Форма входа
Читем онлайн Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
по фальшивому паспорту: полтора года назад он покинул тюрьму, не простившись с администрацией.
В Советском Союзе жить ему было нельзя. Земля под ним горела. Он решил бежать за границу, в Персию. Персия его привлекала патриархальностью. Кассы там, наверное, все старого образца, и вскрывать их можно шутя, мимоходом. Правда, ворам в Персии отрубают руки, но что это за воры? Это сплошные слезы, а не воры! Там, наверное, никогда еще не видели настоящего специалиста по несгораемым шкафам, известного в Москве, в Варшаве, Одессе, даже в Бухаресте и Константинополе… Такой человек может один разорить всю Персию. А полиция? Василий Иванович видел фотографию, изображавшую персидского полицейского — босиком, с черными тонкими ногами, в пышном тюрбане, с кривой саблей на боку. Смех душит смотреть на такую полицию!.. Да, в Персии можно делать большие дела.
Мечта о Персии не давала ему покоя, но денег для Персии не было. Недавно Василий Иванович с огромными трудностями, в одиночку, взял в Москве восемнадцать тысяч и начал готовиться к отъезду. Но, возвращаясь ночью из Большого театра со своей любимой оперы «Евгений Онегин», он заметил неподалеку от своего переулка машину с потушенными фарами. А на углу маячила тень. Чутье на эти вещи было у Василия Ивановича сверхъестественное: не останавливаясь, повернул он в первые же ворота, прошел насквозь гулкий пустынный двор, перелез через ограду и прямым ходом отправился на вокзал. По дороге он проклинал и костил последними словами соседа по квартире — молодого шофера, который уже давно присматривался к странному образу жизни Василия Ивановича и в конце концов заявил куда следует.
Все деньги остались дома под матрацем. С собой у Василия Ивановича была только одна тысяча. План бегства в Персию сорвался. Теперь нужно было начинать все сызнова — ждать удобного случая, когда подвернется куш покрупнее, а пока пробавляться кое-чем, по мелочи. Красть чемоданы? Василий Иванович опять поморщился и закряхтел. С отвращением вспомнил он базарную сутолоку — запахи, жару, шум, гнусавый мелочный торг за копейку. Базарная пыль еще скрипела у него на зубах. Он сплюнул. Самому торговать краденым барахлом на базаре — что может быть унизительнее для свободной и гордой личности, для аристократа духа? К тому же это небезопасно — можно в два счета засыпаться. Старая воровская мудрость гласила: «Воруй, но сам не продавай». Сегодня, торгуя на базаре лифчиками и дамскими панталонами, Василий Иванович натерпелся страху больше, чем в самой рискованной операции у несгораемой кассы. Того и гляди заметут. Рисковать жизнью из-за тысячи рублей это просто нерасчетливо. Необходим компаньон, помощник.
И мысли его, естественно, обратились к Чижову. Василий Иванович Катульский-Гребнев-Липардин понимал в людях, был психолог. Он сразу почуял запах души Чижова — тонкий, но резкий и явственный запах, чем-то родственный. «Надо пощупать», — решил Василий Иванович.
Заскрипела дверь, вошел Чижов. Сказал с неудовольствием:
— Ноги вытирать надо. Пол чистый, а вы лезете в пыльных ботинках.
Увидел деньги на столе и сразу притих, глаза остекленели. Катульский-Гребнев-Липардин покосился на Чижова, тихонько кашлянул.
— Ходил вот на почту. Получил перевод. Да, кажется, обсчитали меня рублей на тридцать.
Чижов, не отрываясь глазами от денег, подсел к столу.
— Это что же, командировочные?
— Полумесячный оклад, — небрежно ответил Катульский, собирая деньги и подравнивая стопку ладонями. — А сколько вы получаете в месяц, если не секрет?
— Сто восемьдесят, — ответил Чижов, скрипнув зубами. — Люди мы ничтожные.
— Хотите — одолжу? — быстро перебил его Катульский. — Пожалуйста. Вы нравитесь мне, молодой человек. Сразу видно в лице этакую… душевность. Люблю душевных людей: — Он метнул на Чижова быстрый взгляд. — С удовольствием выручу. Сколько? Двести? Триста? — Он придвинул к Чижову толстую пачку денег. — Пожалуйста. Нет, нет, не обижайте меня отказом. — И, широко, радостно усмехаясь, он дружески хлопнул Чижова по спине, расстегнул его пиджак и сунул в карман ему деньги. Рукой он почувствовал, как прыгнуло и затрепетало алчное сердце Чижова.
6
Обилен и многолюден колхозный базар в городе Зволинске!..
Неторопливым шагом, поправляя ежеминутно очки, ходит по базару Петр Степанович в кожаном картузе — покупает арбуз.
Арбузы — светлые, темные и тигровой масти — навалены грудами, они гудят под заскорузлыми ладонями, как бубны; их тут же на базаре с размаху бьют о колено — они лопаются, разбрызгивая плоские черные семена. И, как розовый снег, тает во рту их мякоть.
— Семь гривен, — вкрадчиво говорит Петр Степанович, любовно поглаживая приглянувшийся ему арбуз.
— Девять, — непоколебимо отвечает продавец-колхозник.
Вздохнув, Петр Степанович чешет в затылке, поправляет очки.
— Значит, семь?
Продавец молчит. Петр Степанович уверенно заключает с притворным зевком:
— Срядились.
— Уйди! Честью прошу — уйди! — вдруг кричит продавец тонким голосом. — В шестой раз подходишь — истерзал! Я же тебе сорок копеек скостил, ужасный ты человек!
Петр Степанович смотрит на него поверх очков строгим, внушительным взглядом сыча.
— Тебя зачем колхоз поставил? Торговать? А ты покупателя гонишь. Я ведь очень даже просто, куплю у другого. Рядом вон лучше арбузы. Твоему же колхозу убыток.
Страдальческие морщины лежат на темном лице продавца. Петр Степанович снова начинает похлопывать и поглаживать арбуз, подносит к уху, жмет.
— А он как? Того? Спелый? Ну, тогда, конечно, можно прибавить. Три четвертака. Слышишь? Срядились, что ли?
Продавец безмолвно смотрит в пеструю суету базара. Не дождавшись ответа, Петр Степанович уходит. И долго разгуливает среди съестного великолепия. Лысый лук с ехидной, в три волоса бороденкой, чугунные, не в подъем, тыквы, фиолетовая свекла, оранжевая морковь, скрипучая тугая капуста, репа, огурцы, петрушка, яблоки. Набухли тяжелым соком груши, хранящие отпечатки недоверчивых пальцев покупателей. Косточки сами выскакивают из матовых пыльных слив. Густой ленивой струей льется молоко, морщит сдвинутая черпаком сметана, осыпается рыхлая, сырая груда творогу. Тают на солнце пласты свиного сала, и бумага под ними становится прозрачной. Висят бело-розовые бараньи туши, тупо обрубленную хрящеватую шею сжимает ожерелье запекшейся крови. Нож пластает дымящиеся коровьи ляжки, топор, хряская, дробит сине-глянцевитые суставы; руки продавцов красны до локтя. Чинными монастырскими рядами уложены кверху ножками утки, куры и гуси, завернулась восковая кожа, зыбится теплый желтый жир. Огромные тупогубые сазаны все ленивее пошевеливают в корзинах чешуйчатыми хвостами. Кругом — возы, возы, возы, хрустит сено на зубах лошадей, пахнет дегтем, потом, пылью, навозом. Торгуются, кричат, спорят, бранятся — шум висит над базаром мутным облаком. Солнце растопилось в небе и льет на землю желтый зной.
Обилен и многолюден колхозный базар в городе Зволинске!..
Петр Степанович в седьмой раз подходит к продавцу, выбирает из груды тот же самый арбуз.
— Сколько? — осведомляется
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев бесплатно.
Похожие на Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев книги
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
- Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
- Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза
