Он оттолкнулся и сел в песок, пытаясь выдавить улыбку. Загребал ладонями холодный песок, сжимал его и всё ждал… ждал, что я рассмеюсь, скажу, что просто неудачно пошутила, что не скрывала это двадцать лет. Но нет… Открытый ящик Пандоры уже нельзя захлопнуть и сделать вид, что ничего не произошло.
– Я предупреждала! Предупреждала! – орала так, что мой надрывный рёв заглушил всё! Он звоном бьющегося стекла летел по ветру, окутывая нас ужасом правды. Душа выла, кровь превратилась в ртуть, а сердце так больно сжалось, заставив застыть. Я буквально повалилась на песок, наблюдая, как пьяно пляшут перед глазами звёзды на черном небе.
– Ада! – захрипел Денис и подхватил на руки. Силы окончательно покинули меня. Не сопротивлялась, когда он стал умывать меня ещё холодной солёной водой, как удерживал волосы, как нёс к лежакам отеля. Я просто совершала механические движения, к которым так привыкла: вдох-выдох… вдох-выдох…
– Да очнись ты! – рычал он, легонько трепля меня по щекам. Смотрел в глаза, искал правду, что была нужна только ему одному, и тихо скулил сквозь зубы. Он с силой дёрнул меня, прижал голову к груди, оглушая стуком своего сердца. – Дура… Блядь, какая ты дура, Ночка!
И уже его отчаянный вой расколол тишину миллионами осколков. Денис раскачивался, прижимал меня к себе и орал! Именно так я себе и представляла конец света. Темнота, море и два растоптанных сердца. Причем его сердце растоптала лично я дважды. Мне было невыносимо слышать эту его боль, ощущать, как сжимаются вокруг моей шеи его сильные руки, и как он изо всех сил старается не придушить меня, ко всем чертям.
– Отпусти… – шептала я, ласково поглаживая его пальцы. – Отпусти, Рай… Я предупреждала, но ты все равно пёр вперед! Ну что? Хороша правда? Нравится?
Но Денис не отпускал. Наоборот, перекинул мои ноги, усаживая себе на колени, и только усилил хват. Он шипел и пытался заткнуть мне рот ладонью. Отворачивался, только бы не показать взгляд, в котором навсегда поселились хаос и АД. А мне так нужны были его глаза!
– Молодец! Давай! Давай! Вспоминай, какая я гадкая дрянь, и прогони, на хуй! Я заслужила! Только прогони… Прогони! – рыдала, отбивалась от его рук, хваталась за намокший ворот рубашки и тянула к себе. Мне было важно заглянуть ему в глаза! Мне было так важно прикоснуться к его боли, чтобы ещё сильнее возненавидеть себя! – Да убей ты меня! Ну давай! Что ты ждешь? Ну не молчи… Я умоляю! Только не молчи…
Его молчание было пыткой!
Я сотни раз проигрывала эту ситуацию, придумывала для самой себя миллионы оскорблений, укоров, упрёков, чтобы Денис не смог меня задеть и обидеть! Но ни в одном сценарии он не обнимал меня так жадно, умоляя помолчать!
Денис снова взревел, завернул мои руки за спину, прижал к себе, а потом откинулся на спинку лежака, укрывая своим пиджаком, пахнущим коньячной вишней и горьким шоколадом. Он обездвижил меня! Буквально парализовал, чтобы не дёргалась. Хранил молчание, а когда я пыталась что-то сказать, затыкал рот ладонью. И я устала бороться, лишь когда над горизонтом забрезжил рассвет.
Малиновые лучи безжалостно взрывали сумерки, за спиной всё чаще слышался гул проезжающих машин, редкие голоса торговцев, бредущих на рыбный рынок. Они все как непрошенные гости пытались вломиться в наше горе, в нашу беду. Тревожили, дразнили…
Я уже не сопротивлялась. Устала. Руки огнём горели от его объятий. И только душа продолжала скулить, слыша гулкое биение его истерзанного сердца. Денис сбросил пиджак, молча перекинул меня на плечо, встал и быстрым шагом отправился к парковке ресторана. Усадил меня в машину, сел за руль, закурил и молча выехал на ещё серую трассу. Он гнал, как обезумевший. Смотрел вперёд, даже не поворачиваясь в мою сторону, сжимал руль и курил одну сигарету за одной.
А мне только и оставалось смиренно ждать его наказания. Но не это меня пугало, а его тяжелое молчание. Рвущиеся слова комом застыли у него в горле, он даже стискивал челюсть, пытаясь предотвратить неизбежное, и молчал… Эта тишина была похожа на низкую грозовую тучу, нависшую надо мной. Слышала гул грома, щурилась от сверкающих молний и молилась… Молилась, чтобы ему стало хоть немного легче.
Зарылась носом в его пиджак, вдыхала сладость и сквозь дрёму следила за его каменным безжизненно-серым лицом. Я беззвучно рыдала, хотя прекрасно понимала, что мои слёзы сейчас бесполезны. Отвлеклась я, лишь когда мы притормозили на въезде в ещё сонный посёлок, а ещё через несколько минут въехали в гараж светлого одноэтажного дома. Денис вышел из машины, закурил, потом открыл мою дверь, но выйти не позволил. Зарычал, как лев, снова перебросил через плечо и тяжелыми шагами двинулся по мощёной тропинке. Распахнул дверь, остановился у стеклянной барной стойки, схватил бутылку водки и вновь зашагал. Он бережно опустил меня на кровать, укрыв пледом, а сам открыл стеклянную дверь, рухнул в кресло ко мне спиной и с жадностью присосался к горлышку.
Я всё-таки убила его. Своими руками…
Глава 17
Сквозь липкую дрёму слышала шаги и знакомую трель. Но тело будто и не слушалось меня вовсе. Пыталась открыть глаза, но веки слиплись. Мышцы ныли, горло разрывалось от боли, а в голове осел плотный туман. Чувствовала, как рядом со мной под тяжестью промялся матрас, как горячая ладонь накрыла мою скулу и легонько скользнула к уху, отводя пелену волос, скрывающую лицо.
– Просыпайся, – этот шепот был тревожнее крика. В нем не было жизни, нежности, чувств, там отчаянно орали стервятники, ожидая моей гибели. Этот звук был схож со скрипом пластмассы по стеклу, он надрывал мои нервы, возвращая в реальность, в которой мне придётся теперь выживать. – Скажи своему пидорюге, что жива и здорова. Короче, соври, как ты умеешь…
Раевский хмыкнул, вложил мне в руку мой орущий телефон и встал.
Открыла глаза, но первым делом посмотрела на него. А Денис вновь отвернулся, лишая меня пусть и ненавидящего, но теплого взгляда. Секунды шли, я ждала, но ничего не происходило. Раевский сжимал челюсть, упорно всматриваясь в открытую дверь террасы, и напряженно о чем-то думал и явно не собирался посвящать в это меня. Он стоял в одних спортивных штанах, а с влажных волос стекали капли, скользя по рельефной груди. Я даже засмотрелась, за что получила довольно громкую усмешку и полостную рану от его острого как бритва взгляда:
– Давай-давай… – он махнул рукой и скрылся в открытых дверях ванной. – А то
