Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позади внизу серебрилась говорливая речушка. За нею, как и всюду, дыбились горы. А впереди за ближайшим гребнем шел бой.
— Наш Хехцихер покруче будет, ходили ж, однако, — запрокинув голову, сказал Амосов.
— Погоди, Фомич, — отозвался Голев. — Обвыкнем, еще дивоваться станем, как одолели эти Альпы.
— Что, Бедовой, трудно? — участливо спросил Березин, наклонившись к солдату у горячего голого камня.
— Ой тяжко, товарищ майор, аж внутри печет.
— Да будь эти кручи еще круче, пройдем! — скаламбурил Глеб.
Наконец и гребень. Внизу голубеет тонкая змейка реки. Справа сильная перестрелка, разрывы мин. Там уже наступают роты Чиокана. Дивизия румынских войск действует правее.
Батальон Кострова первым одолел гребень. При спуске в долину, когда до реки оставалось метров двести, внизу затрещали частые выстрелы, и по рельсам узкоколейки прогремел небольшой состав грузовых вагончиков. Батальон с ходу принял бой и оттеснил немцев.
Голев распахнул двери первого же вагона. В нем полно женщин и детей. Испуг парализовал людей, их лица кажутся окаменелыми. Прямо у двери женщина с черными косами качает на руках ребенка и обреченно глядит перед собой. Лицо девчурки в крови, и мать едва ли сознает, что ребенок мертв.
— Выходите, товарищи! — крикнул им Голев по-румынски.
Никто не двинулся с места.
— Выходите! — повторили бойцы. — Раненых сейчас перевяжем.
Опять молчание. Только женщина крепче прижала к себе тельце мертвого ребенка:
— Лучше тут убивайте...
— Не бойтесь, это ж советские люди.
— В нас и стреляли советские... — прошептала женщина.
— Это какая-то провокация.
Пошли расспросы. Узнав, что поселок лесорубов в руках румынских войск, партизаны собрали скрывавшихся в горах женщин и детей, усадили в пустой состав и повезли домой. Но только прибыли, как весь состав попал под огонь. Пока машинист дал задний ход, многие в вагонах были убиты и ранены. Сами женщины видели: люди в русской форме.
Костров недоумевал, что же случилось? Лишь много часов спустя все выяснилось.
Прибыв на место, капитан Кугра свою оборону построил в низине. Ионеску настаивал занять высоту, но Кугра заупрямился. Никого же нет. Ионеску все же забрался на поросшую лесом высоту. А в полдень послышался шум танков.
— Русские! — вскинув к глазам бинокли, обрадовались румыны.
На броне машин они различали уже людей в защитных гимнастерках и пилотках с красноармейскими звездочками.
— Русские! — по телефону передал Кугра Ионеску.
Танки на полном ходу влетели в селение и, проскочив передовой рубеж, открыли огонь.
— Провокация, немцы! — закричали румыны, разглядев наконец замаскированные ветками белые кресты на танках.
Остатки роты Кугры Костров застал на восточных скатах горы, которую нужно теперь брать с бою.
3Горы и горы — ни конца им, ни краю. Могучи и причудливы ветвистые кряжи. Чист и прозрачен теплый воздух, несущий снизу пряные запахи долин. Непривычно резки контуры деревьев и скал.
— Какие горы! — вздохнул Голев. — На Урал похожи.
— А воздух, — вторил ему Якорев, — как нарзан.
Узкая горная дорога повела разведчиков сначала вниз, потом, обогнув небольшой остроспинный кряж, чем-то напоминающий ископаемого ящера, запетляла по крутому нагорью, поросшему молодым буком.
Самохин вдруг приостановился и поднял руку. Ни ветра, ни голоса, ни выстрела. Трудно поверить, что из-за каждого уступа может грянуть смертельный залп.
— Что такое? — шепотом спросил Якорев.
— Тс-с... — погрозил Леон пальцем.
Послышался глухой вскрик, чуть погодя он повторился уже душераздирающе громко.
Чем выше взбирались разведчики по склону, тем явственнее слышались крики, все более напоминавшие вопль о помощи.
— Убивают, что ли? — гадал Глеб.
— Придем — увидим, — спешил вверх Якорев. Неподалеку от вершины деревья будто остановились и обступили ее зеленый купол. Над ним возвышался стрельчатый трезубец скалы. Вопль повторился, и Зубец первым разглядел того, кто кричал. За низким бруствером желтого окопчика виднелись его плечи и голова, а в руках винтовка. Человек в окопе заметил разведчиков, когда они ползли в гору, и вскрикнул, как всем показалось, радостно, поставив винтовку ложей на бруствер.
— Рус, совет, рус! — кричал он сиплым голосом.
Первым встал Зубец и смело пошел на окоп. Едва поднялись остальные, как со скал ударил пулемет.
— Вот гады, — зло сплюнул Семен, прижимаясь к земле.
Леон решил атаковать засаду противника. К удивлению разведчиков, немцы бежали. Человек же в окопе остался на месте.
— Все понятно, — негодовал Глеб. — Решили отвлечь и спровоцировать!
Приблизившись к незнакомцу, все оторопели: никакого окопа не было, а человек почти по плечи зарыт в землю.
— Сунт рекрут, сунт рекрут[26], — всхлипывал он осипшим голосом, тыча пальцем в свою грудь. — Сунт партизан!
Узкое лицо его с впалыми щеками, обросшее и изможденное, выглядело крайне истощенным. Он жадно припал губами к протянутой фляжке. Левая рука и плечо изранены, его белая холщовая рубаха набухла от крови.
— Откопаем, что ли?.. — заторопился вдруг Голев, вытаскивая из чехла саперную лопату.
— Давай! — махнул рукой Якорев.
Но закопанный так отчаянно замахал рукой, что разведчики переглянулись в недоумении.
— Мина, мина, — твердил он, указывая пальцем в землю.
— Ага, мина? — присев на корточки, уставился на него Зубец.
Бойцы уже встречали заживо закопанных и заминированных, и было — не обходилось без жертв. Избегая ненужного риска, Якорев разместил разведчиков поодаль, в неглубокой балочке. А Голев с Зубцом, осторожно выбрасывая землю, негромко выспрашивали у румына:
— Зовут-то тебя как?
— Петру Савулеску... Петру...
— Как, как? Савулеску? — даже привстал с земли Якорев, вспомнив пуржистое утро за Сучавой и горящую хату Василе Савулеску, которому они потом строили новый дом, и стал расспрашивать Петру.
— Последний из Савулеску! — сострил Глеб.
— Не последний, а первый, — поправил Якорев, — первый из Савулеску, который сам взялся за оружие.
— Как же они закопали тебя, а? — допытывался Голев. — Плохи были бы твои дела, Петюшка, не заверни мы на эту гору. Каюк бы тебе, капут...
Савулеску не сводил глаз с бронебойщика. Голев в свою очередь поглядывал на примолкшего пленника. На лбу у него густо выступили крупные капли пота и одна за другой скатывались по обросшим щекам и бороде, а зрачки стали неестественно огромными.
Осторожно откопали до пояса, наглухо перетянутого цепью. Другой конец цепи уходил в землю, где, видимо, был прикреплен к мине. Стоит чуть потянуть — и взрыв. Голеву стало не по себе. Чаще и сильнее застучало сердце. Расстегнув ворот, взглянул на Зубца и увидел: лицо его судорожно напряглось, словно поднимал он непосильное. Еще бы! Ведь где-то совсем рядом — страшная черная смерть. Одно неверное движение — и конец всему.
Стало тесно, и Зубца пришлось отослать. К чему рисковать обоим? Дело подвигалось медленно. Но вот наконец показались колени пленника, его ступни. Как страшны эти последние сантиметры могильной земли! Право, страшнее всех танков, что мчались тогда у Молдовы прямо на Голева.
Когда Тарас нащупал металлический корпус мины, снова понадобилась помощь Зубца. Савулеску не шевелился. Выражение безмолвного ужаса не сходило с лица румына, пока его осторожно не вытащили из черной могилы. Он даже стоять не мог: так онемело все тело.
На привале, когда подоспел полк, бойцы с интересом окружили откопанного в горах «романешти». Еще прошлым летом Петру собрал семерых рекрутов, получивших повестки, и подался с ними в горы. Отсиживаться стало трудно. Стихийно возникли небольшие группы сопротивления. Все слышали о партизанских отрядах, слышали о гуцулах, о чехах и словаках, что с оружием в руках бились с немцами. Петру и пробивался к одному из таких отрядов, да вдруг угодил в плен. С неделю держали взаперти, а потом закопали с миной как приманку. Двое суток он взывал о помощи, изредка постреливая из оставленной ему винтовки и совсем не подозревая, что за его спиной размещена засада.
— Русских никогда не забуду, — говорил, прощаясь, Савулеску. — Я еще отомщу гитлеровцам.
4Третьи сутки шли бои за поросший лесом гребень, а Костров не продвинулся ни на шаг. Метался с фланга на фланг и не мог поднять роты. Жаров застал его уже отчаявшимся. Комбат отдавал приказ за приказом, но убийственный огонь парализовал роты. Чувствовалось, сам комбат изверился в успехе атак.
— Ну как, Костров, возьмешь гребень?
Комбат опустил глаза:
— Не знаю, товарищ майор. Видите, не подступиться.
— Тогда выводи роты. Командиру нельзя сомневаться.
— Товарищ майор!..
— Выводи, наступать будет Думбадзе.
— Хоть еще раз разрешите попробовать?
- Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко - Советская классическая проза
- Зауряд-полк. Лютая зима - Сергей Сергеев-Ценский - Советская классическая проза
- Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков - Советская классическая проза
- Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
- Когда замерзли дожди - Михаил Коршунов - Советская классическая проза
- Конец большого дома - Григорий Ходжер - Советская классическая проза
- Роза ветров - Михаил Шушарин - Советская классическая проза
- Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин - Советская классическая проза
- Под брезентовым небом - Александр Бартэн - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза