«становясь на горло собственной песне». Блестящий, искрометный, язвительный талант предыдущих строф куда-то исчезает. Последняя строфа начинается тяжеловесной, неуклюжей, длинной (18 слогов!) строкой: «Для веселия планета наша мало оборудована…» Далее следует малопонятное «Надо вырвать (что? у кого? зуб?) <…> надо вырвать радость у грядущих дней». (Пусть кто-нибудь объяснит, как можно вырывать радость у дней! Это ведь не метафора, на которые Маяковский был блестящий мастер201, а описание прямого действия.) И кончается в целом прекрасно написанное стихотворение примитивной перифразой горьких (но тоже не таких уж «сильных») строк Есенина:
В этой жизни умереть не трудно —
Сделать жизнь значительно трудней.
Социальный (партийный) заказ (приказ) выполнен. Хорошие стихи заканчиваются официальной концовкой. Думается, что те, кто справедливо восхищался живыми, остроумными и печальными, искренними стихами, вряд ли даже в те годы обращали много внимания на официозное заключение.
Середина 1920-х была временем еще полувегетарианским (три года оставалось до «великого перелома» и десять до мясорубки 1937-го), и откликнуться на смерть не очень приятного властям, но популярного поэта было можно и вполне естественно. Сам Троцкий в статье-некрологе, несмотря на то что Есенин «не был революционером», назвал его «прекрасным поэтом, свежим, настоящим», а его предсмертные строки «пронзительными по нежности и мягкости».
Совсем не то было со стихами Ахматовой на смерть Пастернака. За стихи уже не убивали, но власть не терпела упоминания неугодных ей имен. Сложнейшая история публикации этих прекрасных стихов заслуживает короткого рассказа.
Пастернак умер 1 июня 1960 года. Ахматова была тогда в Боткинской больнице. Узнав о смерти друга, она написала маленькое стихотворение «Умолк вчера неповторимый голос». Первый набросок она прочитала Лидии Корнеевне Чуковской уже 6 июня202. Закончила она эти знаменитые стихи через несколько дней и обозначила в рукописи место и время написания: «11 июня 1960. Москва, Боткинская больница»203. (Позднее появился эпиграф из стихотворения Пастернака «Все сбылось»: «Как птица мне ответит эхо».) Потом добавила к некрологу стихотворение «Снова осень валит Тамерланом… (1947. Фонтанный дом)», поставив его первым с посвящением Б<орису> П<астернаку>, а третьим – написанное тогда же «Словно дочка слепого Эдипа…» (1960. Москва). Так был создан триптих – отклик поэта на смерть Бориса Пастернака.
Однако имя поэта, заклейменного, изгнанного из Союза писателей за «Доктора Живаго» и Нобелевскую премию, упоминать было запрещено. Прошло четыре года (!), прежде чем в журнале «Знамя» (1964, № 10) появилось маленькое (8 строк) стихотворение «Смерть поэта» без эпиграфа и без даты.
В следующем, 1965 году в последнем прижизненном сборнике Анны Андреевны «Бег времени» эти стихи снова были напечатаны. Сборник готовили к печати сама Ахматова и Л. К. Чуковская – помимо других двух достоинств, великолепный редактор и текстолог. Триптих на смерть Пастернака был подготовлен, как составила его сама Ахматова, и включал упомянутые три стихотворения. Они, написал позднее В. М. Жирмунский в комментарии, «посвящены поэту Борису Пастернаку, объединены в рукописи Б<ега> В<ремени> общим посвящением Б<орису> П<астернаку>»204. Однако текст, подготовленный Ахматовой и Чуковской, так и остался в рукописи книги. В ней первое стихотворение было напечатано отдельно, снова с камуфлирующей датой – 1957. Следом – второе с заглавием «Смерть поэта» без эпиграфа и тоже с лживой датой 1957. Третье так и осталось в рукописи «Бега времени» и в самоё книгу не вошло205.
Прошло еще десять лет. Не было уже в живых Анны Андреевны, последней из четырех великих, о которых идет речь. И в феврале 1976 года в Ленинграде подписан к печати неслыханным даже по тем временам тиражом в 400 000 изящно изданный в слегка уменьшенном формате толстый (615 страниц) сборник стихов и прозы А. А. Ахматовой. Почему-то в нем комментируется только проза. Примечаний к стихам нет206. Однако в этой книге (работа Л. К. Чуковской!) истинный смысл стихов начал уже проясняться. На одной странице напечатаны два стихотворения с римскими номерами I и II и с общим заголовком «Смерть поэта» с эпиграфом и обозначением места и времени написания. А на предыдущей странице: «И снова осень валит Тамерланом…» (третье стихотворение, посвященное смерти Пастернака)207.
И в том же 1976 году, чуть позже (соответственно, в феврале и декабре) уже после смерти Жирмунского, 1971) вышла книга из серии «Библиотека поэта», о которой упоминалось чуть выше (см. примеч. 2 на с. 163). Виктор Максимович использовал работу Л. К. Чуковской, разумеется, с ее согласия, но, по тогдашним обстоятельствам, без упоминания ее имени. Полностью в формате, установленном самим автором триптих о Пастернаке был напечатан только в 1986 году.
Итак, ахматовский реквием состоит из трех частей. Первая – «И снова осень пахнет Тамерланом…» Стихотворение было написано в 1947 году и посвящено Б<орису> П<астернаку>. Затем было утрачено. Его список был прислан Анне Андреевне неведомым почитателем как раз в начале июня 1960 года: «Как я могла это забыть? Да будет благословенна неведомая мне дружба, сохранившая и запомнившая»208. Естественно было сразу включить эти стихи в формирующийся триптих. После зловещих партийных постановлений 1946 года, в которых клеймили Ахматову и Зощенко, власти начали «уделять внимание» и Пастернаку. Травля шла своим чередом209. В не вошедшей в основной текст строфе (см. Приложение) была строка, видимо характеризующая обстановку, в которой жили тогда оба поэта: «Стеной стоят дремучие дожди». Этой строке вполне соответствуют две строки основного текста:
Дорога непроезжая черна.
Так вот она последняя…
Заключает стихи величественная характеристика Пастернака:
Могучая евангельская старость
И тот горчайший Гефсиманский вздох.
Здесь отразились и восхищение твердостью, с какой встречал травлю поэт, и его чувство собственного достоинства (Пастернаку в 1947-м было 57 лет). А в последней строке (поэты всегда провидцы), кажется, предчувствуется та страшная Голгофа, которая ждала поэта через десять-одиннадцать лет.
Третье, заключительное, стихотворение «Словно дочка слепого Эдипа…» написано в Боткинской больнице, когда Ахматова узнала о смерти своего гениального друга. Это прощание. Анна Андреевна была человек глубоко религиозный. Он хорошо понимала, что думал Пастернак, когда
Он поведал мне, что перед ним
Вьется путь золотой и крылатый,
Где он вышнею волей храним.
Центральной и самой важной частью триптиха являются знаменитые стихи «Умолк вчера неповторимый голос…».
Для Пастернака произведение искусства было не творением рук человеческих, но явлением природы, частью мироздания. В стихотворении 1923 года (сборник «Темы и вариации», раздел «Вариации», 3) он писал:
Мчались
