Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саша между тем пришёл в себя и начал с большим трудом, но всё же самостоятельно освобождаться от боевого снаряжения. Дмитрий посмотрел на него с искренней отцовской любовью:
— Думаю, что вопрос о твоём посвящении в рыцари может быть в ближайшее время решён.
Саша так же тепло ответил:
— Если это будет угодно Богу, мессир.
Андрей спросил командора:
— Вы посвящаете в рыцари из оруженосцев?
— Зачастую, но не всегда. Во всяком случае — из людей Ордена. А вот требование древнего Устава о том, что посвящаемый должен быть сыном рыцаря, мы сейчас уже не можем соблюдать, хотя и понимаем все преимущества потомственного дворянства. Тамплиеры — монахи, у нас нет детей. Раньше Орден черпал свои ресурсы из светского рыцарства, но сейчас от него осталась лишь груда пышных титулов, почти ничего не значащих.
Андрей попросил Дмитрия:
— Дай меч.
Крепко сжав двумя руками рукоятку эбенового дерева, он неторопливо прошёлся взглядом по клинку. Душа запела, услышав музыку двух идеальных линий. Андрей поиграл мечём, испытав очень странное чувство — силы в кистях его рук было явно недостаточно для того, чтобы сражаться мечём, и всё-таки он всем своим нутром осознал, что это его оружие, и он создан именно для меча. Сиверцев сказал, глядя не на Дмитрия, а на клинок:
— Я понял, почему вы до сих пор сражаетесь этой довольно старомодной штукой. Меч — отражение души рыцаря. Рыцарский дух столь же прост и прям. Если откажетесь от боя на мечах, превратив их в чистую декорацию, вскоре сами станете явлением чисто декоративным.
— Кажется, тебе уже ничего не надо объяснять. Предлагаю лишь вспомнить кривые сарацинские ятаганы. Кривизна ятагана точно отражает кривизну души сарацина. Как тебе, кстати, мой Жерар де Ридфор?
— Он рыцарь. Он прост и прям, хотя далеко не безгрешен. Такие люди могут очень сильно раздражать. Только увидев ваш учебный бой, я почувствовал душу Жерара. Но что-то меня в его судьбе… как будто не устраивает и тревожит. Что-то по-прежнему остаётся за гранью моего понимания.
Когда Андрей вернулся из пещеры в свою маленькую комнатку, он почувствовал, что вернулся к себе домой. Так хорошо было на душе. Он снова сел за чтение.
БИТВЫ МАГИСТРОВ Опус третий Камни АкрыВеликий магистр Ордена Храма Гийом де Боже возвращался с рынка его родной Акры довольный и счастливый. Душа магистра пребывала в состоянии можно даже сказать блаженном. «Не этого ли я хотел всю жизнь, не к этому ли стремился?» — думал про себя мессир Гийом.
Всего лишь неделю назад закончились переговоры между великим султаном и королём иерусалимским. Надо сказать, что король, несмотря на титул, никогда в своей жизни не был в Иерусалиме, давно уже потерянном крестоносцами, имея постоянным местом пребывания Акру — фактическую столицу королевства. Магистру стоило немалого труда для начала хотя бы организовать эти переговоры. Тамплиера в равной степени уважали и султан, и король, и только благодаря этому он смог усадить за один стол двух венценосцев, давно уже нацеленных лишь на взаимное истребление.
Но, добившись переговоров, задачу трудно было считать решённой. Обсуждая условия перемирия, гордые рыцари и горячие эмиры то и дело клали руки на рукоятки мечей, ревниво подозревая, что очередное условие, выдвинутое партнёрами, граничит с оскорблением. Примиряющие реплики магистра не давали мечам обнажиться.
Де Боже любил уступать везде, кроме поля боя. Он умел уступать, почти ничего не уступая, лишь отдавая дань чести противника, а это всегда укрепляло позиции крестоносцев. Ему постоянно приходилось унимать так же и внутренние распри между христианами. Это было самым трудным. Графы и бароны даже во время этих переговоров были готовы порвать на части не только эмиров, но и друг друга.
Итак, на переговорах между султаном и королём удалось-таки добиться перемирия. Магистр давно уже понял, что христианизировать Святую Землю невозможно при помощи одного только меча. Конечно, меч на Востоке нельзя выпускать из рук, но надо понимать так же душу Востока, вполне, кстати, расположенную к христианству, только совершенно не на западный манер. К арабскому сердцу ведут иные тропы, и ведь удавалось же их находить — очень многие арабы приняли христианство радостно и добровольно.
Сейчас, едва лишь было заключено перемирие, огромные толпы сарацинских бедняков хлынули на рынок Акры, осчастливленные возможностью продавать плоды своих трудов, потому что больше было негде. Сарацинские крестьяне и ремесленники принесли в Акру пшеницу, шерсть, прекрасные медные кувшины, изумительные кинжалы дамасской стали, бесхитростные, но поражающие изяществом женские украшения. Крестоносное братство, по преимуществу не трудовое, а боевое, очень во всём этом нуждалась. Рыцари-тамплиеры, личных денег не имеющие, на рынке ничего не покупали, зато уполномоченные смотрителя одежд, главного тамплиерского интенданта, затоваривались здесь на средства казны храмовников, как одни из самых активных покупателей.
Гийом де Боже взял у казначея увесистый кошель с серебром под честное слово рыцаря, что ни единой монеты не потратит лично на себя. Великому магистру, так же как и простому сержанту Ордена, было запрещено иметь деньги и тамплиерский казначей был одинаково непреклонен и с магистром, и с сержантом. Но порою тамплиерам приходилось брать в руки деньги, чтобы расходовать их в соответствии с Уставом на нужды Ордена и ради чести Ордена. Честное слово рыцаря, что деньги будут расходоваться именно так, было для тамплиерского казначея достаточным поручительством.
Гийом с удовольствием гулял по рынку, всматриваясь в лица простых сарацинских тружеников. Как они были не похожи на высокомерных эмиров! Бедняки — веселее, живее, непосредственнее. Правда, от их суетливости очень быстро начинает рябить в глазах — к этому надо было привыкнуть, чтобы не раздражаться. А вот чем были похожи эмиры и феллахи, так это своей склонностью бесконечно торговаться, только одни торговались на переговорах, а другие — на базаре. Гийом хорошо знал: если восточному торговцу заплатить, сколько он просит, не торгуясь, он очень обидится.
— Уважаемый, сколько стоит мешок шерсти?
— Только тебе, о повелитель, я готов отдать его за 3 серебряные монеты.
— Ты, верно, решил посмеяться надо мной? Столько не стоят и десять мешков шерсти. Одна серебряная монета — и то слишком дорого, но я дам тебе её, потому что у меня нет при себе меди.
— Не знаю, почему господин решил погубить всю семью бедного Салаха. Зачем тебе, о повелитель, потребовалось, чтобы мои дети умерли от голода? Дай две монеты, мои дети будут, конечно, голодать, раз их отец торгует себе в убыток, но они хотя бы не умрут.
Магистр и Салах ещё долго препирались на языке немыслимых восточных преувеличений. Гийом давно заметил крест на груди Салаха, но виду не подал, не желая внушить мысль, что вера истинная дает какие-то торговые преимущества. Наконец Гийом стал счастливым обладателем мешка с шерстью, который лично ему был совершенно не нужен. Едва он успел остановиться у торговца гончаркой, разглядывая кувшины, как почувствовал лёгкое касание к кошельку, который висел на поясе. Вор и глазом не успел моргнуть, как на его запястье сомкнулись железные пальцы рыцаря. Не поворачивая головы и не меняясь в лице, магистр прошептал:
— Ни слова. Следуй за мной.
Они отошли на относительно свободное место, где их шёпот никто не мог слышать. Гийом был поражён худобой вора и его лохмотьями. Это не были живописно изорванные лохмотья профессиональных нищих. Просто одежда буквально истлела на теле этого несчастного самым неэстетичным образом.
— Ты голоден? Почему не работаешь?
— Чтобы работать, мой господин, нужны хотя бы остатки сил. Кто наймёт работника, едва держащегося на ногах?
— Продай этот мешок шерсти. Купи еды. Ещё приобрети какой-нибудь товар и опять продай. Так выживешь. Иди с миром.
— Я правоверный мусульманин, мой господин. Я не торгую верой предков.
— Я знаю. Мой Господь Иисус Христос научил меня любить всех людей, в том числе и правоверных мусульман. Так ли учит твой бог? Подумай об этом. А верой и впредь никогда не торгуй. Ступай, и да пребудет с тобой Истина.
Оборванец посмотрел на магистра с достоинством, которое трудно было заподозрить в человеке, который опустился на самое дно жизни. Но к этому достоинству заметно примешивалось и удивление, и восхищение. Его поразила не столько богатая милостыня, сколько то, что этот знатный франк говорил с ним о вере. Вера для нищего Абдула всегда значила больше, чем еда, наверное, поэтому он и был вечно голоден. Этот франк был необычен. Судя по плащу — он из воинов-дервишей которые, как известно, чтут своего Бога не на словах, а на деле. Воины ислама не раз рассказывали Абдулу, что в бою эти белые дервиши франков — страшнее львов, а в мирной жизни заботятся о мусульманах-бедняках гораздо больше, чем свои эмиры.
- Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
- Жизор и загадка тамплиеров - Жан Маркаль - Историческая проза
- Тёмный рыцарь - Пол Догерти - Историческая проза
- Рыцарь Христа - Октавиан Стампас - Историческая проза
- Лепестинья. Род - Лариса Лозина-Макаренко - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Эзотерика
- Генерал-лейтенант Бала-киши Араблинский и его потомки - Г. Я. Гусейнов - Биографии и Мемуары / Историческая проза
- Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич - Историческая проза
- Караван идет в Пальмиру - Клара Моисеева - Историческая проза
- Суперчисла: тройка, семёрка, туз - Никита Ишков - Историческая проза
- Сквозь три строя - Ривка Рабинович - Историческая проза