Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг этот однозвучный голос начинает вибрировать:
«Увы!.. К чему я говорю — «выбрать»? Я не имею права ни избрать того, кого сама желала бы… ни отказать тому, кто мне не нравится…»
Спазм на миг перехватывает ее горло. Все встрепенулись, переглядываются… Смотрят на Садовникова. У него дрогнули веки. Ресницы опустились… Мосолов, чуть-чуть сощурившись, с застывшей улыбкой стоит у кулисы и глядит на жену.
«Не жестоко ли, Нерисса, что я никого не могу выбрать и никому не смею отказать?»
Этот страстный крик Порции отдается в душе у всех.
Глаза Мосолова темнеют. Напряженная улыбка похожа на гримасу. Он вспоминает. Через знойный бред его исступленной страсти выступают сейчас перед ним отдельные факты, о которых он почти не помнил, — впечатления, которые таились в подсознании. Вспоминает, что жена отдалась ему с покорностью и плакала в его объятиях. Но не ответила ни на один его поцелуй.
В душе его борются бешенство и стыд. Ревность и жалость…
«Пальцем не трону теперь», — думает он, слушая ее крепнувший голос, с облегчением чувствуя, что она уже овладела собой. «Пусть этот… уедет… Тогда только… Может быть, забудет… привыкнет… полюбит… Ах, зачем я не подождал?.. Моя бедная Наденька, как я тебя замучил моей любовью!.. Как я должен быть противен тебе!.. А ты и виду не показала…»
Садовников ведет репетицию с необыкновенным подъемом. Все взвинчены. Все старательно играют. Закулисная драма отодвинулась.
Надежда Васильевна сидит на сцене в стороне и слушает, опустив голову. Она чувствует, что муж следит за нею. Только изредка метнет она горячий взгляд на трагика и опять опустит ресницы на побледневшие, осунувшиеся щеки. Но ее пальцы, которыми она тихонько хрустит, выдают ее муку.
Мосолов становится все веселее в антрактах. И опять создается какая-то жуткая, напряженная атмосфера. Чего-то ждут…
Наконец пятый акт. Сцена суда. Надежда Васильевна встает, медленно идет на авансцену. Медленно поднимает голову и встречает взгляд Садовникова. Не протягивая руки, он ей кланяется почтительно, низко, чуть не в пояс… «Прости меня, если можешь!..» — говорят этот взгляд и поклон.
Она бледнеет. Нервически задергался угол рта. Она молча кивает ему головой.
«Шейлоком вас зовут?» — нетвердо звучит ее голос. А глаза глядят зорко в его глаза.
И он отвечает, не отводя покорного взора:
«Меня зовут Шейлоком…»
Они ведут всю сцену нервно, она особенно, с захватывающим темпераментом, так что все артисты аплодируют им. Но странно неподвижны и пронзительно зорки всякий раз, встречаясь, их взгляды, как будто каждый из них ищет заглянуть в душу другого. Как будто каждый спрашивает:
«Неужели конец?»
Надежда Васильевна лежит на широкой двуспальной кровати, отвернувшись к стене. Она притворяется спящей, вдруг она слышит рыдание.
Как ужаленная, вскидывается она. Садится на постели.
— Саша… голубчик… О чем?..
— Оставь… оставь!.. Ты меня не любишь…
Она молчит, скорбная, опустив голову.
Лампадка горит высоко у образа, и в этом неверном свете Надежда Васильевна в белом ночном чепчике, из-под которого черной змейкой спадает коса, кажется Мосолову совсем юной… и такой слабой, такой беспомощной… какой-то чужой… Неутолимая страсть хватает его за горло, туманит зрение. С отчаянием рыдает он, прижавшись к ее худенькой груди.
Устало гладит она его кудри, не отстраняясь, но и не идя навстречу его порыву. Ей хочется умереть в эту минуту. Неужели можно разлюбить? Опять когда-нибудь быть свободной? Спокойной? Счастливой?.. Она любила Хованского. Любила Муратова. И разлука с одним и смерть другого глубоко ранили ее душу… Но одного только Садовникова любила она без критики, без протеста, непосредственно. Всем существом своим любила — душой и телом нераздельно… В нем одном встретила она огромную силу духа. С ним одним мечтала пройти жизнь рука в руку. Разве повторяется такое чувство в жизни?.. И что может она обещать Саше? Чем его утешить?
— Я видел, как ты смотрела на него нынче… Никогда ты не будешь так смотреть на меня…
— Я не изменю тебе, Саша…
— Ах, знаю!.. Разве я этого боюсь?.. Если бы ты могла изменять и лгать, я не любил бы тебя так безумно… Ведь ты единственная… Нет, и не было другой, как ты…
— Не плачь, Саша… Вот он скоро уедет… Я буду много работать… Забуду… Привыкну к тебе…
— Ты не любишь меня?
— Люблю, Сашенька… только… по-иному… Мне тебя жаль… Мне хорошо с тобой. Тепло… Ну, пожалей меня!.. Будь мне… братом… пока… — голос ее срывается.
Скрипнув зубами, схватившись за волосы, он отпрянул от нее и падает ничком. Она видит, что он дрожит, как в ознобе… Она молчит, задерживая дыхание.
Вдруг он срывается с постели, хватает подушку, убегает из комнаты, хлопнув дверью так, что стекла задрожали.
Босые пятки протопали. Потом затихли на ковре.
Она долго прислушивается…
Уснул в гостиной, на диване, должно быть… Какое счастье!.. Не надо притворяться… Не надо жалеть… Не надо ласкать…
Она в тоске раскидывает руки. И льются невольные слезы, которые комком подкатывали весь день к горлу.
О, одиночество!.. Зачем отреклась она от этой радости? Зачем связала свою жизнь с другою жизнью? Кто возвратит ей теперь утраченное навеки право — плакать о потерянном, мечтать о невозвратном?!
Последняя гастроль. Садовникова проходит в какой-то праздничной обстановке. И эта ли повышенная атмосфера зрительного зала, или же все пережитое им самим за эти дни так взвинчивает нервы гастролера? Но он великолепен в этой роли — с начала до конца.
Он дает жуткий образ страстного, непримиримого Шейлока, ненависть которого к христианам не знает предела. Но он умеет скрывать свои чувства, пока это ему выгодно. Плечи его сутулы. Набухшие веки смиренно опущены. Походка крадущаяся. Медова его речь, и лицемерна его улыбка. И только беглые взгляды, которые он кидает на Антонио, и отвращение, когда он отказывается пить и есть с христианами, выдают его истинные чувства.
Картина меняется, когда его должник Антонио становится банкротом. Шейлок, по условию, должен взамен уплаты вырезать фунт мяса из тела своего кредитора. Напрасно жених Порции — Бассанио — предлагает Шейлоку внести всю сумму за своего друга, даже втрое уплатить по векселю… Напрасно дож на суде пытается запугать еврея законами и смягчить его просьбами. Шейлок стоит на своем. Ему не нужны деньги. Ему нужна кровь его врага. Он вырежет сердце Антонио. Он громко взывает к справедливости… Чего же стоит Венецианская республика, если она не уважает право чужестранцев, ведущих с нею торговлю?
Дож уступает, и Шейлок сбросил маску. Его плечи выпрямились. Он словно вырос. Гордо поднялась его голова в тюрбане. Голос зазвучал угрозой и силой. Невыносимым блеском засверкали глаза, устремленные на жертву. Он точит нож, пока друзья плачут и обнимают обреченного на гибель Антонио. Шейлок страшен.
Входит Порция, переодетая адвокатом из Рима. На ней черная мантия, шапочка, белокурый парик. Она произносит блестящую, страстную речь в защиту Антонио. Шейлок гордо и упорно стоит на своем. Он не идет ни на какие компромиссы, не льстится даже на крупный выкуп.
Порция как бы соглашается с приговором. Пусть Шейлок вырежет фунт мяса близко к сердцу Антонио! «Так суд решил. Так говорит закон…»
Свирепый и стремительный, подходит Шейлок к Антонио и засучивает рукава. Нож сверкнул в его руке. Все потупились, все отвернулись в ужасе… Одна Порция стоит бесстрастно на своем возвышении. Она протягивает руку повелительным жестом:
Нет, погоди… еще не все… По этойРасписке ты имеешь право взятьЛишь мяса фунт. В ней именно фунт мясаНаписано… Но права не даетОна тебе ни на одну кровинку.Итак, бери что следует тебе,Фунт мяса… Но, вырезывая мясо,Коль каплю крови христианской тыПрольешь, — твои имущества и землиВозьмет казна республики себе.Таков закон Венеции.
«Таков закон?» — спрашивает ошеломленный Шейлок… Он озирается, как затравленный зверь… «Ну, если так… отдайте втрое мне по векселю… И пусть себе уходит христианин!..»
Но Порция беспощадна. Теперь она ссылается на решение суда. Пусть жид вырежет мясо!.. «Но если хоть на волос наклонится игла твоих весов, то смерть тебя постигнет! Имущество ж твое пойдет в казну…»
Голова Шейлока опускается на грудь. Плечи опять сгорбились. Руки его трясутся. Он тихо говорит: «Отдайте мне капитал. И я сейчас уйду…»
«Он от него отрекся пред судом», — напоминает Порция дожу.
Шейлок шатается. «Неужели не получу и капитала я?» — хрипло спрашивает он и, задыхаясь, рвет ворот своего кафтана.
- Воспоминания Свена Стокгольмца - Натаниэль Ян Миллер - Историческая проза / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Неслучайная встреча - Анастасия Алексеевна Белая - Русская классическая проза
- Венки на волне - Николай Михин - Русская классическая проза
- Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников - Русская классическая проза
- Девочке в шаре всё нипочём - Александра Васильевна Зайцева - Прочая детская литература / Русская классическая проза
- Дом со звездной крышей - Екатерина Алексеевна Шелеметьева - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Весёлый зоопарк - Надежда Митрофановна Середина - Детская образовательная литература / Природа и животные / Русская классическая проза
- Наше – не наше - Егор Уланов - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Так жизнь идёт - Надежда Лухманова - Русская классическая проза
- Монолог - Людмила Михайловна Кулинковская - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза / Социально-психологическая