я не смогла бы достойно вынести игру, раскрыв темные секреты своего детства. Самое приятное, что никто не проявил ни сочувствия, ни жалости. Подобная забота со стороны незнакомцев сломала бы меня, пошатнув хрупкое душевное состояние и я обязательно пустилась бы рассказывать историю о несчастной, бедной девушке, которую отец бил за плохие оценки. И именно поэтому она помешана на учебе и у неё пунктик на хорошей успеваемости.
Как там говорят психологи, все идет из детства?
Поэтому бутылка алкоголя и компания незаинтересованных подонков спасли меня от публичного унижения. В их глазах я теперь не только заумная студентка, но девушка с несгибаемым внутренним стержнем, которая не жалуется и не требует жалости к себе.
«Хорошая тема для нашего клуба».
– Господи, я в полной заднице!
Контрастный душ помогает взбодриться и привести мысли в порядок. Сонливость и напряжение освобождают тело и смываются вместе с мыльной водой.
Мои секреты стали достоянием общественности – не самые страшные и грязные, но сугубо личные и травмирующие.
Студенческая жизнь такова, что любое откровение и любая правда могут трансформироваться в насмешки и слухи. И помимо негласной девушки Харда, отдавшей свою девственность в споре, превращусь в девушку с тяжелой жизненной судьбой.
Британец ещё в первый день нашей встречи у меня дома что-то заподозрил, рассматривал мои шрамы, а вчерашняя игра всё подтвердила. Надеюсь только, что врожденное безразличие, отсутствие сострадания убережет меня от расспросов Томаса. Учитывая его бестактное поведение прошлой ночью, проблем возникнуть не должно.
Харду не нужны мои печальные истории, а мне эмоциональная привязанность к человеку, которому взбредет в голову проникнуться моими проблемами.
Первое занятие на факультативе по живописи должно помочь мне забыться и абстрагироваться от всего того дерьма, в котором я оказалась по собственной глупости.
Решаю не тратить время на завтрак. От еды меня воротит, а во рту стоит жуткий сушняк. Бутылка воды с похмелья и таблетка аспирина – поистине целебные вещества.
* * *
Занятия по живописи мистера Ральфа проходят на территории университета, но в отдельно стоящем здании. Не встретишь любопытных зевак-студентов, слоняющихся без дел по коридорам, впитывающих новые слухи для обсуждения. Пристальное внимание мне не к чему. Одно из преимуществ в арсенале гениальной студентки – освобождение от лекций по субботам. Лучше сосредоточиться на белоснежном полотне и придумать миллион и один способ как убедить всех, что выдающаяся студентка Майя Льюис также блистательна и в живописи, не опозорившись при этом на весь университет.
Студия живописи – небольшое светлое помещение, заставленное мольбертами, этюдами и громоздкими масляными картинами как достойный пример к которому должен стремиться каждый начинающий художник. Тюбики с красками хранятся в небольших деревянных комодах, в выдвижных ящиках обитают картины прошлых лет, а кисточки разных размеров, плотно прижатые друг к другу, стоят в подставах ворсом вверх.
Высокие окна освещают маленькую обитель искусства. Дневной свет – важный инструмент для художника.
Около моего мольберта с белым полотном стоит небольшой столик, на котором разложены кисти разной толщины, масляные краски, стаканчик с водой и палитра для создания новых цветовых гамм.
На спинке стула висит фартук и подражая своим товарищам по искусству, надеваю спец-халатик, чтобы великий недохудожник не испачкал краской свою очаровательную мордашку.
Наша группа одаренных творцов прекрасного маленькая и довольно уютная. Живопись – это действительно дар, которым обладают единицы, поэтому спрос на факультатив небольшой. Господи, ну что я здесь забыла?
Грациозно занимая свои места за мольбертами, на первом плане сидят три девушки, одна из которых – Кэт.
Три мольберта стоят позади, один из которых занимаю я. Небеса уберегли меня быть выдающимся лидером очередного факультатива. Возможно, никто и не увидит мои жалкие попытки нарисовать что-то стоящее.
Пепельные волосы Кэт собраны в высокий пучок, чтобы не мешать творческому процессу и не отвлекаться на непослушные пряди. Она несколько раз оборачивается и подбадривающе мне улыбается, но во взгляде её изумрудных глаз сквозит замешательство. После вчерашнего ей неловко также, как и мне. Узнать чужие тайны – очень интимный момент, а мы с Кэт еще не такие подруги, чтобы изливать друг другу душу. Хотя если признаться честно, я ждала от нее поддержки, желая увидеть бойкий нрав этой девушки в действии. Но Кэт предпочла молчаливо наблюдать и слушать, не ввязываясь в конфликт. Нельзя её винить, но неприятный осадок на душе остался.
– Наше первое занятие, господа художники, – столько пафоса, что я непроизвольно прыскаю от смеха, скрываясь за мольбертом, – знакомство с вами и вашим внутренним миром. Хочу, чтобы вы отразили состояние своей души на чистом холсте бумаги, взглянув на которой я сразу же понял, что творится у вас внутри, – мистер Ральф прикладывает ладони к сердцу, мечтательно устремив свой взор в пространство.
Мне бы сейчас похмелиться, а не вытаскивать печаль и тоску из души, облачаю их в картину.
– Хочу узнать в… – прекрасные, высокие речи мастера прерываются наглым и нетерпеливым стуком в дверь и незваный гость даже не дожидается разрешения, чтобы войти. Только один человек способен на такое хамское поведение…
Дверь судорожно открывается и когда на пороге появляется его высочество Надменная Задница сердце уходит в пятки от страха.
– Мистер Хард? – британец широко улыбается профессору и бесшумно прикрывает дверь, извиняясь за вторжение.
Не позволяйте ему остаться! Умоляю.
Устремляю просящий взгляд на мистера Ральфа, но тонкая, впечатлительная натура художника полностью поглощена таким интересным и ярким объектом, как Томас Хард.
– Вы разве записаны на факультатив?
– Мистер Ральф, это же искусство, – медленно плывет к свободному мольберту, – разве можно предугадать, когда вдохновение снизойдет на тебя и заставит творить? – от чарующего и тягучего голоса Томаса, похожего на приторную карамель, меня передергивает. Не выдерживаю и оборачиваюсь, пуская в Харда холостые убийственные молнии. Кареглазому черту абсолютно плевать! Натренированный безразличием и развивший чувство абсолютного превосходства, Том не обращает внимания на мое возмущение.
– Позвольте остаться и понаблюдать за творческим процессом? – любезность британца хлещет через край, как дешевое вино. Хард ослепительно улыбается и обращает взор своих полыхающих омутов на меня, приковывая взглядом к месту.
Замечательно! Новый способ развлечения для кареглазого дьявола – издеваться над моими художественными навыками.
– Оставайтесь, мистер Хард, оставайтесь, – тревожно смотрю на мастера, уповая на чудо и изменчивость решения художника, но мистер Ральф ослеплен харизмой этого подонка и слишком впечатлен разыгранным спектаклем. Его даже не волнует возмутительный факт того, что Хард занял свободное место за мольбертом до того, как получил разрешение остаться.
Как любой итальянский художник Бернард Ральф – очень чувственная, тонкая и эмоциональная натура, живущая мечтами в
