Рейтинговые книги
Читем онлайн Заря вечерняя - Иван Евсеенко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 105

— Домой мать завозить будем? — неожиданно спросила Валентина.

— Зачем?

— А Сашка?

— Не надо, пусть помнит ее живую…

Кукушка на часах отсчитала еще полчаса застывшего, какого-то мертвенно-тягучего времени. Надо было ехать. Валентина, сложив материну одежду в сумку, собралась в больницу, к Борису, а Николай в похоронное бюро заказывать гроб.

Раньше он толком и не знал, где это бюро находится. И теперь немало удивился, обнаружив его почти в самом центре города в небольшом домике, по старинке обнесенном зеленым внакладку забором. Возле домика стояло несколько автобусов с черными продольными полосами, грузовые машины и даже две или три подводы. Николай торопливо прошел мимо них во двор к домику. Ему вдруг показалось, что все это неправда, что забрел он сюда по ошибке и сейчас уйдет, что никто у него не умер и не мог умереть… Но это обманное, ненадежное чувство сразу пропало, как только он оказался в узеньком коридорчике среди таких же, как и он, хмурых, молчаливых людей. Николаю подсказали, что вначале надо зайти со справкой о смерти к какому-то Ивану Федоровичу. Он зашел. Его встретил мужчина, еще не старый, но уже поседевший, с белесыми, кажется, тоже поседевшими глазами, в старомодных нарукавниках и старомодных круглых очках. Оценивающе глянув из-под этих очков на Николая, он деловито и бодро спросил:

— Что у вас?

— Вот, — протянул Николай справку о смерти.

— Хорошо, — торопливо прочитал ее Иван Федорович и стал выписывать квитанцию. — Рост?

— Чей? — сразу не сообразил Николай.

— Умершей, разумеется.

Николай на минуту задержался с ответом, с обидой обнаружив, что не может точно сказать, какого мать роста. Как-то не случалось ему при жизни говорить с ней об этом. Знал он лишь, что при встречах и расставаниях приходилось ему немного наклоняться, чтоб мать могла обнять и поцеловать его.

— Чуть пониже меня, — сказал он Ивану Федоровичу.

Тот еще раз бросил на него оценивающий — с ног до головы — взгляд и что-то черканул в квитанции.

— Венки брать будете?

— Будем.

— Сколько?

— Один, наверное.

— Металлический или хвойнозеленый?

— Зеленый, — почти его словами ответил Николай.

Высоко подтянув нарукавник, Иван Федорович ловко начал подсчитывать сумму на крохотной электронно-вычислительной машинке. Она тихонько, ласково жужжала, тасуя на оранжевом табло цифры. Наконец Иван Федорович выдал ему квитанцию и отпустил:

— Теперь в кассу.

Николай вышел в коридор и занял очередь в кассу за двумя женщинами в черных, должно быть купленных здесь же, в бюро, платочках. После торопливого трудного разговора с Иваном Федоровичем ему рядом с этими тихо переживающими свое горе женщинами стало легче и спокойнее. Николаю вдруг пришла в голову странная и, наверное, неправильная мысль о том, что людей объединяет рождение и смерть, а разъединяет жизнь. В жизни люди могут быть врагами, недругами, а в рождении и смерти только братьями.

— Он и не думал умирать, — вытирая кончиком черного платка слезы, проговорила одна из стоящих впереди женщин.

— Никто не думает, Маша, — ответила другая.

— Но ведь совсем еще молодой. Может, я что накликала, все поругивала его, такой ты, сякой ты…

— Брось, Маша. Судьба, значит.

— Лучше бы я умерла…

— И тебе не надо. Никому не надо…

Готовясь платить деньги, они замолчали, а Николай неожиданно вспомнил, как в первый раз пришли к нему в голову страшные необоримые слова: «Я умру». Ранним зимним утром, утопая в сугробах, он бежал в школу через широкий завьюженный пустырь. Было еще совсем темно, над пустырем сияли холодные искрящиеся звезды, от далекого, почти невидимого на горизонте березняка доносились порывы ледяного ветра. Закрываясь от него кожушной рукавицей, низко наклонив голову, Николай протаптывал в снегу тропинку, радовался, что сегодня придет в школу самым первым и до начала уроков сможет погреться возле горячей, только что протопленной тетей Варей печки. И вдруг он глянул на небо, на неисчислимые звезды — и замер. «Я умру», — родилось в нем до этого неизвестное, неведомое чувство. Запрокинув голову, он долго стоял один среди белого, занесенного снегом пустыря и ничего не понимал: зачем и откуда родилось это чувство и почему он должен умирать, когда все остальное: звезды, деревья, ветер — останется жить…

Потом, повзрослев, Николай придумал себе уловку — он умрет, но это будет еще очень-очень не скоро, лет через шестьдесят или шестьдесят пять. Но годы шли, и, но мере того как это расстояние сокращалось, Николай вынужден был придумывать иные, более веские и убедительные уловки. И он наконец придумал, изобрел себе веру в конечность мира. Рано или поздно все умрет: деревья, ветер, земля, солнце, звезды. А раз умрет все, то незачем бояться собственной смерти. Она лишь одна из многих в ряду общего неизбежного умирания…

Легко было жить Николаю с этой верой до сегодняшнего дня…

Заплатив деньги, он через заросший по углам крапивою двор пошел на склад, где выдавались гробы. Странно было их видеть стоящими друг на друге, десятка полтора или два, пугающе-черных, как-то неестественно, не по-живому пахнущих сосною. Двое рабочих, кажется уже подвыпивших, глянув на квитанцию Николая, поставили на неширокий стеллаж первый попавшийся гроб и открыли крышку, которая у них в деревне называется по-иному: величественно и значимо — веко.

— Подойдет? — спросил один из рабочих, закуривая папироску.

— Подойдет, — ответил Николай, почему-то не смея проверять, действительно ли хорош гроб. Да и какое это имело значение, хорош он или плох.

— Тогда грузим, — дружно взялись рабочие за гроб и вынесли его на улицу к заказанному Николаем автобусу.

— Кто умер? — полюбопытствовали они.

— Мать.

— Мать — это худо. — Рабочие присели на скамейке возле забора, стали наблюдать, как шофер захлопывает дверь автобуса. Потом один поднялся, подошел к Николаю: — Может, кинешь трешницу, подберем получше.

— Не надо, — ответил Николай.

— Ну смотри, — пожал плечами рабочий, вернулся на свое место и уже вдогонку Николаю крикнул: — Не серчай, парень. Живым — живое.

Автобус остановился возле морга, длинного, похожего на сарай здания с высокой двустворчатой дверью. Валентина и Борис уже ждали Николая. Втроем они занесли гроб в небольшой коридорчик и поставили на шаткий, покрашенный черной краской стол.

— Сейчас вывезут, — застыла возле гроба Валентина.

Николай промолчал. Пока не видел он мать мертвой, в нем все равно еще жила какая-то невозможная жестокая надежда, что все это ложь, неправда, что сейчас вот откроется дверь и мать выйдет к ним, молодая, смеющаяся. Оставив здесь, в этом могильном доме, гроб, все свои терзания и муки, они уйдут домой, сядут за стол и выпьют за материно выздоровление по рюмке хорошего крепкого вина.

Дверь действительно открылась. Пожилая грузная женщина в рабочем халате вывезла на каталке мать. Валентина сразу зашлась в плаче, отвернулась к стенке. А Николай, чувствуя, как все его тело охватывает горячий, словно электрический удар, озноб, подошел к матери и глянул ей в лицо. Говорят, мертвые похожи на спящих людей. Мать не была похожа на спящую, она была мертвой. Николай не увидел на ее лице ни успокоения, ни так всегда поражающей людей прощальной улыбки мертвых, не заметил он ни печали, ни сожаления. Во всем ее облике, в туго сложенных на груди и зачем-то связанных ленточкой руках, в устало закрытых веках ему вдруг почудился один лишь укор, обращенный не к оставшимся жить, а к самой себе. Как будто мать говорила, как же так она позволила себе умереть, оставив и Николая, и Валентину, и Сашку одинокими, беззащитными. Никому они теперь не нужны, никто им не поможет, не поддержит в трудные минуты жизни, никто их так не приласкает, не приголубит, как она, никто не поймет их лучше ее материнского сердца. Нельзя ей было умирать, никак нельзя, ей надо было жить, из последних сил, но жить. Не для себя, конечно (для себя она готова была умереть сотни раз), а для других, для родных ей бесценных людей.

Николай ничего не смог ответить на этот ее укор, ничем не смог ее успокоить, да и нуждалась ли мать сейчас в успокоении? Лишь одно он понял твердо — что до конца своей жизни не забудет материного мертвого лица, такого, каким он увидел его в первое мгновение, и теперь будет желать, чтобы в будущем, возможно, не таком уж и далеком, на его мертвом лице можно было прочитать такой же немой, скорбный упрек, обращенный к самому себе…

— Зачем эти ленточки? — спросил Николай у женщины, заметив, что и ноги у матери туго, возле самых щиколоток связаны.

Женщина оставила его вопрос без внимания, продолжая заниматься своим делом: поправляла у матери на голове шаль, которую Николай когда-то подарил Валентине на день рождения.

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 105
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Заря вечерняя - Иван Евсеенко бесплатно.
Похожие на Заря вечерняя - Иван Евсеенко книги

Оставить комментарий