В общем-то, вечер удался. Из четырех с лишним часов пира напряг подпортил каких-то минут двадцать, и благодаря самообладанию и доброй воле пировавших ничуть не погубил дела. В целом все оказалось лучезарно: роскошный стол, радушие и приветливость наперегонки, вкрадчивые, но непреклонные ласки молодых, не оставлявшие сомнений в том, что светлое будущее не за горами, умные мужские разговоры и домовитые женские; Маша и Анастасия Ильинишна, наспех записав друг другу несколько кулинарных рецептов, договорились делиться опытом и впредь. Переполненные общением, уставшие и говорить, и слушать, на обратном пути мы, в общем, помалкивали.

Уже перед сном Маша, сидя на кровати в одной рубашке, выставив круглое белое колено и одну ногу поджав под себя, другую свесив на пол, некоторое время мерила меня взглядом, а потом задумчиво сказала:

— Знаешь… У меня такое чувство, что эта девочка к тебе неровно дышит.

— Да ты с ума сошла! — возмутился я. Пожалуй, чуть более поспешно, чем надо бы.

— И ты к ней.

— Маша…

— Я видела, как вы друг на друга смотрели.

— Я на нее вообще не смотрел.

— Вот именно.

— Ну, знаешь…

— И она на тебя. Я уже давно…

— Маша, — я попытался обнять ее, но она вывернулась.

— Нет, это не выход.

— Что не выход? Откуда не выход?

Она отвернулась. Сгорбилась, глядя в угол. Глухо сказала:

— Ты будешь меня, а думать, что ее. Не хочу. Не могу.

Наутро после собиравшейся всякий понедельник коллегии, куда Лаврентий непременно являлся со сводкой сведений, поступивших по каналам политической разведки за истекшую неделю, я решил не откладывать дела в долгий ящик и подошел к нему. Дипломаты неторопливо выходили один за другим; кто-то, с наготове торчащей из рта папиросой, нервно щелкал зажигалкой на ходу, кто-то вполголоса, почти на ухо собеседнику, мрачно комментировал услышанное, а Лаврентий, еще сидя, аккуратно постукивал бумагами о столешницу, выравнивая края. Я навис над ним и сказал:

— Есть разговор.

Он вскинул на меня глаза над очками.

— Понял. Сейчас.

Разложил пригодившиеся ему во время доклада бумаги по прозрачным корочкам, потом убрал корочки в кожаную, с клапанами, папку. Щелкнул застежкой. Тем временем зал опустел, остались только мы. Теперь уже я удобно присел на краешек стола.

— Я, как верный друг и надежный партийный товарищ, поспешил исполнить твоя просьбу.

— Ты о папаше?

— Угу.

Глядя с любопытством, он откинулся на спинку кресла, чтобы удобней было смотреть вверх.

— Ценю, старина. Говори, не томи.

— Он, наверное, неплохой организатор и преподаватель, но в смысле реального дела, боюсь, от него даже в шарашке толку не будет.

У Лаврентия разочарованно вытянулось лицо.

— Даже так?

— Люди подобного склада очень полезны для создания научной среды, духа постоянной дискуссии, интеллектуального фехтования днем и ночью. Это без них никак. А вот лично двигать мысль вперед, мне кажется, ему не по зубам. Ну, и вольнодумство его такое, знаешь, нелепое. Пародия. Никого он с пути истинного уже не собьет. Накушались.

Лаврентий некоторое время молчал, задумчиво потирая вытянутым указательным пальцем губы от носа к подбородку и обратно. Будто делил собравшийся в гузку рот пополам.

— С одной стороны, хорошо, — сказал он. — Я и за него рад, и за тебя. Будьте здоровы, живите богато — а мы уезжаем до дому, до хаты. Но с другой… Ты меня в тяжелое положение поставил. Понимаешь, он очень сильно под Иоффе копает. Есть у меня подозрение, что хочет ленинградский физтех под себя подгрести.

У меня вырвалось:

— Так вот в чем дело!

— А что? — цепко спросил он. — Был разговор?

— Не то что непосредственно про физтех… Но вот Флёрова он с пол-оборота честить начал.

— Флёров? Кто такой?

— Да не это важно…

— Для меня-то важней всего вот что. Если кто-то под кого-то прикапывается, надо принимать меры либо к тому под кого, либо к тому кто. Невозможно не реагировать и оставить в покое обоих. Поэтому если твоего не трогать, то… А Абрама беспокоить очень не хочется. Матерый человечище.

— Замни для ясности.

— Тебе хорошо говорить… — уныло произнес он. — А мне потом, если всплывет, самому так по шее накостыляют…

— Эх, Лаврентий, — сказал я. — Нам ли быть в печали!

Он покачал головой и поднялся. Взял свою папку, хотел идти, но я остановил его, тронув за локоть.

— А знаешь, как они у себя там в науке письками меряются?

— Что? — ошеломленно спросил он.

— Не знаешь?

Я кратенько пересказал ему вчерашнюю лекцию будущего тестя про пэ рэ эн дэ и прочие академические деликатесы. И про то, что за публикацию за кордоном они себе циферку вдвое больше начисляют, чем за публикацию на Родине. И, стало быть, еще рублем это стимулируют. И про то, что во исполнение указа Кобы (а Наркомфин при всем том ни рубля лишнего не выделил) научников их непосредственное начальство обязывает писать заявления с просьбами о переводе на полставки, чтобы они хотя бы прежние деньги получали, а согласно отчетности получки сразу увеличиваются вдвое; и скоро, глядишь, Коба с чистым сердцем объявит народу, что вот, зарплаты счастливым работникам науки доведены, как и было обещано, до средних по региону.

— То есть чистое вредительство, Лаврентий. И все это под носом у партии!

Я не стал говорить, что еще вчера, слушая будущего тестя, припомнил удивившую меня несколько месяцев назад фразу Кобы — дескать, смертность по лагерям удалось понизить. Наверное, как зарплаты повысили, так и смертность понизили… Но походя тему лагерей с Лаврентием лучше было не трогать. Шут его знает; может, наверху этой пищевой цепочки был он сам.

Я и договорить не успел, а у него негодующе и хищно зашевелились волосатенькие пальцы; похоже, руки наркома зачесались в предвкушении принятия немедленных мер. Но это длилось лишь несколько мгновений. Даже очень могущественный человек всегда должен сознавать — и если не зарвался, то сознает — пределы своего могущества. Он может стараться их обойти, поднырнуть под них, он может прикладывать осторожные системные усилия для того, чтобы их раздвинуть, но очертя голову бодать эти пределы не станет. Глупо и опасно.

— Думаю, партия в курсе и рулит, как и во всем, — смиренно сказал он. — Но так или иначе, это не моя сфера ответственности. Это тебе в Наркомпрос. Или, еще лучше, в отдел ЦК по образованию и науке. Мне это не нравится, я бы повел дело иначе, но соваться в это не буду. И тебе не советую.

— Ладно, — разочарованно сказал я. И добавил на всякий случай: — ЦК виднее, конечно.

Надо отдать Лаврентию должное. Когда его поставили курировать атомный проект, он действительно повел дело иначе. И плевать ему было, что у Курчатова или, скажем, у того же Флёрова индекс Хирша жидковат, а у сопляка Сахарова и вообще равен нулю.

Как говорится, результат не заставил себя ждать.

Огонь

А вот эта «черная маруся» оказалась наша.

Когда ночью под окнами проезжает машина, ее медленно всплывающий из тишины приглушенный рык не нарушает сна, потому что, не обрываясь затишьем, говорит: я мимо — и честно тонет вдали. Если не спишь, тоже не тревожит. Проехала — и уехала, а ты остаешься в уюте, в сонном безмолвии по эту сторону родных каменных стен, таких прочных.

Но вот когда ночная машина останавливается у твоего подъезда…

Точно пещерный человек, сквозь собственный раскатистый храп заслышавший непонятный шорох на самом пороге своего каменного обиталища, ты от внезапной тишины просыпаешься сразу.

И твоя жена тоже.

С полминуты мы лежали, не подавая вида, что проснулись, боясь даже дышать, и глядели в потолок. Там, лучась сквозь неплотно задернутые шторы, осветительной бомбой залегла меловая полоса. Когда гулко ударила внизу дверь парадного, мы переглянулись.

С лестницы донесся глухой железный вой карабкающегося вверх лифта.

— Оденусь на всякий случай, — стараясь говорить очень спокойно, предупредил я и откинул одеяло.

— Ты думаешь…

— Ничего я не думаю, Маш. Говорю же — на всякий случай. Что мне, трудно потом штаны опять снять?

Я успел надеть и домашние брюки, и футболку и торопливо приглаживал ладонью встрепанные со сна волосы, когда в дверь позвонили.

Звонок был не расстрельный. Не длинный и не короткий, бытовой, будто соседка пришла за солью или, скажем, попроситься телевизор посмотреть. Только почему в четвертом часу? Хотя вдруг ей не спится… Я зажег свет в прихожей и открыл.

Не соседка.

— Чем могу? — спросил я, сглотнув.

Классика. Трое в штатском.

Без нахрапа, точно неторопливые бульдозеры, что само по себе было бы обнадеживающим знаком, если б я вообще хоть что-то понимал, они вошли один за другим, ни слова не говоря; и только когда выстроились вдоль низкого стеллажа, где мирно дремала наша обувь, один из них, с бритой головой, коренастый и очень, очень крепкий, проговорил:

1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 38

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу На мохнатой спине (журнальный вариант) - Вячеслав Рыбаков бесплатно.

Похожие на На мохнатой спине (журнальный вариант) - Вячеслав Рыбаков книги

Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
Достоин свободы - Вячеслав Рыбаков - Социально-психологическая
Дом тысячи дверей - Ари Ясан - Социально-психологическая
Дорога в сто парсеков - Советская Фантастика - Социально-психологическая
Право имею - Вячеслав Базов - Боевик / Мистика / Периодические издания / Социально-психологическая
Голодный дом - Дэвид Митчелл - Социально-психологическая
Три закона. Закон первый – Выживание - Елена Пост-Нова - Прочие приключения / Социально-психологическая
Когда сгорает тот, кто не горит - Полина Викторовна Шпартько - Попаданцы / Русская классическая проза / Социально-психологическая
КРИСТАЛЛ ЖЕЛАНИЙ - Алексис Алкастэн - Русская классическая проза / Социально-психологическая
Путеводитель - Сергей Елисеенко - Социально-психологическая

Оставить комментарий