рукой и отвернулся. Мы тихо засмеялись, прикрывая рты кулаками.
Дверь открылась, и в комнату вошёл начальник политотдела училища, подполковник с умным, серьёзным лицом и аккуратно подстриженными седыми усами. Разговоры стихли. Лекция началась.
Я откинулся на спинку стула, приготовившись слушать, но часть сознания всё ещё оставалась там, в прошлом. Там, где боль и риски тесно сплелись с надеждой на то, что справедливость не просто слово из учебника по обществоведению.
Лекция текла плавно и размеренно, как и полагалось партийно-политическим занятиям. Подполковник, методично и без особых проявлений эмоций, зачитывал тезисы из свежих номеров газет, касающиеся решений очередного пленума ЦК КПСС.
Воздух в комнате становился всё более спёртым и густым, несмотря на приоткрытые форточки. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь стёкла окон, медленно ползли по полу, освещая то один, то другой ряд задумчивых или скучающих курсантов. Я и сам уже начал поддаваться общей дремоте, мысленно составляя список тем для предстоящих экзаменов, как вдруг тон лектора изменился.
— Товарищи курсанты, — голос подполковника стал громче, в нём появились ноты настоящей, неподдельной гордости. — Я снова хочу остановиться на величайшем достижении нашей советской науки и техники. Я говорю о выходе гражданина Советского Союза, лётчика-космонавта товарища Алексея Архиповича Леонова в открытое космическое пространство! Это событие мировой важности, которое вновь доказало всему миру превосходство социалистического строя!
В комнате сразу повеселело. Спины курсантов выпрямились, скучающие взгляды оживились. Леонов был для всех настоящим героем, своим парнем, и его подвиг волновал умы парней куда больше, чем сухие партийные постановления. Подполковник, видя реакцию, оживился и стал с воодушевлением рассказывать детали полёта корабля «Восход-2», о том, как Леонов в специальном скафандре «Беркут» провёл в безвоздушном пространстве двенадцать минут, как чуть не случилась беда при возвращении на корабль, и как мужество и выдержка космонавта спасли положение.
— И это только начало, товарищи! — Горячо воскликнул один из курсантов с первого ряда, русоволосый парень по фамилии, кажется, Новиков. — Скоро наши спутники долетят до Луны, а там, глядишь, и мы, советские люди, первыми ступим на её поверхность! Верите?
Вокруг раздались одобрительные возгласы. Энтузиазм был искренним и заразительным. Я видел блестящие глаза ребят, их уверенные, гордые улыбки. И в этот момент меня что-то кольнуло внутри. Знание будущего, которое я носил в себе, стало тяжким грузом. Я видел их веру, их надежду, и знал, какой долгий, трагический и тернистый путь ждал советскую лунную программу.
Я не сдержался. Не поднимая руки, я просто сказал в наступившей тишине чуть громче обычного:
— Я не сомневаюсь, что советский человек будет на Луне. И будет первым. Но путь туда… он гораздо сложнее, чем кажется.
Все взгляды, включая внимательный взгляд подполковника, устремились на меня.
— О чём это ты, Громов? — Спросил кто-то с задних рядов.
Я глубоко вздохнул, чувствуя, как нарастает внутреннее напряжение. Нужно быть очень осторожным. Не выдать лишнего.
— Ну, во-первых, мощность двигателей, — начал я, стараясь говорить максимально гипотетически, как о технических головоломках, а не о свершившихся фактах. — Чтобы оторваться от Земли и отправить к Луне не просто спутник, а корабль с экипажем, нужны совсем другие ракеты. Мощнее, надёжнее. Во-вторых, само путешествие. Несколько дней в пустоте, радиация, метеоритная опасность. Системы жизнеобеспечения должны работать безупречно. В-третьих, посадка. Луна не Земля, атмосферы там нет, тормозить нечем. Значит, нужен специальный посадочный модуль с собственным двигателем. И главное — возвращение. Как взлететь с Луны? Как состыковаться на лунной орбите с основным кораблём? Как вернуться на Землю и точно войти в атмосферу? Проблем масса.
Я замолчал, осознав, что сказал, возможно, слишком много. В комнате повисла тишина. Курсанты смотрели на меня с любопытством и некоторым недоумением.
— Откуда ты всё это знаешь, Громов? — Раздался чей-то голос сбоку. — Ты что, в конструкторском бюро подрабатываешь?
Я внутренне поморщился, но внешне оставался абсолютно спокойным.
— С детства интересуюсь космонавтикой, — пожал я плечами, стараясь говорить как можно проще. — Читаю «Технику — молодёжи», «Науку и жизнь». Слежу за всеми запусками. Многое просто логически вытекает из тех задач, которые нужно решить. Это же чистая физика и инженерия.
Пока я говорил, я поймал на себе пристальный и изучающий взгляд подполковника. Он не сводил с меня глаз. Его лицо было невозмутимым, но в глазах читался живейший интерес. Он молчал, давая мне высказаться, но это молчание оказалось красноречивее любых слов.
— Ну, раз вы такой специалист, — наконец произнёс он с едва уловимой иронией в голосе, — расскажите нам, товарищ Громов, как же гипотетически, по-вашему мнению, можно решить эти… загвоздки? Что нужно предпринять?
Я мысленно одёрнул себя. Сейчас главное — не сорваться и не пойти на поводу у своих знаний. Нужно мыслить категориями нынешнего времени. Строить предположения, а не давать готовые ответы.
Я медленно поднялся с места, ощущая на себе десятки взглядов.
— Товарищ подполковник, я не учёный и не главный конструктор, — начал я, выбирая слова с предельной осторожностью. — Это просто мои… рассуждения. Но, гипотетически… Думаю, нужно создавать совершенно новые ракеты-носители. Многоступенчатые, с колоссальной мощностью. Возможно, нужно использовать схему с несколькими десятками двигателей в первой ступени.
Я сделал небольшую паузу, чтобы перевести дыхание, и сделал вид, что немного задумался.
— Для полёта к Луне, наверное, логично посылать не один корабль, а два, — продолжил я задумчиво. — Один — основной, для экипажа и возвращения, другой — тот самый посадочный модуль. Стыковка на орбите Луны… это, наверное, ключевая задача. Нужно разработать абсолютно надёжную систему сближения и стыковки. Автоматическую и ручную.
Я знал, что стыковку в космическом пространстве пока что ещё не проводили. Поэтому интонацией выделил места, где я говорил о том, что это всё ещё только предстоит. Также я вспомнил и про собак Ветерка и Уголька, которых отправят только в 1966-м году, чтобы проверить влияние радиации на живые организмы. Поэтому я добавил:
— Что касается радиации… тут я тоже не специалист, но, предполагаю, что необходимо будет рассчитывать траекторию полёта так, чтобы минимизировать время пребывания в самых опасных поясах. А ещё нужно будет усилить защиту корабля. Ну и тренировки, тренировки и ещё раз тренировки экипажей. Отработать каждую операцию до автоматизма, на земных тренажёрах. Это колоссальный труд тысяч людей. Но, повторюсь, это всего-лишь мои размышления. У меня мало информации и знаний. Могу и ошибаться.
Я закончил и выпрямился, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Я сказал слишком много, выдал целую концепцию,
