Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сквозь тьму — красные точки-угольки.
— Мало ты знаешь, Казимир-сопляк. Ни жить, ни помирать не выучился. Думаешь, я тут клад стерегу? На что он мне, мертвому? Висит, как жернов на шее, упокоиться не дает. Вот и хожу, чтобы отдать его первому встречному дурню. Объяснить по‑честному и отдать. Дюжину встретил — все отказались. Думали, отпущу с миром — в жизнь, на свет ясный… Таков он, мой клад: возьмешь, не возьмешь — все едино пропадать. А тебе скажу: бери. Хуже не будет, а твоим парням долгой жизни не обещано. Пусть напоследок порадуются, в кабаках столы червонцами украсят. Здесь он, клад, за кустами. Бери! И будет тебе подарок особый…
Костлявая рука потянулась к кушаку, достала что‑то длинное, темное.
— Не ты первый, Казимир, в такой беде мучишься. Оставил мне прадед эту пистолю — на крайний случай. На три сердца она заклята: кровью, правдой, обидой. Все в ней — и жизнь твоя, и смерть. Понял ли?
— Нет, — честно ответил Волмонтович.
И — только зря голос потратил. Никого рядом с ним, лишь дым над травой. Потянулись пальцы ко лбу — крестное знамение сотворить…
— Гу-у-у! — встревожился филин, и князь вовремя остановил руку.
Из скверной стали ковали Мирчин ятаган. Клинок проржавел насквозь, осыпался кусками в траву. Золото не подвело — осмелев, месяц прянул из‑за тучи, высветил тусклую рукоять. Возле злата, для пущей верности, две мертвые головы — смотрят пустые глазницы в ночную тьму. На одной рыжие волосы уцелели, от другой — две половинки остались, как от ореха.
Поглядел Казимир Черные Очи на черепа. Помянул колдуна-мертвяка теплым словом. А там и подумал: головы‑то две!
Моя, выходит, третьей будет?
3. Allegretto
Банкет с фейерверком
Не соврал Мирча Вештаци. И клад нашелся, и кровь пролилась. Передрались гайдуки за сундук с червонцами, прибавили к двум черепам груду новых. А как трупы землей засыпали и принялись добро делить, Волмонтович, всех удивив, взял себе не золото, а то, что поверх него лежало, — старинную пистолю, ржавую да грязную. Завернул в тряпку, сунул в походный мешок.
Спасибо за подарок, брат-упырь!
Только через полгода, в далеком северном Копенгагене, нашел он время для пистоли. Отчистил ржавчину, грязь отмыл, маслом ружейным смазал. Глянул и присвистнул. Тройной колесцовый замок, ореховое ложе, слоновая кость, гравировка… Откуда такое у гайдуцкого прадеда? С чьего трупа снято? Ученые мужи из музея в Амалиенборге подсказали — Италия, город Брешия, работа мастера Рафаэля Уголино. И год разобрали: 1572‑й, Варфоломеевская ночь.
Спустя несколько лет князь прочел в книжке про гайдуков, что знали они «заклятие последнего боя», страшней и гибельней которого на свете нет. И про Мирчу Вештаци, кровавого душегуба, прочел. Была у атамана пистоля итальянской работы — если не брешут, на три сердца заклятая. Не расставался с нею Мирча, но так ни разу и не выстрелил.
Волмонтович погладил холодное дерево ларца. Молчишь, чудесная «флейта»? Молчи и дальше, старая смерть!
Стол заскрипел с облегчением. Тяжелые лари один за другим отправлялись туда, где им и место, — на пол, в дальний угол. Пистолет князь так и не выбрал. Зачем? Не в суданских мы джунглях, не в лесах разбойничьей Корсики. Здесь — град Санкт-Петербург, центр просвещения и изящных искусств. Хоть гаубицу-«единорог» за собой вози по Невскому проспекту — не поможет.
— Уланы, уланы,
Малеванны дети,
Не одна панёнка
Попадет к вам в сети…
Князь поправил галстук, скользнул взглядом по зеркалу в ореховой раме. Отражаемся? Славно! Еще Польска не сгинела!
И помрачнел князь, как туча над Мертвым Логом.
О падении Варшавы он узнал посреди Индийского океана. «Сюзанна», шхуна Ост-Индской компании, на которой они плыли из Китая, повстречалась с «систер-шипом» — «Арабеллой», шедшей встречным курсом. Торговля — дело серьезное, время — деньги. «Сестрички», поприветствовав друг друга затейливой комбинацией сигнальных флажков, сблизились всего на пару минут.
На чисто вымытые доски палубы с тяжелым стуком упала пачка лондонских газет. За год подшивка, не меньше. Взял князь Волмонтович наугад, развернул одну — старенькую, пожелтевшую. И схватился бы за сердце, когда б могло оно еще болеть, сердце‑то. Нечему в груди закричать, все выгорело, онемело, стальной коркой обросло.
Лишь стон из-под брони: Варшава!
…Шестого сентября 1831 года царские войска штурмом взяли западный пригород Варшавы — Волю. Потеряв всякую надежду, правительство повстанцев отказалось вооружить народ и поспешило сдать столицу. В ночь с седьмого на восьмое сентября была подписана капитуляция. А наутро гривастые казачьи кони уже били копытами по булыжнику варшавских мостовых.
Finis Poloniae!
Сказал бы: «La commedia è finita!» — да не до смеха.
В успех восстания князь не верил с самого первого дня. Как только узнал о «ребелии»,[2] понял: тонуть мятежу в крови. Шляхта, ничего не забыв и ничему не научившись, начала не с призыва к совместной борьбе всех народов России против николаевского деспотизма, не с аграрной реформы, а с требования «исконных» восточных воеводств — и с бессмысленной резни безоружных «москалей» в охваченной бунтом Варшаве. «Przeklęty idioci!» — буркнул Волмонтович и перестал читать редкие газеты, попадавшие в Китай из Европы. Что толку? Между ним и Отчизной — полсвета. Не долетишь, не доскачешь, не докричишься.
Что сделать? Напиться в хлам?
Бывший надпоручник 8‑го полка Доминика Радзивилла сделал все, что мог. В Париже, улучив свободную минутку, он отправился в отель Ламбер на острове Сен-Луи. Особняк в действительности не был отелем. Дом на днях купила княгиня Чарторыйская, супруга Адама Ежи Чарторыйского, человека с бурным прошлым и смутным настоящим. Министр иностранных дел при Александре I, затем — ссыльный, лидер восставших поляков, Председатель Национального правительства, сейчас беглый князь Адам числился главой Повстанческо-Монархического союза.
Отель Ламбер он превратил в крепость, откуда грозил России. Парижский особняк — против Царского Села. Польский король де‑факто, князь Адам пытался продолжить борьбу в эмиграции.
К Чарторыйскому сперва прорваться не удалось. У отеля прогуливались три соотечественника — грозные усачи, готовые разорвать в клочья любого, кто сунется без приглашения. К счастью, меж усачами Волмонтович встретил давнего, еще с войны, знакомца — племянника князя Адама. Тот рискнул — свел гостя с дядей. Разговор вышел долгим и небесполезным. При расставании князь сказал князю:
— К вашим услугам!
Это не было пустой фигурой речи.
Второй раз приехав в Париж в связи с угрозой инженеру Карно, Волмонтович опять пошел в отель Ламбер. Он еще не знал, что в скором времени придется удирать в Ниццу кружным путем. Он знал другое — до конца года ему, скорее всего, предстоит побывать в Санкт-Петербурге. На днях
- Алюмен. Книга первая. Механизм Времени - Генри Олди - Альтернативная история
- Механизм Времени - Генри Олди - Научная Фантастика
- Последнее допущение господа - Генри Олди - Научная Фантастика
- Волчонок - Генри Олди - Научная Фантастика
- Сальватор. Книга III - Александр Дюма - Альтернативная история
- Сальватор. Книга II - Александр Дюма - Альтернативная история
- Кошка в светлой комнате (сборник) - Александр Бушков - Научная Фантастика
- На берегу спокойных вод - Роберт Шекли - Научная Фантастика
- Ола - Андрей Валентинов - Альтернативная история
- Где отец твой, Адам? - Генри Олди - Научная Фантастика