Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В хатке было темно — в это пасмурное утро единственное оконце совсем не пропускало света. Как обычно, пахло ржаным хлебом, каким-то деревом, некими снадобьями, махорочным дымом, который Михалка выпускал к потолку из своей древней прокуренной трубки.
Сроли все с тем же насмешливым выражением лица, почти не слушая, сочувствовал Михалке и поддакивал:
— Правильно, Михалка, на старости лет человек, что бездомная собака, тем более состоящий на службе у хозяев дворник. Да и стоит ли так много работать? Не пора ли уже на тот свет собираться?
— Да, верно, — расчувствовался Михалка, — я тоже так думаю и уже готовлюсь.
В подтверждение сказанного Михалка достал из-под подушки новую вышитую рубаху и белые полотняные штаны и показал Сроли, сказав, что это дочь из деревни недавно привезла отцу в подарок — все, что нужно для похорон.
И затем, чтобы подкрепить добрую мысль, которую высказал Сроли, Михалка доверительно рассказал, что он у дочери хранит маленькую кубышку, вдобавок она откармливает поросенка, так что хватит на поминки, имеется и вино, чтобы помянуть его добрым словом.
При этом он поведал Сроли и о некоторых приметах, которые он наблюдает в последнее время и которые свидетельствуют о том, что ему в самом деле надо готовиться в путь, что час его настал.
Вот, к примеру, несколько примет: помыв после ужина миску, он ставит ее, как всегда, донышком вниз, а утром находит ее перевернутой — дном вверх. Или, в последнее время, каждое утро, выходя из избы, он спотыкается о порог, как если бы у него оторвалась подметка и он ею зацепился, а на самом деле обувка цела. И каждый раз у него такое чувство, будто кто-то толкает его обратно, когда он выходит из дому, словно напоминая, что во дворе ему уже делать нечего. И еще, и еще! Но главная примета — вопли Алтера. Если бы Сроли слышал, как эта несчастная душа, этот убогий брат хозяина Алтер кричал сегодня в своей голубятне! Никогда еще он так не кричал. Верный признак: скоро что-то случится, домовой проголодался, требует жертвы…
— Все это началось с тех пор, как приехал этот самый… — шепнул Михалка, таинственно оглядываясь, а кого он имел в виду, не объяснил, не назвал по имени.
— Кто «этот самый»? — спросил Сроли.
— Второй брат хозяина. Гость, я хорошо знаю — он не раввин, не праведник, а колдун… из ваших и водится с домовым, — еще таинственнее, как магическую формулу, произнес Михалка.
Затем он сообщил Сроли шепотом, что знает этого человека издавна, когда тот приезжал в гости. Но никогда он не вел себя так странно, как на этот раз.
И тут Михалка добавил, что с тех пор, как Лузи приехал, он бродит по ночам, и даже перед дверью его, Михалки, домишки. С таким даже ясным днем боязно встретиться. Недоброе принес он с собой. Сроли смеется? Напрасно! Михалка кое-что понимает в этих делах…
Сроли на минутку стал серьезным, затем, словно одумавшись, опять рассмеялся. Он вдруг утратил всякий интерес к вздорной болтовне дворника и смотрел на него, как на нечто лишнее. Однако Михалка не замечал этого и продолжал говорить. Россказни тянулись бы без конца, если бы дворника не позвали на кухню. Будь Михалка один, он, вероятно, не так скоро расслышал бы, что его зовут. Однако Сроли, желая поскорее избавиться от собеседника, тотчас же указал ему на дверь кухни:
— Иди, тебя!
Михалка весьма неохотно покинул избу. А Сроли прилег на топчане с иконой и лампадкой у изголовья. От спертого воздуха, пропитанного запахом пропотевшей подстилки и различных снадобий, клонило ко сну, и Сроли постепенно задремал. Вскоре раздался его храп.
*В мрачном настроении Мойше Машбер направился утром в свою банкирскую контору. Перед его мысленным взором все еще маячил Сроли в кафтане землистого цвета. При виде этого человека у Мойше сразу появлялась уверенность, что надо ждать неприятностей. Если он встречал днем Сроли, значит, вечер будет плохим, если вечером — можно быть уверенным, что ночью приснится дурной сон. Если же Сроли попадался на глаза утром — весь день будет нехорошим, ничего доброго не жди.
Так было и в этот раз. Неотступно стоял перед его глазами Сроли, человек, который без единого слова приветствия входит в чужой дом. Но не он был главной причиной мрачного настроения Мойше. Главное — Лузи… Мойше понимал, что его недовольство братом происходит не только оттого, что Лузи свернул с общепринятого пути и примкнул к общине, идущей иным путем. В конце концов, если человек заблуждается, можно простить ему это, постараться сгладить острые углы и даже примириться с его заблуждениями и ошибками.
Но нет, не в заблуждениях Лузи главная причина. Главное в том, что брат выступает против основы основ, против того, на чем мир зиждется испокон веков, — против стремления стать богатым и не стыдиться этого. Он видит в этом нечто зазорное. Лузи стал смотреть с презрением, даже враждебно на богачей.
Эту перемену Мойше заметил сразу по приезде Лузи. Она видна в его взгляде, в его поведении, в его совершенно безразличном отношении ко всему тому, что касается Мойше. Прежде Лузи хоть и не проявлял заметного интереса к делам брата, но все же иногда спрашивал, как идут дела, узнавал, выслушивал. В этот раз он как чужой, не только не спрашивает сам, но и, когда ему рассказывают, не слушает.
Правда, все это мало беспокоит Мойше. Он так поглощен делами, что уже не он руководит ими, а они им. Мойше никогда не перестает думать о них, не может перестать, если б даже захотел. И Мойше не терпит, когда кто-либо становится ему поперек пути и мешает течению его дел.
Брат как бы напоминает ему о грехе, особенно в последний его приезд. Его решение остаться в городе Мойше воспринял почти как выпад против себя. Решение Лузи подействовало на него так же скверно, как — хоть это и не сравнить — сегодняшнее появление Сроли в его доме. Об этом думал Мойше, когда вышел из дому и направился к себе в контору.
Мойше прошел по своей тихой, отдаленной от рынка улице, затем вступил на мост, соединяющий «нижнюю» часть города с «верхней». Когда он шел по мосту, у него на лице не было того выражения благодушия, с каким он обычно здоровался со встречными знакомыми, еще издали почтительно кланяющимися ему. Нет, на этот раз он как бы никого не замечал — ни тех, кто шел ему навстречу, ни догонявших его. Не замечал он и плохую погоду и ветер, который пылил, разрывал гладь реки и наклонял верхушки густо разросшегося камыша. Не заметил он и продрогшего и промокшего старого рыбака, стоявшего, как всегда, в своей маленькой утлой лодчонке среди камышовых зарослей. Обычно он любил порассуждать сам с собой о житье-бытье этого горемыки.
Не заметил Мойше и того, как оказался на улице, где находится контора; не увидел он и стоявшей около конторы пролетки, свидетельствовавшей, что приехал кто-то нездешний. Это мог быть, к примеру, богатый купец, которому срочно понадобилось повидаться с Мойше. Но скорее всего, это вернулся зять Нохум Ленчер. Нохум хорошо говорит по-польски, и поэтому Мойше время от времени посылает его в помещичьи имения либо взыскивать проценты по старым долгам, либо договариваться и заключать новые сделки.
И действительно, возле конторы стояла пролетка Нохума. Зять нынче почему-то не заехал, как обычно, прямо домой, а прикатил в контору. Это говорило о том, что поездка прошла не совсем гладко.
Нохум, видимо, привез либо благоприятные вести, либо очень плохие. Если весть добрая, он тут же похвастается ею перед тестем, нарочито громко, чтобы все слышали. Если, напротив, весть дурная — сообщит втихомолку, шепотом, с глазу на глаз. Но и в этом случае изложит все дело так, чтобы тесть понял, что, если бы не он, Нохум, было бы еще хуже, стряслась бы еще большая беда.
Так оно и было.
Мойше вошел в контору, и первым, кто бросился ему в глаза, был высокий, стройный Нохум Ленчер.
Вскользь заметим, что Нохум — гордец и порядочный хвастун. Происходит он из семьи, которая из поколения в поколение имела дела с поляками, и в его еврейской речи звучало некое высокомерие, особенно когда он говорил о себе. Уроженец Каменца, Нохум, как и все выходцы из этой полубессарабской области, вместо «их» (т. е. «я» по-еврейски) выговаривал «эх» и «окал». Одевался он наполовину как хасид, наполовину как помещик, всегда был безукоризненно опрятен и даже в будничной одежде выглядел гораздо лучше других молодых людей своего круга. Черная бородка выгодно оттеняла бледное лицо с чуть вздернутым беспокойным носом.
На этот раз его лицо было бледнее обычного, почти белым. Это можно было объяснить усталостью с дороги — человек не спал, намучился. Однако на сей раз, помимо усталости, можно было еще что-то заметить: по всему видно было, что с ним произошло нечто необычайное.
Нохум часто и беспокойно шмыгал носом и нетерпеливо вышагивал по коридору. На вопросы он отвечал отрывисто и все время поглядывал на дверь в ожидании, что наконец появится тот, кто ему нужен, — в данном случае тесть Мойше.
- Шолом Алейхем! - Шолом Алейхем - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Эдо и Эйнам - Шмуэль Агнон - Современная проза
- Периодическая система - Примо Леви - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Семь дней творения - Марк Леви - Современная проза
- Ряженые. Сказание о вождях - Григорий Свирский - Современная проза
- Бежать от тени своей - Ахто Леви - Современная проза
- Сингапур - Геннадий Южаков - Современная проза
- Тихик и Назарий - Эмилиян Станев - Современная проза