказал я. — Это будет сделано.
Близнецы торжественно поклонились мне.
Я потворствую несказанным удовольствиямПозднее той же ночью я поднялся с кровати и отправился к небольшому сундучку, который стоял позади двери в спальню. Осторожно открывая верхний ящик, я запустил свои пальцы сквозь легкие, пахнущие лавандой одеяния, которые там находились — да, нижнее белье моей матери, которое я хранил с самого дня ее смерти. Я забрал его из ее комнаты, спрятал в секретном месте и забрал с собой в Il Bistro. Я охранял его так, как шаман охраняет свой талисман, как монахиня бережет свою девственность — с жаром, благородной верностью и преданностью. Всякий раз, когда я изнемогал под бременем своего труда и впадал в меланхолию или депрессию, я открывал сундук, вдыхал этот легкий, утешительный аромат и пробегал своими пальцами по атласному, шелковистому материалу.
И теперь я делал то же самое, закрыв глаза и включив синэстезию; перед взором моего сознания предстал луг, поросший сочной, зеленой травой с пятнышками маленьких диких цветов, сверкающий в солнечных лучах, словно сотнями тысяч бриллиантов. Я услышал ухом своей души звук тихих струн, перерастающий в прекрасную гармонию нежной, колеблющейся мелодии. Теплый бриз ласкал отягощенные фруктами ветви деревьев. Может это были небеса, в которых ныне странствовал ее дух? О…
Затем, достаточно неожиданно и вдребезги разбивая состояние восхищенного безмолвия, в которое я погрузился, мой слух уязвил отвратительный гортанный шум невидимой тубы, играющей на самом пределе своей досягаемости, словно гротескный выхлоп; несомненно, этот звук был вызван влиянием моего так называемого отца, который — я содрогался от понимания этого, но вынужден был это признать — очевидно, оставил свои грязные психические вибрации на нижнем белье моей матери. Даже повторная стирка, очевидно, не смогла полностью уничтожить их. Я выбрал белые шелковые кружевные трусики, извлек их из сундука с величайшей осторожностью, и взял их с собой вниз на кухню.
Моя возлюбленная ждала меня прямо там, где я оставил ее, снаружи холодильной камеры, терпеливая и покорная, и игристая, с маленькими струйками испарины, словно жар из духовок нагрел и расплавил ее холодный жир. Я разделся донага и опустился перед ней на колени, вытянулся вперед, чтобы прикоснуться к ее сочному, темно-красному боку своим лбом.
— Я люблю тебя, — прошептал я, и, клянусь, она задрожала, когда я говорил. — Я полностью доверяю тебе, как никому не доверял. Все мое искусство — твое, моя философия отдает дань твоему смыслу и целям. Моя гениальность берет начало из твоего существования, мои рецепты являются литанией, восхваляющей твое великолепие — ты моя муза, мое вдохновение, мой демон, мое наслаждение и счастье. Чем, о чем бы я был без тебя, моя милейшая любовь?
Я поцеловал ее, и поцеловал снова и снова; мои губы неожиданно скользнули по ее жирным флюидам, и запах ее мясистого пота обжег мои ноздри. Теперь я был эрегирован, дрожал и трепетал. Я развернул шелковые трусики, поднял огромную тушу и положил их на ее нижнюю половину, осторожно натянув их через скользкую плоть. Белое на темно-красном — цвета спермы и крови, основных жидкостей жизни — очаровали меня, и на несколько мгновений я потерялся в странной, мистической задумчивости; говорят, что старый немецкий мистик Якоб Бёме впадал в похожее состояние, пока пристально вглядывался извне и созерцал внутри мерцание отполированного металла, позволяя теряться потоку спиритических знаний, которые становились материалом его эзотерической теологии. Ну что, даже стоя здесь на коленях, восхищенный внутренним безмолвием, я знал, что знания великого и редкого типа похожей формы наводняли мою душу — я не мог ни определить, ни соотнести с категориями его содержимое и объект, но я поглощал его, впитывал его как губка впитывает воду, эту труднодостижимую способность мы называем интуицией. Я видел и понимал фабрику снов, материю мифа, я рассматривал текстуру, в ее превосходном единстве, моей собственной неотвратимой уникальности, которая появлялась передо мной как величайший, лучезарный круг трепещущей плоти, непостижимый и благоговейный.
- Несчастный случай - Лиза Гарднер - Маньяки
- Мессия - Борис Старлинг - Маньяки
- Ротвейлер - Рут Ренделл - Маньяки
- Целовать девушек - Паттерсон Джеймс - Маньяки
- Ярость - Карин Слотер - Маньяки
- Красные части. Автобиография одного суда - Мэгги Нельсон - Биографии и Мемуары / Маньяки / Юриспруденция
- Одержимый - Рид Рик Р. - Маньяки
- Живописец смерти - Джонатан Сантлоуфер - Маньяки
- Формула смерти - Лесли Горвиц - Маньяки
- Епитимья - Рид Рик Р. - Маньяки