Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Куратор обещал, что с Ежовым переговорят сегодня же. Надо было спасать сеть в Париже.
Генеральный комиссар госбезопасности, он же секретарь ЦК, он же глава Комиссии партконтроля, он же человек с незаконченным начальным образованием, Николай Иванович Ежов принял меня в одиннадцать вечера в бывшем кабинете Ягоды. Это был огромный кабинет с великолепным столом красного дерева (Ягода знал толк в антиквариате).
Из большого старинного кожаного кресла вместо возвышавшейся здесь прежде головы Ягоды торчал крохотный маленький отросток – голова карлика. Сам карлик вел себя странно…
В это время по Москве развесили бесчисленные плакаты. Гигант Ежов в огромных «стальных рукавицах» душил многоголовую гидру с лицами Троцкого, Зиновьева, Каменева и других. Наши восточные поэты славили его, называли «батыром». И, видно, поэтому он постепенно преобразился. Сидя за огромным столом, он все время поводил несуществующими могучими плечами, впалая жалкая грудка была напряженно расправлена. Притом он не был комичен. Тщедушный выродок выглядел страшно. Все дело было в глазах… Когда-то добрые, угодливые голубые глаза теперь горели фанатичной яростью. Коба точно выбрал человека. От постоянного кровавого решения тысяч человеческих судеб жалкий карлик поверил в свою миссию и обезумел.
Я сразу перешел к сути.
– Вчера у вас была…
Он хихикнул:
– Не вчера, уже сегодня… она ушла утром…
– Она позвонила своему куратору, сказала, что никакого результата встреча не дала.
– Ну, это она преуменьшила, кой-какой результат у нас с ней был, – опять хихикнул карлик.
Он стал безумен и в похоти тоже… Кровь и похоть – они, видно, вместе.
– Все по-прежнему арестованы, – сухо заметил я. – Если все так останется, это будет удар по нашей сети в Париже.
– Все так и останется.
– И вы ничего не предпримете?
– Могу только тебя арестовать, чтобы побольше узнать о твоих связях с этой международной блядью. Жаль, что личных друзей товарища Сталина нельзя трогать без его указаний. Надеюсь, они скоро появятся. – Он глядел на меня сумасшедшими глазами. – Что же касается этой шпионки – пусть благодарит, что её выпустили обратно…
Вернувшись в свой кабинет, я попросил куратора немедленно позвонить Гучковой в «Метрополь» и порекомендовать уехать в Париж.
Но в «Метрополе» сообщили, что госпожа Гучкова еще утром покинула гостиницу.
Она оказалась умной и последовала «настойчивому совету».
Конец Вавилона
На следующий день я зашел в общежитие Коминтерна к своему агенту Леопольду Т. Общежитие по-прежнему являлось Вавилоном, где жили партийные активисты из множества стран. Среди них были несколько моих агентов Я боялся потерять самых ценных и решил побыстрее отправить Леопольда Т. в Женеву, покуда его не взяли.
Я застал его в совершенном безумии. Он сказал: «Третью неделю не сплю. И семья не спит. Ровно в три приезжают – брать. Появляется за окном свет автомобильных фар. Мы всем общежитием стоим у окон и ждем: кого на этот раз? У какого подъезда остановится машина? Только поняв, что пронесло, ложимся спать счастливые… да, счастливые! Спокойные и счастливые… до следующего вечера! Но, объясните, Фудзи, почему? Почему все это? Зачем все это?»
Этот великий агент, привыкший разгадывать сложнейшие европейские ребусы, не смог разгадать наш простейший, азиатский: Коминтерном одно время руководили Зиновьев и Бухарин, здесь героями были блестящие ораторы – Троцкий, Радек… Это было прибежище прежней ленинской партии. Что означало смертный приговор.
…Леопольда Т. арестовали. Но я сумел объяснить Кобе его ценность. Его освободят. Он станет одним из важнейших наших агентов во время войны с Гитлером.
Погиб тогда и знаменитый Бела Кун, вчерашний глава Венгерской республики, слишком близкий к Зиновьеву и Троцкому.
Если не ошибаюсь, весной 1937 года его вызвали на заседание Исполкома Коминтерна. Они сидели за столом – его друзья, главы западных компартий: вальяжный Тольятти (итальянская), толстый, похожий на добродушного Пиквика Вильгельм Пик (немецкая), нервный курильщик Торез (французская) и лысый меланхолик Куусинен (финская).
Коба, как всегда, предоставил товарищам возможность предать старого друга.
От имени Исполкома обвинительную речь держал Отто Куусинен. Монотонным бесстрастным голосом сообщил, что по представленным НКВД сведениям Бела Кун с 1923 года завербован румынской разведкой. (Коба не утруждал себя оригинальностью. Да и зачем? Он знал, как смертельно перепуганы присутствующие здесь. Они ведь держали экзамен на право жить. И выдержали. Они не посмели даже обсудить этот абсурд.)
Куусинен от имени Исполкома Коминтерна предложил нужное решение: поручить НКВД проверить правильность обвинений против товарища Бела Куна. Что подразумевало немедленный арест.
– Мы все надеемся на твою невиновность, товарищ Кун, но в случае доказанности – не взыщи! Революционная Фемида будет беспощадной! Термидор у нас не пройдет.
Кун слушал, не проронив ни слова. Проголосовали единогласно.
Сидевший на заседании представитель НКВД, богатырь с розовым лицом, попросил разъяснить, кто такая Фемида и при чем тут какой-то Термидор?
Несчастный Кун молча стоял у стола, пока владевший русским Тольятти подробно объяснял про Фемиду и Термидор. Кун мог увидеть в широкое окно стоявшую у подъезда черную машину и разгуливавших около нее молодых людей.
Его ждали.
Он недолго гостил у нас на Лубянке. За расстрелянным Куном последовали его соратники, двенадцать бывших комиссаров – всё правительство Венгерской республики.
Я думал тогда, что Коба создавал новый, послушный ему Коминтерн.
Но его шахматная партия (как я пойму только потом) оказалась куда сложнее.
Битва вождей
В Париже в это весеннее время открылась Всемирная выставка искусств и техники.
Коба решил потрясти западный мир масштабами. Вход в наш павильон представлял гигантский постамент, вознесенный на тридцать четыре метра. На нем была установлена скульптура «Рабочий и колхозница» – тоже чуть ли не в тридцать метров высотой. Мужчина и женщина с совершенными телами греческих богов гордо стремили в небо герб Страны Социализма – гигантские серп и молот.
Напротив нас располагался гитлеровский павильон. И по замыслу Кобы, наша скульптура с грозно поднятыми серпом и молотом должна была как бы шагать на немецкий павильон, грозить ему…
Внутри советского павильона посетителей ждал еще один гигантский проект – макет будущего Дворца Советов, этакого храма Социализма. Предполагалось, что его символически воздвигнут на месте храма прошлой, христианской Религии – взорванного собора Христа Спасителя. Полукилометровая высота будущего дворца, увенчанная стометровой статуей Боголенина, – все это было призвано поразить воображение людей мира капитализма.
- Иосиф Сталин. Последняя загадка - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Наполеон. Исповедь императора - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Гармония волны. История серфера - Никита Замеховский-Мегалокарди - Биографии и Мемуары
- Загадки истории (сборник) - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Рядом со Сталиным - Иван Бенедиктов - Биографии и Мемуары
- Секретный террор Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков - Биографии и Мемуары
- Наполеон. Жизнь и смерть - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Сталин. От Фихте к Берия - Модест Алексеевич Колеров - Биографии и Мемуары / История / Политика
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Дочь Сталина. Последнее интервью (сборник) - Светлана Аллилуева - Биографии и Мемуары