Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если он был талантлив и верно отражал время, возможно, после смерти его заметят и даже восславят.
Но проституток среди «писателей» не меньше, чем на панели. «Зачем ждать так долго, — говорят они, — я хочу сейчас. Я же умный, знаю, что требуется народу, то бишь, толпе. Я умею стряпать это варево. Пипл всё схавает, да ещё и просить будет. И деньги большие станет платить».
И пошла писать губерния. Маринина, Донцова… «Классики» при жизни. Ура, все читаем, спешим на творческие встречи, личной жизнью интересуемся…
Чтиво о сексе и бандитизме во все времена действует безотказно, как автомат Калашникова. Поливаем общество пошлой карманной дешовкой. Это и есть «современный литературный процесс».
Но порядочные люди были, есть и будут во все времена. «Низость, подлость и бездарность пределов не имеют» — сказал Михаил Веллер. Но кто к нему прислушивается?
Впрочем, понятно, что продажность не остановить, ибо литераторы должны кормить семью, а никакой зарплаты они не получают, как и художники. Сам выживай. Все ищут спонсоров, но денежные мешки книг не читают, а картины покупают только антикварные.
«Такие у нас времена».
Вечная неоправдывающаяся надежда
В каждом из нас вечно живёт надежда, что в жизни можно всё устроить «по-человечески», что некоторые акты исторической трагедии можно избежать, обойтись без крови, страданий, катастроф… Увы и ах! Не получается.
У истории свои законы трагического развития. Трагедия пишется с удивительной тщательностью, на каждом этапе подчиняясь закону согласования общего и частного. Классическая трагедия — есть гармония противоречий.
История ошибок не совершает. Бессмысленно пытаться увязать несогласуемое в людях. Мне кажется, что перспектива как раз в обратном — в несогласованности человека и человечества. В этом путь творчества, без которого человек уже немыслим.
Монтень
Вот уже много лет я почти не читаю книг. Почему? Потому, что почти не нахожу в них новых для себя мыслей. Новые построения я давно черпаю из собственной головы.
Говорят, что в жизни достаточно прочитать лишь одну, необходимую именно тебе книгу, но, чтобы найти ее, нужно перечитать тысячи. «Свою» книгу я все-таки отыскал. Эта книга — «Опыты» Монтеня.
Нельзя сказать, что Монтень постоянно обогащает мой ум. Скорее, он систематизирует, приводит в порядок мысли, которые не находят во мне должного воплощения. Мне иногда кажется, что «опыты» мы писали вместе. Он, Монтень, обогащал текст выдержками из древних, я же говорил с ним о жизни, а потом философ соглашался со мной, облекал наши общие выводы в литературную форму.
Я, конечно, шучу, но, так или иначе, я во всем согласен с этим французским аристократом. Сам он читал книги, по его словам, «чтобы загружать ум, а не память».
Монтень, не задавая себе сложной задачи, написал великую книгу. Она помогает думающему человеку разбираться в собственной жизни, что без надежного учителя сделать просто невозможно. В значимости написанного Монтень сомневался, как и все смертные. Вот что я нашел в его «Опытах» сегодня:
«Как я замечаю, люди обычно так же ошибаются в оценке собственного труда, как и чужого. И не только из-за пристрастности, которая сюда примешивается, но и по неумению хорошо разобраться в своем же деле. Творение человека, имея собственное значение и судьбу, может оказаться для него удачей большей, чем он имел основания на то рассчитывать по своим знаниям и способностям, может оказаться значительней, чем он сам.
Что до меня, то о ценности чужого труда мне гораздо легче высказать определенное мнение, чем о ценности моего собственного. И эти „Опыты“ я расцениваю то низко, то высоко, проявляя непоследовательность и неуверенность».
Совершенно то же происходит и со мной, когда я читаю свои рассказы.
Май 1996 г.
Притчи Родена
Если на пути человека лежит камень, человек перешагивает через него. Камень на дороге никого не интересует. Никому не придет в голову, что, перешагивая через камень, человек в некотором смысле, перешагивает через себя самого, ибо и камень, и он сам — порождение Матери-природы.
Но если каменная глыба лежит на паркетном полу Эрмитажа, на нее невозможно не обратить внимания. Я подхожу к глыбе и неожиданно различаю в ней едва уловимые очертания человека. На камне табличка: Огюст Роден «Рождение человека».
В мраморной глыбе человек только чуть обозначен осторожным прикосновением резца. Его можно и не заметить, пройти мимо. Но этот намек привлекает внимание, и я уже не могу оторвать взгляд от мраморной глыбы. Неожиданная мысль пронзает мозг: а не себя ли ты видишь, герой? Не твое ли духовное рождение заявляет миру о своем приходе?
Но и в духовном — все расплывчато.
Духовное рождение — это второе рождение человека. Оно приходит не к каждому, но если приходит, человек не всегда замечает момент прорастания души. Связь с природой, как с каменной глыбой, не прерывается. Очертания духовного роста человека остаются неясными. Душа его томится, словно пробирается сквозь туман.
Сначала это беспечный туман детства, розовая радость от самого процесса жизни. Человек растет, но туман не рассеивается. С юностью накатывает новая волна — пелена запретной тайны противоположного пола. Любовный туман так плотен, что в нем невозможно различить: летишь ли ты вверх или кувыркаешься вниз.
Очень скоро на смену ему приходит мгла разочарований, безвыходности, неясности цели. Встают вопросы о смысле жизни, о своем месте в этом мире.
Лишь с этими вопросами духовное начало человека начинает проявляться в глыбе более отчетливо. Человек постепенно осознает в себе и божьи, и дьявольские начала. Он вступает в борьбу за освобождение из мраморного плена, в битву с собой и за себя.
Иногда это сражение бывает кратким, иногда затягивается на долгие годы. Вырваться окончательно не удается. Пока он в тумане ищет своей путь, подкрадывается серая мгла старости.
Неясные воспоминания детства, последние проблески сознания, и черная пелена покрывает мраморную глыбу, из которой чаще всего так и не успел родиться Человек.
Ну а что происходит с тем, кто, заявив криком о своем приходе на свет божий, так и не умолкает всю жизнь? Он кричит о себе смелостью, авантюризмом, откровенностью желаний…
Увы, и он редко обретает счастье. Чаще он становится «блудным сыном». В поисках наслаждений, благ, уюта он скитается по свету, но, как правило, не находит даже пристанища. Если он, как у Рембрандта, разбив на пыльных дорогах пятки, возвращается в отчий дом, он еще счастливчик. Он вернулся к родному очагу. Но в камне Роден изобразил эту сцену иначе. Его Блудный сын стоит на коленях перед пропастью. Он растерял все: дом, родных, здоровье. Ему некуда вернуться, и он окаменел от горя.
Но разве все мы не блудные сыновья и дочери? Мы, как библейский бродяга, в старости теряем все. Впереди у нас только пропасть. Когда я понял это, мне захотелось встать на колени рядом с изваянием мудрого мастера.
Мимо меня снуют люди. Они не хотят смотреть на «Блудного сына», не замечают человека в мраморной глыбе. Они спешат к «Вечной весне», воплощению в мраморе мечты о счастье. Люди хотят приобщиться к радостям жизни. Глядя на сплетенные в объятии тела, они улыбаются, вспоминают юность. Они не хотят думать о болезнях, старости и смерти.
Но я знаю, что они тоже «блудные» сыновья и дочери и их жизнь не менее трагична, чем бытие героя библейской притчи. Они мои братья и сестры. В душе своей я вижу их стоящими на коленях. Рядом со мной.
18 апреля 1994 г.
Сон
Когда человек болеет, ему снятся страшные сны. Третий день я хожу с чугунной головой. Капает из носа, плохо соображаю, в теле свинцовая тяжесть — обычное недомогание при простуде. Видимо, поэтому сегодня под утро мне приснился страшный сон.
Снилось, что меня снова призвали в армию. Сюжет не новый: за сорок лет послеармейской жизни я нередко видел это во сне и всегда просыпался в холодном поту. Во сне я сознавал, что меня забрали повторно, что это несправедливо и неисправимо, что чья-то злая воля снова отнимает у меня свободу. Когда я открывал глаза и видел книги и картины на стенах, наступало успокоение.
Вот и сегодня — тот же сон. Мне снится, что я опять упакован в черную флотскую шинель и отправлен в учебный отряд. Вместе с другими я живу в унылом деревянном бараке. Здесь расположены учебные классы, наши кубрики и столовая. Я служу уже третий месяц и за это время успел притерпеться к случившемуся. С чувством тягостного отупения я брожу по мрачным коридорам, не замечая суетящихся вокруг товарищей. Изредка я выглядываю в окно и вижу пыльный плац, где мы маршируем в любую погоду.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Чудо о розе - Жан Жене - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- В двух километрах от Счастья - Илья Зверев - Современная проза
- Франц, дружочек… - Жан Жене - Современная проза
- Кот - Сергей Буртяк - Современная проза
- Дорога - Кормак Маккарти - Современная проза
- Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин - Современная проза
- Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Патрик Бессон - Современная проза