Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я осмотрел стол еще раз, в том числе и сами его ящики, не составило труд найти самый неглубокий из них, а затем и открыть его второе дно. Сердце отбивало у меня в груди барабанную дробь, внутри секретного дна ящика лежала папка с большой надписью на ней неаккуратным, словно писали дрожащей рукой, почерком – «Нахурлинтц».
Мои руки тоже тряслись, не знаю, испытывал ли я раньше в своей жизни такой силы предвкушение. И разочарованию, последовавшему за ним, не было предела. Внутри папки было около тридцати листов бумаги, каждый из которых был исписан с обеих сторон мельчайшим, принадлежавшим тому же человеку, что подписывал папку, почерком. И там, занимая практически все пространство, так, что некуда было вписать даже букву, было только одно слово – «Нахурлинтц».
Похоже, старик действительно сошел с ума, если это и было его грандиозным исследованием.
Я постоял, глядя на эти каракули около минуты, затем загрузил все обратно в ящики стола, не слишком заботясь об аккуратности, и, ругаясь про себя, вышел из кабинета. Все не могло вот так закончиться, не могло быть зря, я чувствовал, что что-то еще должно произойти. Лучше бы я ошибался.
Внизу горел свет. Под лампой, напоминавшей фонарный столб, в кресле-качалке сидела женщина, бледная, словно призрак, с усталым осунувшимся лицом, глубоко запавшими темными глазами и тонкими, словно паутина, белыми волосами. Она смотрела на меня, сквозь меня, внутрь меня, и мне кажется, что в ее глазах я видел только жалость.
– Ты уже видел, да. Ты уже знаешь про Нахурлинтца? – ее слова, хоть и тихие, словно отражались от стен, разносясь по всему дому.
– Нет, я ничего не нашел. Там ничего нет. – Я, не сводя со старухи глаз, пятился в направлении коридора, откуда пришел. – Я не знаю ничего, там было написано только одно слово.
– Этого достаточно. Бедняга, я ведь пыталась тебя защитить.
Я хотел повернуться и рвануть к окну, но некая невидимая сила подхватила меня, подбросила почти к потолку и оставила висеть в воздухе.
Старуха закрыла глаза. Скрип кресла-качалки затих. Я не слышал даже ее дыхания, не слышал вообще ничего, словно оглох или весь мир погрузился в вакуум. Мои суставы стало странно выкручивать, совсем не болезненно, даже наоборот, словно менялось не мое тело, а само пространство и я вместе с ним.
Стены пульсировали, сквозь фотографии, рисунки и странные символы на меня смотрели тысячи глаз, и я знал кто они – они были героями историй, всех темных тайн и страшных легенд Сан-Сити, они смотрели на меня, сквозь меня, внутрь меня, и я знал их истории. Ужасные. Жестокие. Мерзкие. Извращенные. Совершенно безумные. Но все еще не достаточно страшные.
Нахурлинтц ждал меня. Этот поток информации лился в мой мозг, я не знаю долго ли, возможно мгновение, возможно сотни тысяч лет, но когда он иссяк, я еще не был безумен, я все еще был прежним собой.
Но потом нечто дернуло меня, и потащило над лестницей и через коридор к кабинету, во тьму. Сквозь стены коридора на меня смотрели новые глаза, полные немого крика, и я узнавал и их истории, тысячи историй, слишком много, чтобы запомнить, слишком много, чтобы забыть. Я несся с невероятной скоростью, коридор казался бесконечным туннелем, состоящим из безумных кричащих глаз, но и он все же закончился, и я оказался в кабинете, в самом сердце тьмы.
В нем не было звука, не было света, возможно, не было даже самого времени, лишь бесконечное темное пространство, потолок и необъяснимая возможность видеть то, что сочилось сквозь него. Нахурлинтца.
Он был эфемерен, но при том бесконечно тяжел, темная морщинистая масса, жидкая, вязкая, пульсирующая, постоянно меняющая форму и стремящаяся вниз. Не состоящая из плоти, но все же покрытая обвисающими складками, словно дряблая кожа. Из этой массы в бесконечную тьму и в бесконечность кричащих глаз взирали несколько его глаз, пустых, белесых, окруженных глубокими морщинами.
И из этой странной неописуемой гротескности, сочащейся с потолка в наше пространство из некого невообразимого небытия, ко мне тянулся его хобот, длинный и покрытый складками, раскрывающийся на конце, словно бутон цветка.
Я чувствовал ледяное прикосновение этого отростка к своей шее, хотел кричать, но в этом мире, словно в ночном кошмаре, не было звуков, хотел оттолкнуть его от себя, но мое тело парализовало от ужаса. Тот, кто ищет Нахурлинтца, всегда его находит, и я не был исключением. Я узнал, что такое Нахурлинтц – он был самим страхом.
***
Я не знаю, сколько пробыл там и как выбрался оттуда, серым туманным утром я брел по улице, повторяя его имя иссохшим языком. После, немного придя в себя, у меня была мысль вернуться в особняк Элриджей и еще раз поговорить с Амандой, но потом мне стало ясно, что это бессмысленно – я знал, чего хочет Нахурлинтц и без нее, а ничем другим эта несчастная старая женщина помочь мне все равно не могла. Я нашел то, что искал, и теперь мне просто нужно существовать с этим.
Я не могу быть среди людей, боясь увидеть в толпе знакомые мне кричащие глаза, чью историю я уже знаю, но не могу быть и один, так как остаюсь наедине со своим ужасом. Я не могу спать, каждый раз, когда я смыкаю веки, чувствую ледяное прикосновение его хобота, и хочу кричать, и теряю голос, и тело мое парализует от ужаса. Я боюсь темноты, ведь он может сочиться в наш мир из каждой тени. Я никогда не остаюсь один, каждое мгновение он смотрит на меня, прикасается ко мне своим холодным хоботом и требует, чтобы я рассказывал его историю.
Знание это приговор, и единственное, что я могу сделать в этой ситуации это делиться им, сделать так, чтобы все узнали о темных тайнах Сан-Сити. И я буду рассказывать истории этого города, прячась в пятне света монитора и чувствуя на своей шее ледяное прикосновение страха.
Нахурлинтц любит истории, он сам история, и потому имя его никогда не забудется на улицах Сан-Сити, в граффити на его стенах, в пыльных документах в его архивах, на интернет-форумах для сумасшедших, в ночном шепоте стариков и детских считалках.
Теперь я знаю все его истории и потому никогда больше не смогу спать и не видеть снов.
Тёмная сторона творчества
Александр Лещенко, Марина Румянцева
********
Антон
********
Она мне нравилась. Красивая. Не похожа на остальных. Вот вроде бы ничего особенного, а глаз не оторвать. Люблю её лицо. И длинные чёрные волосы. Как она одевается, двигается. Больше всего люблю её улыбку.
Но она ещё ни разу не улыбалась взаправду.
Мне очень хотелось нарисовать её. Тем более, что Зоя Павловна настоятельно рекомендовала заняться творчеством. Дескать, оно помогает снять стресс, привести мысли в порядок… но я так давно не брал карандаш в руки, что, кажется, забыл, какой стороной рисуют. Сидел вечера напролет перед чистым листом бумаги, не в силах что-то из себя выдавить. И вдруг она. Странно, что я не заметил её с самого начала.
Со вздохом водил карандашом по бумаге. Серые протяжные линии. Бесконечно бегут, соединяясь друг с другом. Грифель крошится, чертя дорожку на листе. Обожаю это: когда на белой, абсолютно чистой бумаге появляется первый след карандаша. Это магия.
Рисовал до полуночи, зато впервые уснул. Без кошмаров, без ночных пробуждений в поту, без криков. Без боли в отсутствующей ноге.
********
Женя
********
Зоя Павловна говорит, что творчество лечит. Как-то не особенно в это верю. Вот напишу сейчас: «У Жени появился новый глаз». Так не появится же.
Не знаю, зачем вообще хожу в группу психологической
- Разговоры с живым мертвецом - Павел Владимирович Рязанцев - Городская фантастика / Ужасы и Мистика
- Хуже, чем смерть - Максим Кабир - Ужасы и Мистика
- Улица мертвой пионерки (СИ) - Кабир Максим - Ужасы и Мистика
- Неадекват (сборник) - Максим Кабир - Ужасы и Мистика
- Гидра - Максим Ахмадович Кабир - Сказочная фантастика / Ужасы и Мистика
- Бастион - Павел Вербицкий - Научная Фантастика / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Проект "Плеяда" - Андрей Каминский - Ужасы и Мистика
- Темный рыцарь - Эллен Шрайбер - Ужасы и Мистика
- Мистические истории. Призрак и костоправ - Маргарет Уилсон Олифант - Ужасы и Мистика
- Иные (СИ) - Волков Влад - Ужасы и Мистика