Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Муравьевская комиссия 1866 года нашла, что в этом анекдоте «отвергаются верования народа в самодержавные права государя и в насмешливом виде представляется постепенной ход реформ». Так оно, конечно, и было. Не побоявшись признать, что статья «Постепенно» написана им, Лавров заявил, что направлена она лишь против тех литераторов, которые постоянно твердили о необходимости постепенности и только постепенности во всем. «Что касается самодержавной власти, эти слова даже в статье не встречаются… и едва ли правильно читать между строками порицание самодержавию…»
Надежды на восстание крестьян в 1863 году не оправдались. Но год этот оказался все же неспокойным: вновь «заговорила» Польша, здесь поднялась новая волна национально-освободительного движения против политики царизма.
Из дневника Е. А. Штакеншнейдер. 1863 год, 21 февраля: «Великий день 19 февраля прошел, как проходит у нас все великое, — незаметным, не оцененным вполне. Но с какой точки смотрело на него правительство, что приготовило войско и велело запереть в Петербурге все ворота и всем дворникам быть при них?…Появилась еще прокламация, и едва ли не лучшая из всех являвшихся до сих пор. Это прокламация с печатью «Земля и воля» но поводу Польши… упаси бог от беды. Потянут опять невинных с виновными, опять жертвы падут; а их, юных и радостных и готовых идти на жертвоприношение, хоть на заклание, так много».
17 марта: «…Видела довольно много Лаврова… В четверг выпускают Кудиновича, он просидел в крепости девять месяцев. Чернышевский еще сидит; взяты и авторы последней прокламации о Польше («Земля и воля») Жуков и Степанов. Они приговорены к расстрелянию. Вот и еще жертвы».
25 марта: «Вышел «Современник» № 3. В нем роман Чернышевского («Что делать?» — Авт.). Я этим романом наэлектризована. Он мне доставил наслаждение, какое доставляли книги в юные годы, он мне согрел душу своим высоконравственным направлением, наконец, он объяснил то восторженное… поклонение… иначе назвать не умею, которое питает к его автору молодое поколение, то влияние, которое он на него имеет».
20 апреля: «Раскольники прислали государю адрес с проявлением верноподданнических чувств, предложением двадцати пяти миллионов рублей серебром и некоторыми просьбами о льготах. Адрес подписан пятьюдесятью или шестьюдесятью тысячами! «А мы-то, православные?» — говорю я Лаврову.
«Да ведь это верноподданнический, такой бы и мы подписали», — отвечает Лавров.
«Попробуйте, — говорю я, — никто не подпишет, не поверят». Лавров захохотал во все горло.
«Не поверят! — говорил он, — не поверят…» — и еще пуще хохотал…
Вышла новая, вторая прокламация под фирмою «Земля и воля».
Надо же: в этот именно день, 20 апреля, жандармы сообщали: «В настоящее время учреждено особенно строгое наблюдение за полковником П. Л. Лавровым, который сильно подозревается в революционных происках. О последствиях будет донесено».
Очевидно, Лаврова подозревали в близости к обществу «Земля и воля». Однако «строгое наблюдение» желаемых результатов не дало. Конспиратором ли Лавров хорошим был или и в самом деле в конспирациях не участвовал?
Но тогда почему именно он вызвал такое гневное раздражение у одного из соратников Каткова (и, кстати, далекого родственника Петра Лавровича) — П. К. Щебальского. Где-то около этого времени он прислал Лаврову «дружеское» письмо. В письме резко осуждались действия революционеров («Ваша партия», — обращаясь к Лаврову, писал Щебальский) и выдвигалось прямое обвинение в измене: «Я уверен, что выраженный вами образ мыслей в польских нынешних делах повредит вам в общественном мнении, как повредили поджоги и прокламации. Вы не читаете ничего, что не ваше, не видите никого, кто не ваш, и поэтому думаете, как и нынешней весной, что все с вами, но неужели все недавние попытки действовать, все поползновения Огарева и Герцена прельстить народ и общество не обнаружили перед вами настоящего положения общественного мнения?»
На следствии Лавров, как только мог, доказывал свою непричастность к тому, в чем обвинял его Щебальский. Он утверждал, что сочувствия полякам, точнее, восстанию в Польше, «нигде и ни в каком кружке собственно не было», что употребленное Щебальским выражение «Ваша партия» не имеет смысла, поскольку в петербургской литературе господствовала крайняя разрозненность и общая деятельность была почти невозможна. В общем, словами «Ваша партия» в письме Щебальского обозначены все те, кто не сочувствовал «Московским ведомостям» Каткова, кто позволял себе резко отзываться о литературных или ученых знаменитостях. «…Никаких мнений ии по поджогам, ни по прокламациям, ни по польскому делу я никогда и нигде в печати не заявлял и откровенно говорю, что ни в поджогах, ни в прокламациях участия никакого не принимал».
Ну ладно, пусть все так и было, но об образе-то мыслей Лаврова мы знаем: не сочувствовать полякам, не сочувствовать преследуемым царским властям революционерам он не мог.
И с линией Каткова был непримирим. В письме к Ф. М. Достоевскому из Петербурга от 14 сентября 1863 года Н. Н. Страхов, рассказывая о своей встрече и беседе с Петром Лавровичем, передавал такие его слова: «Не читал, никогда не читаю, не могу я читать ни «Русского вестника», ни «Московских ведомостей»…»
Неправда это; конечно же, читал Лавров катковские издания. И по мере сил старался противостоять их влиянию на широкого читателя. В частности, своими статьями 1863—64 годов в «Библиотеке для чтения».
В феврале 1863 года редактором этого журнала стал Петр Дмитриевич Боборыкин. Желая обновить издание, он пригласил в журнал Лаврова в качестве специального сотрудника по обзору иностранной литературы (исключая беллетристику). Как писал Боборыкин, Лавров «на это охотно пошел и несколько месяцев занимался этим… А мой выбор остановился на нем потому, что он считался тогда в Петербурге самым замечательным энциклопедистом и по философии, и по истории точных наук, и но общей истории, и по общественным наукам».
Познакомившись с Лавровым еще зимой 1858/59 года у Штакеншнейдеров, Боборыкин бывал у Лаврова (а также знавал одного из его племянников, впоследствии крупного судейского чиновника), много любопытного слышал о нем от своего сожителя по квартире, графа П. А. Гейдена, слушателя Артиллерийской академии. Вряд ли Лавров раскрывался перед Петром Дмитриевичем; во всяком случае, Боборыкину он представлялся философом, интересующимся проблемами эволюции идей и культуры, но, хотя и любившим разговор «на тогдашние злобы дня», ни в чем не выказывавшим себя революционером. «Меня, как редактора, он ни во что не втягивал противоправительственное, не давал читать никаких прокламаций или запрещенных листков, никогда не исповедовал меня насчет моих идеи». Но вот одно любопытное наблюдение: «в нем и тогда мне что-то казалось не то что двойственным, а прикрывающим гораздо более «разрывное» содержание».
Итак, Лавров стал вести в боборыкинекой «Библиотеке…» отдел «Иностранная литература». Тут-то он и позволил себе высказаться против духа
- Ганнибал у ворот! - Ганнибал Барка - Биографии и Мемуары
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- Белая гвардия Михаила Булгакова - Ярослав Тинченко - Биографии и Мемуары
- Вопросы жизни Дневник старого врача - Николай Пирогов - Биографии и Мемуары
- Петр Великий и его время - Виктор Иванович Буганов - Биографии и Мемуары / История
- Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис - Биографии и Мемуары
- Лев Толстой: Бегство из рая - Павел Басинский - Биографии и Мемуары
- Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву» - Яков Нерсесов - Биографии и Мемуары
- Ричард Брэнсон. Фальшивое величие - Том Боуэр - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары