Шестёрки Грачёва пинали Орлова по корпусу, по бедрам, метили в голову. Он корчился на земле, прикрывая голову, и шипел от боли.
Я рванул к нему, походя отбиваясь от одного из нападавших. Слева метнулась тень. Я успел блокировать удар в голову предплечьем. Боль пронзила руку, но я, сжав зубы, продолжил своё движение, не останавливаясь.
Прорвавшись к Орлову, я увидел здоровяка, нацелившего тяжёлый ботинок на его гипс.
Ну уж нет. Допускать повторной травмы лейтенанта я не собирался. Я зашарил взглядом по земле в поисках того, что сгодилось бы в качестве оружия. Рядом валялся брошенный Орловым костыль. То, что нужно!
Подхватив его, я от души замахнулся. Здоровяк, который занес ногу для удара, даже не заметил меня. Костыль со свистом рассек воздух и обрушился мужику на затылок.
Раздался глухой, влажный хряск. Мужик по-бабьи ойкнул, вздрогнул всем телом и рухнул на землю рядом с Орловым, прикрыв его собой с одной стороны.
В этот момент я уловил движение справа. Я начал уклоняться, инстинктивно поднимая руку для блока, но не успел. Что-то твердое и тяжелое обрушилось мне на голову, чуть выше правого уха.
БАМ!
Мир взорвался белой, ослепительной вспышкой боли. Пронзительный, оглушающий звон заполнил собой окружающее пространство, заглушая все остальные звуки. В глазах запульсировали черные и белые круги, земля под ногами качнулась, мир поплыл.
Я зашатался, едва удержавшись на ногах, чувствуя, как по щеке потекло что-то теплое и липкое. Я провёл ладонью по лицу и посмотрел на неё, с усилием фокусируя свой взгляд. Кровь.
Всё перед глазами расплывалось, контуры людей двоились. Мотнув головой, я попытался стряхнуть туман. Но это было плохой идеей — голова разболелась ещё сильней. Сквозь пелену перед глазами я увидел, как один из громил, тот самый, что ударил меня, замахивается снова. Инстинктивно я рванул в сторону, махнув в его направлении костылём.
Что-то просвистело мимо виска, но сила инерции и моего неверного движения вывели меня из равновесия. Еще один удар кулаком или чем-то другим, я не разобрал, пришелся по плечу. Меня закружило.
Следом я пропустил удар в корпус. Воздух с хрипом вырвался из моих легких. Потом последовала подсечка, и я полетел на землю.
Упал я неудачно — сильно приложился затылком о твердую, как камень, землю. Искры брызнули из глаз. Боль в затылке слилась с гулом в ушах и болью от первого удара в одну оглушительную какофонию.
В глазах потемнело ещё больше, во рту чувствовался соленый привкус крови и пыли. Я сплюнул вязкую слюну и попытался встать, но мне не дали это сделать.
Удары посыпались со всех сторон — тяжелые, тупые, методичные. По ребрам, по спине, по ногам. Я прикрывал голову, группировался, но сил уже практически не было. Каждый удар отзывался глухой волной боли по всему телу.
Сквозь щель между руками я увидел лицо одного из шестёрок Грачёва. Скуластое, потное, с тупым выражением злобы.
И вдруг… сквозь гул в ушах, сквозь хрипы Орлова, сквозь ругательства громил, я услышал другой звук. Резкий, пронзительный визг тормозов. Не одного автомобиля, а нескольких.
Наконец-то!
Я повернул голову, превозмогая боль, и увидел сквозь лес ног, как к месту действия подъехали две машины. Они резко затормозили, захлопали двери и из них начали выскакивать люди в форме.
Я улыбнулся, растягивая разбитые губы и прохрипел, больше для себя, чем для нападавших:
— А вот… и кавалерия…
И в этот момент мир окончательно погрузился во тьму. Последнее, что я ощутил — это еще один сильный удар по голове. На этот раз, кажется, просто тяжелым сапогом. Боли уже не было. Только резкий щелчок где-то внутри черепа, и я отключился.
* * *
Сознание возвращалось медленно, мучительно, как сквозь толстый слой ваты. Сначала я слышал только назойливый гул. Потом к нему добавилась тупая боль, пульсирующая в висках и затылке. Я лежал на чем-то жестком, ощущая холод сквозь ткань одежды. Дышалось тяжело, к горлу подкатывала тошнота.
— Гро… ов… — голос доносился издалека, словно из колодца. — Громов!
Я попробовал пошевелиться, но тело не слушалось, отзываясь волной боли в ребрах и спине. С трудом, превозмогая тяжесть век, я открыл глаза. Свет, резанул по глазам, заставив снова зажмуриться. Картинка перед глазами расплывалась, цвета смешивались. Я поморгал, заставляя зрение сфокусироваться.
Надо мной склонилось лицо. Знакомое, с резкими чертами, жесткими морщинами у рта и с нахмуренными сейчас бровями. Капитан Ершов.
— Ну, жив? — спросил он, не скрывая раздражения. Его голос звучал четче, гул в ушах отступал.
— Здравствуйте, Александр Арнольдович, — просипел я и улыбнулся.
— Ты чего скалишься? — Ершов своё лицо ко мне, его глаза сверкнули злостью и… беспокойством? Чего это с ним? — Я же просил тебя, черт возьми, не лезть никуда! Сидел бы в училище, занимался делом! А ты? Весь в кровище, чуть башку не проломили! Решили в героев поиграть?
Я поморщился от громких звуков. Ответить я не мог, да и не стал бы оправдываться. Что сделано, то сделано. Вместо этого я повернул голову, оглядывая пустырь.
Пыль еще стояла в воздухе, но картина изменилась. Машин прибавилось, как и людей. Неподалёку стояла «скорая» с красным крестом. Рядом с ней был припаркован серый автозак с решетками на окнах. Милиционеры о чем-то переговаривались, один из них что-то записывал в блокнот. Медики в белых халатах склонились над одним из громил Грачева. Я присмотрелся и узнал того, которого я оглушил костылем.
Орлова нигде не было видно.
— Петр Игоревич… — негромко проговорил я, пытаясь приподняться на локте. — Орлов где?
Ершов, собиравшийся продолжить свою гневную тираду, замолчал. Он набрал воздух в грудь, но потом он медленно выдохнул. Провел ладонью по коротко стриженным волосам, смахнул невидимую пылинку со шляпы. И уже гораздо спокойнее проговорил:
— Орлова уже увезли в госпиталь. Врач осмотрел его. Гипс цел, сотрясение есть, синяков и ссадин предостаточно, но в целом… в порядке. Отлежится.
Я кивнул, чувствуя облегчение. Хоть что-то. Я продолжил осматриваться. Шестерок Грачева, помятых, с разбитыми носами или с перевязанными головами, грузили в автозак. Сейчас они не выглядели грозными вояками, да и злоба куда-то испарилась. Смельчаки до первой встречи с законом.
Мимо повели Грачёва. Два милиционера крепко держали его под руки. Его светло-синий костюм был в пыли, на колене виднелась прореха. Шляпа исчезла, взлохмаченные волосы торчали в разные стороны. Лицо, ранее надменное и уверенное, было серым, осунувшимся, на щеке краснела ссадина. Та властная аура, что окружала его
