Георгий весел и доволен, он много ходит, как того желают врачи. К счастью, они довольны его общим состоянием. Но тем не менее не знаю почему, вчера днем у него была температура 38,2. На то не было никаких причин, он только чувствовал, что у него немного тяжелая голова. Но после того как он поспал полтора часа перед обедом, у него все сразу прошло, и он прекрасно выглядел. Ночь прошла прекрасно, у него хороший аппетит, и сегодня температура всего 37,6.
Сегодня я пригласила массу народу к обедне и к завтраку: графа Милютина, Машу Фридрикс[415] с Мартой и Наденькой[416], с «Корнилова» старшего офицера Фессена, а с ним Алексеева. Но тот не пришел, потому что он уже один раз у нас обедал и оттого, что они вдвоем не могут покинуть судно. Был также граф Пушкин и все наши. После завтрака мы, как всегда, сидели у фонтана, на солнце, потому что в тени было слишком прохладно. Потом в течение трех часов гуляли. Мы спустились до купальни и оттуда пошли посмотреть церковь бедного дяди Кости[417], а затем вернулись маленькими горизонтальными дорожками с этой чудесной прогулки. Все здесь такое свежее, такое зеленое, трава великолепна, а вдоль аллей – шиповник в цвету. Никогда я не видела ничего более восхитительного, чем Крым в это время. Сегодня мы опять спустились к пляжу какими-то невероятными тропинками. Но мы позволили себе роскошь подняться назад в экипаже, потому что было очень жарко и мне нужно было принять французского капитана. Он приехал сюда из Константинополя[418] на маленьком сторожевом судне, чтобы поприветствовать меня от имени французского министра морского флота. Это очень приятный виконт, имя которого я забыла, но он, как и полагается, из хорошей семьи. Он все время находится в Константинополе, в распоряжении посла Франции, его судно называется «Питрель», это колесный пароход, выпущенный в 1873 году.
Вторник. Я продолжаю сегодня утром, перед отъездом курьера и начинаю с того, что обнимаю тебя от всего сердца, мой любимый Саша! Сегодня уже гораздо теплее, 20 градусов в тени, но приятный небольшой бриз с моря освежает воздух. Мы едем завтракать в Эриклик[419], где проведем остаток дня. Дядя Миша поехал нанести визит Милютину, он присоединится к нам за завтраком. Вчера у нас обедал старый Озеров[420] со своей дочкой Машей. Была также Кати Клейнмихель[421] со своей дочкой. Она небольшого роста и выглядит так, как и все Клейнмихель, с длинным носом, некрасива, но очень мила.
Вечера мы обычно проводим одни, ложимся рано, так как в восемь я уже встаю. Сегодня вечером мы ждем Ольгу с Минни и Христо. Невероятно быстро они выехали из Афин в воскресенье в 5 часов вечера, вчера они уже были в Константинополе и думают прибыть в Ялту сегодня во вторник в восемь вечера. Море спокойное, и я уверена, что они совершили прекрасное путешествие. Вчера мы ездили посмотреть водопад, но, к сожалению, воды почти не было. Оттуда мы отправились пешком к Генуэзской крепости[422], а от нее уже вернулись экипажем через Аутку[423] и Ялту.
Если только у вас, наконец, будет хорошая погода, то мы сможем приехать. Я уже готовлю Георгия к тому, что он будет жить в своей старой маленькой комнате в коттедже. Вообще его это привлекает, но не очень сильно. Он так доволен, что находится здесь, но будет рад и вернуться домой, что вполне естественно. Георгий скромно замечает, что в этой маленькой комнате недостаточно места, чтобы разместить его вещи. Можно было бы выделить для него письменный стол побольше и шкаф. Иначе, как он говорит, ему придется все свои вещи держать в сундуках, а это очень неудобно. Ну, когда приедем, решим. Я надеюсь, что маленькая Аликс[424] может расположиться со своим ребенком в комнатах наверху, которые теперь пустуют.
Дядя Миша очень хочет узнать, принял ли ты адъютантов дяди Низи[425], чтобы высказать им слова благодарности за ту трогательную заботу, которой они окружили дядю за время его долгой болезни. Вчера княгиня Клейнмихель еще раз рассказала мне об этом с восхищением. Сделай это, пожалуйста, прошу тебя, ведь с ними так плохо обошлись, когда они вернулись в Петербург. Я только что узнала, что бедная мадам де Рибас[426] оказалась в полной нищете. Я надеюсь, что для несчастной можно что-нибудь сделать! А еще дядя Миша мне сказал, что он слышал, что его сына Мишу[427] лишили всех средств к существованию. Но он надеется, что раз ты сам ему об этом не сказал, то это неправда. Он считает, что ты никогда не сделаешь этого, не поговорив с ним.
Вот теперь я тебе все рассказала, надо заканчивать, мой дорогой Саша! Я тебя обнимаю и еще раз благодарю от всего моего признательного сердца за твое дорогое, чудесное письмо, которое доставило мне огромное удовольствие. Да благословит и сохранит тебя Господь, так же как и детей, о которых я с радостью узнала от тебя. Я обнимаю и Аликс, все время думаю о тебе.
Твоя на всю жизнь, твоя от души Минни.
Пятница. 31 мая 1891. Ливадия.
Мой милый дорогой душка Саша!
Какую огромную радость я испытала, когда получила сегодня твое дорогое чудесное письмо, второе с момента нашего расставания. Благодарю тебя от всей души, мой любимый Саша. Все, что ты написал мне, невероятно тронуло меня, я даже не могу тебе этого описать словами. Мне тебя здесь ужасно не хватает, каждый день, где бы я ни находилась, и я очень грущу, что ты не можешь наслаждаться счастьем побыть немного рядом с Георгием в это прекрасное время. Истинное очарование в этих солнечных днях. Очень тепло, но в тени так приятно, потому что с моря всегда веет свежестью, даже тебе понравилась бы такая погода. Думая о том, какой ужас сейчас в Петергофе, понимаешь, как хорошо мы здесь устроились.
Во вторник мы завтракали в Эриклике. Весь день мы оставались на улице и вдыхали чудный воздух, потому что было слишком жарко, чтобы совершить прогулку. У Георгия опять была температура 38,2. Меня это страшно расстраивает, но врачи говорят, что это не может моментально прекратиться, потому что болезнь все-таки имеет место. Но в течение этих дней, когда температура опускалась до 37,2, бедный Георгий сообщал мне об этом с большой радостью. Вечером, без пятнадцати
