Некому зажечь огонь свечи, Рёко-чан! Ха-ха! – мягко рассмеялся дедуля.
– Я же здесь не просто так!
В ответ он приподнялся и подошёл ко мне с дружественными объятиями и приглашением разделить с ним чашечку чая. Фудзивара обладал неторопливыми манерами и напоминал фарфоровую статуэтку аристократа из Киото – одним словом, образ у него фактурный.
– Мой ты милейший ученик, Вэньмин! – расплываясь в добродушной улыбке, Дзинпачи наклонился к мальчику, – Какого прелестного гостя нам привёл!
– ... – на лице китайца читалось: “Я же не специально...”, – Всё для вас, господин.
– Какими судьбами ты в здешних лесах, Рёко?
– Да вот, к Киото иду, – наблюдая за тем, с какой грацией Вэньмин подливал в наши пиалы чай, ответил я, – Мне нужен городской архив.
– Хм-м-м, – старик почесал подбородок, – Позволишь спросить зачем?
– Есть одно важное дельце...
– Понял, секрет.
– ... – улыбнулся, – А тебя что вывело за стены города?
– Желание выпить чаю, наблюдая за несокрушимостью замка Фусими.
– Ну, тут бы я поспорил...
– За несокрушимой красотой замка Фусими! – уточнил Дзинпачи, устремляя взгляд к Момояме, – За тебя, твердыня, – он уважительно приподнял пиалу.
Донёсся запах свежескошенной травы.
Вдалеке, по колени в рисовом поле, трудился старенький крестьянин; жваво взмахивая кусаригамой и напевая песню, что-то вроде: “О-ох, летом рис косится, О-ох, и хорош будет рис зимой”. Наверное, ему большего для счастья и не надо.
Кроме песни меня сразу привлёк мягкий аромат скошенной травы: от него даже чай ощущался совсем по другому – словно отвар заиграл нотками свежей росы.
Маття сложна в приготовлении – ещё за несколько недель до сбора листьёв её закрывают от прожорливых лучей, придавая тёмный цвет и сладкий, я бы сказал задорный, вкус; затем листья очищаются от прожилок со стеблями и тщательно, очень тщательно, перемалывают в ярко-зелёный порошок.
Когда, кроме вкуса, и запах напитка обогащается летней свежестью – тут остается только наслаждаться: теплом, наполняющим тело от плеч к тазу; бодрящим ароматом, словно приглашающим прогуляться по склонам чайных полей и вдохнуть тот же морской бриз, под которым созревали листья...
Пригубишь отвар – встретишься с нежным послевкусием на губах, вдохновением на много свершений вперёд...
Ладно.
Замечтался.
– Не хочешь рассказать о нём? – я кивнул в сторону Вэньмина.
– Один китайский торговец проигрался мне в карты и предложил расплатиться за долги своим сыном.
– А ты, старый нелюд, согласился?
– Ха-ха! Он же сам предложил!
– Вэньмин-куна никто не спрашивал, правда? – с долей издёвки я бросил взгляд к парнишке, покорно опустившему голову.
– ... – вопрос был проигнорировал, – А ну-ка спой нам что-то! – кинул Дзин в сторону ученика, – Ох, у него так хорошо народные песни выходят! – наклонился уже ко мне.
Прочистив горло и вынув из чехла поношенного вида сямисэн, Вэньмин принял формальную позу, выпрямив спину, после чего начал слегка подёргивать струны, с неприятным хрустом подкручивая колки – настраивание инструмента тоже часть выступления. Наконец пошёл хрипловато-бархатный вокал:
“Когда Шинтаро-сан с горы
Спускается вниз, в город,
Молю, осветите дорогу повсюду,
Тысячами золотых фонарей,
Так он красив, так галантен,
Да, такой привлекательный мужчина!
Когда Шинтаро-сан с горы
Возвращается домой из города,
Разлей воду – сделай дорогу скользкой
(Чтобы задержать его любыми способами),
Так он красив, так галантен,
Да, такой привлекательный мужчина!
Шинтаро-сан с горы
Подобен праведным и спелым
Хурмам на высоком дереве;
Твоя палка никогда не достанет их,
Забраться на дерево ты не сможешь,
Так он красив, так галантен,
Да, такой привлекательный мужчина!”
– Так он красив, так галантен... – опёршись на трость, Дзинпачи начал сонливо шатать головой, уставившись на гуляющую по ветру траву – она только сильнее укачивала, – Да, такой привлекательный мужчина... – тихо захрапел.
Вэньмин поднялся, и, срубив несколько веток, воткнул их в землю, создавая приятную тень для своего мастера.
– Прошу простить господина, – поклон в мою сторону.
