Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот уже двадцать месяцев, как я гулял на свободе, но пока так и не сумел стать полноправным членом общества. Легко сказать: «Теперь надо только работать!» – но попробуйте найти подходящую работу. Кроме того, я испытывал трудности в разговорном испанском, поэтому многие двери были передо мной закрыты. Поэтому я купил учебник по грамматике, заперся в своей комнате и решил, что буду учить, сколько потребуется, но обязательно хорошо овладею испанским языком. Терпения хватило ненадолго. Нарастала раздражительность: я никак не мог освоить произношение. Через несколько дней я забросил учебник подальше и отправился бродить по улицам и кафе в надежде встретить кого-нибудь из знакомых, кто мог бы мне помочь найти подобающее занятие.
Из Европы прибывало все больше французов, сытых по горло войнами и политическими передрягами. Одни бежали от правосудия, столь переменчивого и произвольного в зависимости от политических тенденций текущего момента, другие искали покоя – тихого пристанища, где можно было бы жить, не боясь, что ты под колпаком и что к тебе в любой момент могут прийти и посмотреть, чем ты дышишь.
Эти люди казались мне не похожими на французов, хотя они самые настоящие французы. И все же эти «честные граждане» не имели ничего общего с Шарьером-отцом и всеми теми, кого я знавал в детстве. Находясь в их обществе, я сталкивался с таким нагромождением бредовых идей, настолько отличных от того, что слышал в детстве, что я совсем переставал их понимать. Мне часто приходилось с ними спорить.
– Я думаю, что вам следует не забыть о прошлом, а перестать о нем говорить. Гитлер, нацисты, евреи, красные, белые, де Голль, левые – кого еще вам надо взрастить или убить в собственном сердце? Неужели даже после войны среди вас найдутся защитники нацизма, немецких или французских гестаповцев? Вот что я вам скажу: когда вы говорите о евреях, кажется, что вы источаете ненависть, натравливая один народ на другой.
Вы живете в Венесуэле, среди ее подданных, и все же вы не в состоянии усвоить такую замечательную философию этой страны. Никакой дискриминации ни по расовому, ни по религиозному признаку. Если кто и должен быть заражен вирусом мести, направленным против привилегированных классов, так это обнищавшая, самая обездоленная часть общества. А здесь этого вируса нет.
Вы даже не можете снова начать жить ради жизни. Неужели, по-вашему, жизнь должна быть вечным полем битвы между людьми, не разделяющими идеологии друг друга?
Замолчите, пожалуйста! Не привносите сюда европейское чванство, превосходство первооткрывателей. Да, вы более образованны, чем основная масса местного населения, и что из этого? Что вам это дает, если вы определенно в сто раз глупее в главном? Глядя на вас, не скажешь, что образованность означает интеллигентность, щедрость, доброту, сопереживание, – это всего лишь знания, приобретенные учебой. Если ваши сердца остаются черствыми, эгоистичными, враждебными, каменными, то ваши знания ничего не значат.
Милосердный Господь создал солнце, море, необозримые прерии, джунгли, но для кого? Для вас?
Вы страдаете самомнением, полагая, что вы каста избранных людей, призванных преобразовать мир. Когда я смотрю на вас или слушаю, то мне, как человеку, уже облагодетельствованному вашим «правосудием» и благодаря ему смешанному с грязью, кажется, что мир под руководством таких недоумков, как вы, ничего не принесет, кроме войн и революций. Возможно, вы и мечтаете об общественном спокойствии, но только если это спокойствие соответствует вашей точке зрения.
У каждого из них был свой список тех, кого следовало расстрелять, приговорить, засадить в тюрьму. Хотя это меня раздражало и беспокоило, я все равно не мог удержаться от смеха, слушая их рассуждения в кафе или холлах третьеразрядных гостиниц. Они критиковали всех и вся; выходило, что только они способны править миром.
И я начал испытывать страх, самый настоящий страх, потому что чувствовал, что пришельцы завезли с собой заразную болезнь, действительно опасную, вирус окаменелых идеологических страстей старого мира.
* * *Наступил тысяча девятьсот сорок седьмой год. Я познакомился с бывшим зэком Пьером Рене Делоффром, восторженным поклонником генерала Ангариты Медины, экс-президента Венесуэлы, свергнутого в результате последнего военного переворота в тысяча девятьсот сорок пятом. Делоффр был выдающейся личностью. Живой, энергичный, открытый и щедрый. Он употребил всю страсть своей души, чтобы убедить меня, что деятели, пришедшие к власти после государственного переворота, и в подметки не годятся генералу Медине. Должен вам признаться, что в этих занятиях он ничуть не преуспел, но, будучи в затруднительном положении, я ему не возражал и не перечил.
Через одного финансиста, экстравагантного типа, он подыскал мне работу. Финансиста звали Алехандро. Выходец из могущественной венесуэльской семьи, Алехандро был благороден, интеллигентен, образован, остроумен и необыкновенно храбр. Но он был по-своему несчастлив: у него на руках находился придурочный братец, приносящий ему одни огорчения своим скотским поведением и беспомощностью. Последние выходки братца убедили меня в том, что за свои двадцать пять лет он ни в чем не изменился. Делоффр не стал ходить вокруг да около. Он представил меня прямо:
– Мой друг Папийон. Бежал с французской каторги. Папийон, вот человек, о котором я тебе говорил.
Алехандро с необыкновенной простотой, свойственной настоящим господам, тут же принял меня за своего. Сразу поинтересовался, не нуждаюсь ли я в деньгах.
– Нет, сеньор Алехандро, мне нужна работа.
Во всяком случае, мне хотелось посмотреть, к чему все клонится. Не следовало торопиться. Кроме того, у меня оставалось кое-что из наличности, поэтому срочной нужды в деньгах не было.
– Загляните ко мне завтра в девять утра.
На следующий день он провел меня в гараж под вывеской «Франко-венесуэльский» и представил трем своим компаньонам, чистокровным жеребцам, готовым, закусив удила, по первому знаку рвануть с места в карьер. Двое из них были женаты. Один – на Симоне, блестящей парижанке лет двадцати пяти; другой – на Деде, бретонке лет двадцати с голубыми глазами и нежной, как фиалка, – матери прелестного мальчонки Крикри.
Прекрасные, открытые люди, без всяких задних мыслей. Они приняли новичка с распростертыми объятиями, как будто знали меня с раннего детства. Тут же помогли установить мне кровать в углу большого гаража, рядом с дверью в душевую комнату, скромно отгородив ее занавеской. Я могу, не покривив душой, признаться, что за последние семнадцать лет это была моя первая настоящая семья, окружившая меня любовью, чуткостью и уважением. Я чувствовал себя беспредельно счастливым среди этой молодежной компании. Несмотря на то что я старше, жизнерадостности мне не занимать – я привык жить вне рамок законов и ограничений.
Я не задавал никаких вопросов, да их, собственно, и не требовалось задавать, и без того все было ясно: никто из них и рядом не стоял с настоящим механиком. Они слабо разбирались, а вернее, совсем не разбирались в двигателях, и меньше всего в двигателях машин американских марок, владельцы которых были основными, если не единственными, клиентами. Один парень был токарем, чем объяснялось присутствие токарного станка в гараже для расточки, как уверяли они, поршней. Очень скоро я убедился, что токарный станок действительно предназначался для расточки, но только газовых баллонов, чтобы можно было приладить к ним запал и бикфордов шнур.
Для недавно прибывших французов франко-венесуэльский гараж занимался ремонтом автомобилей. А вот по заказу венесуэльского финансиста там делались бомбы для golpe.[22] Меня это не слишком устраивало.
– К черту! Объясните мне, пожалуйста, для кого и против кого вся эта затея?
Однажды вечером, при свете лампы, я доставал своими расспросами трех французов, в то время как их жены и малыш крепко спали.
– Не нашего это ума дело. Мастерим горшки для Алехандро – значит так и надо, дорогой друг.
– Для вас, может, так и надо, а я должен знать.
– Зачем? Получаешь жирный кусок, живешь припеваючи, что тебе еще?
– Так-то оно так – припеваючи, но не забывайте: я чувствую себя здесь не так, как вы. В этой стране я нашел приют, мне дали свободу и оказали доверие.
Моя болтовня, да еще в моем положении, их просто ошарашила. Они прекрасно знали, что́ творилось у меня в голове, и про мою навязчивую идею тоже; я им обо всем рассказал. Только не заикнулся о последнем деле с ломбардом. Они стали приводить свои доводы:
– На этом перевороте, если он удастся, ты сможешь заработать всю необходимую сумму для осуществления своего плана. И даже больше. Что же касается нас, то, право, мы тоже не собираемся всю жизнь торчать в этом гараже. Нам также не до смеха, но о том, чтобы зарабатывать такие деньги, не успев прибыть в Южную Америку, мы могли только мечтать. Подумай хорошенько!
- Мотылек - Анри Шарьер - Триллер
- Банкир дьявола - Кристофер Райх - Триллер
- Человек с автоматом - Алекс А. Алмистов - Триллер
- Герцогство на краю - Надежда Кузьмина - Триллер
- Гречка с рыбой - Алекс Лайлак - Триллер / Ужасы и Мистика
- Непостижимый - Алекс Муроff (Вишталюк) - Триллер
- Скрытые намерения - Майк Омер - Детектив / Полицейский детектив / Триллер
- Тринадцать - Стив Кавана - Детектив / Триллер
- Круг - Бернар Миньер - Триллер
- Trust: Опека - Чарльз Эппинг - Триллер